— Это моя мечта, Волк, — Бешеный словно бы извинялся. Смешно. — Это моя мечта, и ради неё я на все пойду…
— До завтра, — больше Яромир не оглядывался.
… - Что решил, Шоно? — спросил его Батя. — Ты можешь отказаться от вызова, ты ничего не теряешь.
Как же, не теряет! Авторитет командира должен быть непререкаем, доверять ему должны так… так, как и себе не доверяют… А если он сейчас вызов Бешеного не примет — хрен потом отмоешься от подозрений в трусости! Да и вообще… «Слабак!» — скажут, — «Кишка тонка!» Словом, нет у него выбора, кроме как принять этот чертов вызов.
— Значит, завтра в восемь. На плацу, — буднично проинформировал Батя, услышав его ответ. Утвердительный ответ.
Яромир козырнул.
— Разрешите идти?
— Постой-ка, Шоно, — Батя смотрел на него изучающе. — Вас ведь после выпуска на Зоэ отправят. Так что… сам понимаешь…
Яромир понимал. Он знал уже, они все уже знали… Первое задание, которое выполняют новички на Зоэ, — казнь пленных. Через месяц они будут на Зоэ… через месяц все станут убийцами.
«Когда из чужой глотки свежей крови напьется…» Яромир был к этому готов. Но одно дело — полудикие бородатые повстанцы, неграмотные, с разными варварскими обычаями, вроде как и не люди совсем… А Бешеный — это ведь… это…
… Яромир не мог заснуть. Знал, да, что нужно спать, силы завтра — ох, как понадобятся, а не шел сон, и трясло его всего, будто от холода, только холод этот не снаружи был, а внутрь проник и там всё вымораживал.
Мысль о том, что он должен убить Тито Летича, никак не помещалась в сознании, расползалась большим темным пятном, жирным, вязким. Он всё хотел увидеть Бешеного, которого терпеть не мог все десять лет, стычки их постоянные, гнусную издевательскую ухмылочку… А видел Тито, его черные глаза — смеющиеся, яростные, удивленные, его сломанную переносицу — а ему даже идет, его тело… словно чувствовал под рукой — мокрое, упругое… Твою мать, да что за фигня!
А утром, едва взглянув на Бешеного, Яромир понял, что тот тоже не спал всю ночь…
… На плацу красным отчертили большой круг.
Толпа вокруг, гул голосов, возбужденный блеск в глазах… Года четыре назад, помнится, он и сам в такой толпе стоял, и его глазенки тоже поблескивали — как же, зрелище! Тогда двое старших ребят тоже что-то серьезно не поделили. Настолько серьезно, что вышел из круга на своих двоих только один, а второй — остался лежать с перерезанной глоткой. Яромир тогда поставил, как выяснилось — на победителя, выиграл пару пачек сигарет и несколько порций вполне сносного пойла… Поединок тоже был интересным, хоть и коротким. Всегда ведь интересно, если только не ты сам в этом кругу…
Их обыскали — проверили, нет ли какого скрытого оружия или защитных приспособлений. Убедились, что все чисто, и только после этого выдали ножи…
На тот, давний, чужой поединок они всем отделением ходили смотреть. Малыша только не было, его тянули с собой, но он бросил что-то вроде: «Вот отправимся на войну, там и насмотрюсь!» И не пошел. А сейчас тут, стоит вместе со всеми ребятами из Яромирова отделения. Только остальные подбадривают всячески своего командира, давай, мол, разделай этого побыстрее, а Малыш молчит. И смотрит так, словно это ему сейчас в круг выходить. Чудной он…
Они вступили в круг, и один из преподавателей, назначенный следить за ходом поединка, дал отмашку:
— Начинайте!
Несколько… минут? Секунд?.. ничего не происходило. Они просто стояли друг напротив друга, смотрели ошалело — на толпу, на серые тучи… вот-вот опять дождь заморосит, на булыжник плаца, на ножи в своих руках… Только друг другу в глаза старались не смотреть…
Бешеный первым бросился. Простейшая связка из двух ударов, прямым хватом… Яромир уклонился автоматически, и так же автоматически контратаковал… Тренировочных боев позади столько было, что тело само реагировало, мгновенно… Никто никого не задел, но начало было положено.
