несовершенной и неполной… Но вот я…
— Когда Дарио говорил вам обо мне?
— Никогда.
— Простите, не поняла?
— Я солгала вам вчера, Эмилия, сказав, что Дарио часто мне о вас рассказывал. Я не стала вдаваться в подробности, мне было так проще.
— Его мать говорила обо мне?
— Мамун? Нет. Но она часто говорила об Экс-ан-Провансе, она считала это время одним из самых прекрасных в своей жизни.
— Отлично. Дарио никогда не говорил обо мне. Дарио не давал объявления. А вы уверены, что вам нужна моя помощь?
— Дарио написал о вас. Несколько потрясающих страниц. Я прочитала их совсем недавно. После того как у него случилась амнезия. Разумеется, я стала разбирать его бумаги, искала хоть что-то, хоть какой-то знак, который мог бы мне подсказать, помочь… О, не знаю…
— Вы… Вы решили связаться только со мной или еще…
— Дарио написал только об одной женщине, о вас.
— Вы прочитали страницы юношеского дневника?
— Нет. Дарио написал их совсем недавно. Не знаю, по какой причине и для чего. Есть место, которое Дарио очень любит, это маленькая заброшенная часовня на вершине холма за домом. Он часто ходил туда на прогулку. Мне бы очень хотелось, чтобы сегодня к вечеру вы пошли бы туда вместе с ним, чтобы вы с ним поговорили и… чтобы вы…
— Я — что?
— Вы все понимаете.
— Нет.
— Вы можете обласкать его, можете…
— Сделать все, чтобы к нему вернулась память?
— Именно.
Она замолчала, глядя на море. Нога ее отбивала такт под столом, а ветер без конца трепал ей волосы, закрывая лицо.
— Дует северный ветер, — сказала она. — С Атлантики.
Не знаю, чего она ждала от моей любви к ее мужу. Не знаю, нужно было пожалеть ее или восхититься. Внезапно она повернулась ко мне и прошептала:
— Он написал, что вы были самой чистой девушкой, какую он только встретил в жизни и что в вас был редкостный дар любви…
Потом Джульетта попросила счет, официант крикнул: 'Subito'[1] — и, когда она произнесла: 'Grazie'[2], — я была уверена, что она обращается не к официанту, а ко мне.
Когда мы вернулись, Дарио не было дома. Экономка рыдала, виня себя, что не уследила за ним: он наверняка воспользовался минутой, когда она стояла к двери спиной. Джульетта успокаивала ее, размышляя вслух, нужно ли позвонить в полицию или отправиться на поиски самой. А я про себя порадовалась, что меня избавили от прогулки вместе с Дарио в часовню. Я смотрела, как Джульетта, не теряя внешнего самообладания, раздает приказания, и думала, что мы, и она и я, на протяжении двадцати лет вставали рано утром и проживали час за часом одни и те же календарные дни, я — с Марком, она — с Дарио, о котором я думала как о частичке навсегда утраченной прошлой жизни. А она вместе с ним распределяла свое время, планировала, как они проведут отпуск, гладила его по щеке утром за завтраком. Оставаясь дома, иногда надевала его рубашку или кашемировый пуловер, одевалась к вечеру, чтобы выйти поужинать в город, устраивала приемы для генуэзских буржуа, слыла красавицей и заботилась, чтобы всегда оставаться его гордостью. Я делала перекличку в классе, а она только просыпалась рядом с ним, он спал, прижавшись к ее спине, касаясь волос губами, она вставала первая и всегда ему говорила, какая погода на улице. Я ходила со своими девчонками в парк или в кино, торопилась на вокзал или на распродажу, мы нагружали вещами машину, мы делали фотографии, я была с Марком, мы выпивали по стаканчику вина у себя на кухне, прятались от дождя под аркадами на улице Риволи, устраивали обеды с его родителями, бродили по барахолкам и крытым рынкам; она жила с Дарио, выбирала меню, изредка устраивала сюрприз, приготовив что-то сама, покупала ему всегда одну и ту же трехцветную рубашку у Черутти, всегда сажала в саду сирень и олеандры там, где он любил пить