лучшую жизнь. Это были притязания на «царство Аллаха на земле», на подлинную исламскую республику. Еще в 1964 г. Хомейни обвинял шаха и формировал оппозиционные настроения: «Как можете Вы модернизировать Иран, если бросаете в тюрьмы и убиваете умных людей? Вы хотите превратить иранцев в послушное и пассивное орудие Вашей власти и господства Ваших иностранных хозяев. Подлинная модернизация состоит в том, чтобы воспитывать людей, умеющих осуществить свое право критики и свое право выбора, людей, способных бороться с иностранным гнетом, несправедливостью и грабежом»[98].
Притязания на свободную и безбедную жизнь без угнетателей усиливались массовым недовольством политикой режима шаха. Лозунги и декларации «белой революции», объявленной режимом, мало чем подкреплялись наделе. Обещание ввести Иран «в первую пятерку промышленно развитых стран мира» еще при жизни одного поколения создало столь высокие притязания, что реализовать их уже не было никакой возможности. Широко разрекламированная политика индустриализации представляла собой, по сути, импорт частей и деталей для сборки заграничной техники с использованием дешевой местной рабочей силы. «Нефтедоллары» уходили за океан, умножая личное состояние семьи шаха. Планы строительства более двух десятков атомных электростанций, потребовавшие миллионы долларов, не давали ощутимых результатов.
За счет такой политики режим подрывал свои позиции в массовом сознании. Взвинчивая притязания и не заботясь об их осуществлении, он готовил свое политико-психологическое самоубийство: взрыв массового недовольства — настроений, переходящих в соответствующие действия.
Отрицательные настроения по отношению к прежнему режиму сочетались в массах с позитивным настроем на активные акции против него. С революцией, со сменой порядка и власти связывались возможности реализации притязаний. Массы все более утверждались в мысли, что в их силах добиться осуществления этих притязаний. Революционный подъем с его ожиданием перемен к лучшему носил позитивно-направленный характер, что вообще свойственно настроениям такого рода.
Массовые настроения вылились в революцию, разрушив прежнюю политическую систему. Монархия рухнула. После этого, в соответствии с собственными закономерностями своего функционирования, настроения стали менять характер. Исчезла их единая до того направленность: «На смену прежней революционной эйфории, питавшейся единодушным стремлением уничтожить ненавистный шахский режим, пришла эйфория ожиданий, слагавшаяся, однако, из разнородных и подчас противоречащих друг другу стремлений» (Агаев, 1981).
Наступил период раскола того относительного единства, которое существовало в рядах антишахской оппозиции. Между ранее едиными силами началась борьба за массовые настроения, за опору и поддержку для своих представлений о новой политической системе, приведшая к истреблению части альтернативных по отношению к Хомейни сил. В стране установилась исламская республика. Для обеспечения массовой поддержки своей концепции новой политической системы имам активно использовал механизм манипуляции массовыми настроениями — в частности, он прямо призвал шиитских улемов направиться в деревни и города и воздействовать на притязания людей: «Вы должны сказать людям, что если они хотят лучшей жизни, если они хотят жить счастливо, если они хотят благополучия, то должны голосовать за ислам, за исламскую республику» (Агаев, 1981).
Основы новой политической системы были заложены после референдума 30–31 марта, на котором 97 % участвовавших голосовали за проект Хомейни. В этом отчасти проявились остаточные антимонархические настроения, отчасти же — настроения личной преданности имаму. У большинства же возобладали настроения близости достижения тех притязаний, за которые и шла борьба. Однако на этом процесс становления новой политической системы не завершился. В течение ряда последующих лет она испытывала дальнейшие определенные модификации, последние из которых были связаны со смертью Хомейни и событиями вслед за ней. И практически всякий раз те или иные этапы модификации были связаны с определенной динамикой массовых настроений.
