Позже в ту ночь, когда я засыпала в его постели, в голове продолжали звучать эти слова.
— Нет… Нет! Нет, не надо… Пожалуйста!
Крики Гидеона заставили меня подскочить на кровати. Сердце неистово колотилось, дыхание перехватило. Расширенными глазами я смотрела на корчившегося словно в припадке мужчину.
Он бился, как пойманный в ловушку дикий зверь, размахивал сжатыми в кулаки руками и отчаянно брыкался. Я отпрянула, всерьез опасаясь, что он, терзаемый ночным кошмаром, может меня ударить.
— Убирайся! — выдохнул он.
— Гидеон! Проснись!
— От… вали…
Тело его изогнулось дугой, и он, болезненно скрежеща зубами, замер в этой позе, как будто под ним горела постель, а потом рухнул, и матрас скрипнул под его тяжестью.
— Гидеон!
Я было потянулась к ночнику, но мне мешали сбившиеся в комок одеяла. Горло мое саднило. А Гидеон продолжил биться и дергаться так неистово, что содрогалась вся кровать.
Когда мне наконец удалось включить лампу, я повернулась к Гидеону…
И увидела, как он занимается откровенной мастурбацией. Его правая рука, двигаясь вверх и вниз, с такой силой сжимала член, что побелели костяшки пальцев, а левая судорожно цеплялась за простыню. Прекрасное лицо было мучительно искажено.
Испугавшись, я обеими руками толкнула его в плечо.
— Гидеон, черт возьми! Проснись!
Мой крик прорвался сквозь завесу кошмара. Его глаза открылись, он подскочил, взгляд отчаянно заметался.
— Что? — выдохнул Гидеон. Грудь его тяжело вздымалась, лицо горело как в лихорадке, губы и щеки покраснели от возбуждения. — Что случилось?
— О господи, — прошептала я, слезла с кровати и накинула халат.
«Что с ним творится? С чего, вообще, человека могут преследовать такие жуткие сексуальные сны?»
Голос мой дрожал.
— У тебя был кошмар. Ты так орал и бился, что до смерти напугал меня, — дрожащим голосом сказала я.
— Ева, — произнес Гидеон. Он посмотрел на свой стоящий торчком член и помрачнел от стыда.
— Что тебе снилось? — спросила я и на всякий случай отошла подальше к окну.
Не смея взглянуть на меня, он униженно опустил голову: поза, совершенно для него нехарактерная. Впечатление было такое, будто в теле Гидеона обосновался кто-то другой.
— Не знаю.
— Вот дерьмо! Что-то пожирает тебя изнутри. Что именно?
Гидеон стряхивал с себя остатки сна и прямо на глазах приходил в себя:
— Это был просто сон, Ева. Со всеми бывает.
Я с негодованием уставилась на него. С чего это он вздумал разговаривать со мной как с ненормальной?!
— Да пошел ты!..
Его плечи расправились, когда он подтянул одеяло и прикрыл бедра.
— Почему ты так злишься?
— Потому что ты врешь.
Он набрал полную грудь воздуха, а потом с тяжелым вздохом пробормотал:
— Извини, что разбудил тебя.
Я ущипнула себя за переносицу, чувствуя усиливающуюся головную боль. Глаза жгли подступавшие слезы жалости к нему, к тому, что нечто пережитое им в прошлом до сих пор мучило его. И к нам обоим, потому что, если он не допускал меня в свою душу, наши отношения не имели будущего.
— Я спрошу еще раз: Гидеон, что тебе снилось?
— Не помню. У меня голова постоянно забита, вот, наверное, и перенапрягся. Пожалуй, мне сейчас лучше пойти в кабинет и поработать. А ты ложись и постарайся уснуть.
— Гидеон, на мой вопрос могло быть несколько правильных ответов. Первый — «Давай поговорим об этом завтра». Второй — «Давай поговорим об этом в выходные». Даже такой ответ, как «Я пока не готов об этом говорить». Но ты почему-то вообразил, что со мной можно разговаривать как со скудоумной.
— Ангел…
— Нет. — Я обхватила себя руками. — Думаешь, мне легко было рассказывать тебе о моем прошлом? Полагаешь, это совсем не больно: обнажиться перед тобой и вывернуть свою душу наизнанку? Не проще ли было бы порвать с тобой и найти кого-нибудь не столь крутого? Но я пошла на это, потому что хочу быть с тобой. Быть может, когда-нибудь у тебя появится подобное чувство в отношении меня. — Я вышла из комнаты.
— Ева! Ева, черт побери! Вернись. Что на тебя нашло?
Я ускорила шаг, понимая, что он чувствует: боль в кишках, как при раковой опухоли, бессильную ярость, потребность забиться в укромное местечко и собраться с силами, чтобы задвинуть проклятые воспоминания обратно в ту черную дыру, в которой они таятся.
Но все это не оправдывало лжи и попытки переложить вину на меня.
Схватив сумочку со стула, куда бросила ее, вернувшись из ресторана, я, как была в халате, помчалась в холл. Двери лифта уже закрывались, когда Гидеон вошел в гостиную. Его нагота убедила меня в том, что в погоню за мной он, во всяком случае немедленно, не пустится, а вот взгляд убедил в том, что оставаться мне точно не следует. Его лицо вновь обрело то безжалостное выражение, которое заставляло всех держаться на безопасном расстоянии. Дрожа всем телом, я тяжело облокотилась о латунный поручень, разрываясь между сочувствием и заботой, порождавшими желание остаться, и выстраданным опытом, убеждавшим, что ни к чему хорошему это не приведет. Дорога, по которой я возвращалась к нормальной жизни, была вымощена горькой правдой, а не ложью и отрицанием.
Пока лифт спускался, я похлопала себя по мокрым щекам и сделала несколько глубоких вдохов. К тому времени, когда двери кабины отворились, я уже полностью взяла себя в руки.
Швейцар подозвал такси, причем, будучи настоящим профессионалом, держался так, словно я вышла из лифта в деловом костюме, а не босая, в черном шелковом халате. Я была искренне ему благодарна.
Таксисту, быстро доставившему меня домой, я дала щедрые чаевые, а на косые взгляды швейцара и консьержа просто не обратила внимания. Никак не отреагировала я и на взгляд, которым смерила меня вышедшая из лифта блондинка, хотя до меня дошло, что от нее пахнет одеколоном Кэри, к тому же на ней была его футболка. А вот у нее мой странный наряд вызвал удивление:
— Классный халатик.
— Классная футболочка.
С ухмылкой на физиономии, блондинка свалила.
Добравшись до своего этажа, я обнаружила Кэри пошатывающимся в дверном проеме, тоже в халате. Завидев меня, он раскрыл объятия:
— Иди сюда, детка.
Я так и сделала: крепко обняла его, вдыхая запах женской косметики и недавнего секса.
— Кто эта цыпочка, которую я только что встретила?
— Да тоже модель. Не бери в голову. — Он затащил меня внутрь, после чего закрыл и запер дверь. — Кросс звонил. Сказал, что ты едешь домой, а твои ключи остались у него. Хотел удостовериться, что я дома и смогу тебя впустить. Все бы ничего, но голос у него был нервный, встревоженный. Ты хочешь об этом поговорить?
Бросив сумочку на барную стойку, я прошла на кухню.
— У него опять был кошмар. Настоящий кошмар, жуткий. А когда я спросила об этом, стал отнекиваться, врать, вести себя так, словно я круглая дура.
— Да, это классика.