кофе и читать 'II Corriere della sera'[3] она готовилась к дням рождения Ма-мун, покупала для нее французский роман, а потом, чтобы сделать ей приятное, просила рассказать об Эксе, словно никогда о нем не слышала. Мы с Джульеттой жили в одно время, не подозревая о существовании друг друга. А жизнь без нашего ведома не спеша готовила неминуемую нашу встречу. И теперь я смотрю, как она ходит по саду и негромко ласково зовет Дарио, как звала бы собаку, боясь ее напугать и успокаивая себя своим спокойным негромким голосом. Я ощутила, как хрупко то равновесие, в котором живет она с начала болезни Дарио, и как ощутима опасность, которая нависла над их жизнью. Над ними, которым нечего было бояться. Они никогда не вставали ночью к мечущемуся в жару малышу, не ждали ребенка, который где-то задержался, подростка, которому разрешили вернуться в полночь, а его нет и в половине первого. Они никогда не боялись за других, только за себя, были друг для друга зеркалом и мерилом проходящего времени: первый седой волосок Дарио, тренажерный зал на первом этаже вместо будуара, диетические блюда в меню, первые очки, платья Джульетты, ставшие длиннее и не такими открытыми, — все делалось с завидным умением и естественностью богатых людей, привыкших, что все проблемы разрешимы. По-прежнему красивые, все еще красивые и все еще влюбленные, тогда как всем вокруг семейным парам приходилось идти на компромиссы и смиряться с поражениями.
Теперь Джульетта торопливо поднималась вверх с одной террасы на другую, минуя садики, смотревшие на море, Средиземное море, которое уже не тянулось к горизонту, а прятало его. Наконец Джульетта подошла ко мне и села рядом, пот струился у нее по шее, стекал на грудь, ей оставалось совсем немного лет жить красавицей, а потом наступят другие годы, когда о ней будут говорить гадательно: наверное, она была хороша собой, — и отыскивать лишь следы ее былой женственности.
— Роберто, секретарь Дарио, пошел поискать его на холме. Он знает все его любимые места и непременно найдет. Слуги настаивают, чтобы я обратилась в полицию, но я никогда на это не соглашусь.
Она повернула голову к морю, словно советуясь с ним, а потом, будто немного успокоившись, улыбнулась.
— У Дарио страсть, он коллекционирует красивые машины. Мне пришлось спрятать ключи, чтобы быть уверенной, что он не сядет за руль. Я себя упрекаю за это, я поступила жестоко… Два месяца тому назад он уехал на 'альфе', ничего плохого не случилось, просто чудо, что ничего плохого не случилось, но вернулся он в ужасном состоянии, совершенно… Совершенно уничтоженный, да, по-другому не скажешь…
Я только наблюдала за Джульеттой, ничем ей не помогая. Ее делом было разбираться со всеми своими решениями, даже если бы мне и хотелось тоже бежать искать Дарио, тоже ходить по саду и выкрикивать его имя.
— Он всегда был таким веселым, таким непринужденным, я прозвала его 'invitato', гостем, потому что у него всегда был такой вид, словно он в гостях. Он входил в комнату, шел по пляжу, по улице, улыбаясь так, словно только его тут и ждали. Вы меня понимаете?
— Он и в семнадцать лет был точно таким же.
Я почувствовала, что Джульетта на меня посмотрела, впервые по-настоящему посмотрела на меня. Она превозмогла свою боль и решилась посмотреть на меня как на женщину, которая может знать то, чего она не знает. А потом наклонила голову и стала смотреть на свои темные очки, которые нервно теребила красивой смуглой рукой с первыми темными пятнышками.
— Временами я проклинаю себя за то, что так его называла… Гость… Иногда он смотрел на меня так, словно жизнь — прием, который вот-вот закончится. И сам напоминал человека, который уже надел пальто и готов приподнять шляпу, чтобы проститься перед уходом.