Так, в частности, один из ключевых моментов для новой системы наступил осенью 1979 г. Развивавшийся экономический кризис, продолжавшийся рост стоимости жизни, массовая безработица, разросшаяся коррупция способствовали углублению массового недовольства. В глазах населения революция не принесла облегчения. «Эти настроения не могли не сказаться на духовенстве и вообще на исламском политическом движении, чьи возможности манипуляции массовым общественным сознанием были еще далеко не исчерпаны, — справедливо отмечал С. Л. Агаев. — При этом различные группы многоликого по характеру и составу клерикального лагеря по-разному пытались трансформировать настроения масс в конкретные политические действия» (Агаев, 1984).
Лондонский журнал писал в то время: «Политические деятели в Иране считают, что на карту поставлено не исламское содержание революции, а ее форма. Но это представляется неверным истолкованием настроений масс, которые полагают, что с исламской формой все в порядке, но что ожидавшихся радикальных социальных перемен, жилья и работы для народа, более низких цен на продукты питания и дома пока еще ожидать не приходится»[99].
«Именно настроения масс были, несмотря на жесткие меры властей, питательной почвой для выступления против политики режима» (Агаев, 1981). Однако режим сумел повернуть их в удобную для себя сторону. Последовавший вскоре захват американского посольства позволил канализировать недовольство масс, направить его в антиимпериалистическом направлении и одновременно укрепить власть теократии. Следствием осеннего кризиса стала отставка премьер-министра М. Базаргана и передача всех дел Исламскому революционному совету, которому поручалась подготовка референдума по исламской Конституции, выборов президента и меджлиса, а также проведение в государственном аппарате «революционной чистки». Осуществление этих мероприятий и составило содержание «второй революции», победа которой, по словам Хомейни, означала окончательную победу нового строя.
Как отмечает С. Л. Агаев, «для руководителей «второй революции» самым важным было то, что захват американского посольства, дав выход антиимпериалистическим настроениям масс, позволил восстановить «единство всего народа», использованное в целях создания исламской государственной структуры» (Агаев, 1981). В декабре 1979 г. всенародный референдум одобрил «исламскую Конституцию», в январе 1980 г. были проведены выборы президента, в марте — мае того же года избран парламент, а в августе — сентябре создано новое, постоянное правительство.
После этого, «в первом приближении», новая политическая система стала считаться сформированной. Именно с этого времени роль массового политического поведения в жизни Ирана начинает уменьшаться. Теперь к массовым настроениям апеллируют лишь риторически, в контексте дальнейшего укрепления системы, для окончательного разгрома оппозиции — в частности, левых сил; а также для подогревания патриотизма в связи со вспыхнувшей в сентябре 1980 г. ирано-иракской войной. Место массовых народных толп, ранее почти непрерывно выплескивавшихся на городские площади и улицы для демонстрации «единства народа и имама», занял корпус стражей исламской революции и другие формирования, специально созданные духовенством. Начиная с этого момента, новая политическая система обрела необходимые структуры и перестала сколько-нибудь серьезно зависеть от массовых настроений. Наоборот, не нуждаясь в последних, новая система выработала эффективные механизмы их подавления и управления ими в своих целях.
Дальнейшее развитие событий в Иране заставляет вспомнить один из давних прогнозов. В 1979 г. французские аналитики писали, ссылаясь на слова «одного тегеранского университетского деятеля»: «Если события будут и дальше развиваться в тако направлении, мы можем прийти к «теомедиократии» на базе фашиствующего популизма» (Balta, Rulleau, 1979).
Приход к власти религиозных сил в Иране не приблизил создание «царства Аллаха на земле». Напротив, сменившая шахскую деспотию деспотия теократии породила настроение апатии и разочарования, поскольку сформированные на революционном подъеме притязания людей для большинства населения оказались нереализованными. «Революционные настроения» сменились не только апатией, но и вспышками недовольства режимом Хомейни. Следствием таких вспышек были репрессивные меры, которые, усугубив социально-психологическую ситуацию в стране, привели к доминированию настроений реакционного толка. Они стали основой репрессий против левых политических сил.