И всё пошло, как на тренировке. Ну, почти… Тот же азарт появился. И взгляд — глаза в глаза, чтобы увидеть начало очередной атаки. Как на обычной тренировке… Выпады, контратаки, колющие и режущие удары ножом, отвлекающие удары руками и ногами…
Дождь, всё-таки, пошел — противная такая морось. И… то ли из-за дождя Яромир зазевался… Короче, не успел он правую ногу убрать, и атаковавший Тито, в очередной раз сменив хват ножа, полоснул его снизу вверх по внутренней стороне бедра.
Сперва даже и не больно было. Яромир мельком глянул вниз — плохая рана, глубокая, с такой ему не долго прыгать осталось, и штаны как быстро от крови намокают…
И снова — вспышкой в памяти — тот давний, чужой поединок. Разрезанное горло, лужа натекшей крови, в черный пластиковый мешок засовывают остывший уже кусок мяса, некогда бывший человеком…
Это мгновенное воспоминание изменило все.
Сперва чувства вдруг обострились, резануло острой болью, в ноздри ударил тошнотворный запах крови… Глубоко внутри заворочалось — темное, страшное… Яромир знал, что это, и знал, что с этим делать. «Я не хочу умирать, не хочу стать просто куском мяса, запакованным в черный пластик!» ОНО пришло в движение… Яромир скармливал ЕМУ свой страх, свою боль, он отпирал все засовы, открывал все двери, выпуская на волю свое чудовище. Взгляд затягивало кровавой пеленой, сознание тонуло в черной мути и снова, как когда-то давно, пульсировало в висках: «Убить! Уничтожить! Разорвать на куски!!!»
Чудовище вырвалось наружу с диким ревом, Яромир бросился на… на ВРАГА! Он резал, колол, снова резал — силы будто удесятерились, он доставал, он наносил раны… И его тоже доставали, вроде, руку ещё порезали… Но он не чувствовал сейчас боли, ничего вообще, кроме поглотившей его бешеной ярости. Он даже не почувствовал победы, когда загнал, наконец, нож в печень Бешеного, он не понял, что пора остановиться, когда оружие выпало из ослабевшей руки Тито. Чудовищу было мало, оно ещё не насытилось… И Яромир, отбросив нож, навалился на Бешеного, и, схватив за волосы, бил его головой о булыжник, бил до тех пор, пока… пока…
Звуков он тоже не слышал. Никаких, будто голову чем обмотали. А потому, не услышал — ощутил, скорее, как у Тито то ли в груди, то ли в горле булькнуло что-то, как он выдохнул со всхлипом, и словно коснулось что-то легонько лица Яромира, и он понял, что этот выдох — последний, что это и есть смерть…
В этот момент у него в голове как будто щелчок раздался. Силы его враз оставили, ощущения стали возвращаться, рана на ноге заболела, и рука порезанная… Звуки, правда, он пока слышал, как сквозь плотный слой ваты… Он с трудом разжал пальцы, сжимавшие волосы Тито…
Кто-то… да нет, не кто-то, а тот преподаватель, что следил за поединком, оттащил его от тела Бешеного, рывком поднял на ноги. Только Яромир на ногах не удержался, рухнул на колени.
Вот и мешок принесли, и тело в него запихивают. Только глаза у Тито открыты, смотрят застывшим взглядом в серое небо… Не порядок…
— Стойте! Обождите! — хрипит Яромир, едва слыша собственный голос.
Он подползает к телу, уже по самую шею укрытому черным пластиком, касается окровавленными пальцами век Тито, закрывая ему глаза. Вот, теперь всё, как надо.
— Прости… — шепчет он одними губами, прежде чем лицо Тито скрывается под пленкой.
А потом он поднимается, выходит, хромая, из круга и тут же кто-то… нет, не кто-то, а Эйдо Мар, Малыш… подхватывает его под плечо, тащит в лазарет. И остальные его ребята подбегают, помогают, говорят что-то… что он — герой, что крут, и всё такое прочее…
— Сам дойду! — он пытается вырваться, но Малыш, который почему-то ничего не говорит, не пускает его, держит крепко.
И так они доходят, наконец, до лазарета, где Яромиру обрабатывают раны. Он пытается отказаться от обезболивания, и его парни опять громко восхищаются… Придурки, при чем тут крутизна, он просто хочет
