l:href='#n_103' type='note'>[103].
Постепенно в обществе накапливалось недовольство людей: ведь под влиянием пропаганды притязания на лучшую жизнь стремительно росли, тогда как реальные возможности осуществления этих притязаний уменьшались. Дефицит стал практически тотальным явлением. Декларирование социального равенства сосуществовало с ежедневно очевидным неравенством, обилие денег — с их необеспеченностью товарами, обещания кремлевского руководства — с постепенно осознаваемой большинством невозможностью их выполнить. Действие экономического механизма торможения имело прямое социально- психологическое отражение: пресловутый «разрыв слова и дела» провоцировал массовые настроения недовольства. Складывалась тревожная для режима ситуация.
Пытаясь спасти положение, прежнее руководство пыталось лишить массы стимулов для проявления действенной активности, опасаясь, что при наличии таких стимулов активность недовольных масс станет неуправляемой. Расцветал особый партократический бюрократизм как механизм обездвиживания масс, как особое средство психологического торможения. У людей была разрушена вера в возможность достижения светлого будущего еще при жизни данного поколения, взамен же проповедовались ценности непрерывного, но частичного совершенствования устоявшегося образа жизни. В скрытой, но весьма жесткой борьбе с критическим настроением части общества сверху навязывались и утверждались настроения застоя и пассивности. Внушалось, что то, что есть — уже хорошо, что лучше и быть не может. Догматизация системы и ее высших эшелонов привела практически к отрицанию необходимости что-либо делать: подспудно внушалась мысль о том, что все будет достигнуто как бы само собой, автоматически — раз «партия наметила», то это обязательно сбудется и осуществится; раз идеология научная — значит, она обязательно победит без всяких усилий; раз руководство что-то сказало, значит это мудро и истинно.
Диалектика развития подменялась метафизикой застоя. Возникла модель общества, в которой как бы не было человека — все элементы социально-политической системы действовали как будто автоматически, а конечный результат был запрограммирован. Естественно, все это не могло не порождать угодные для определенных кругов настроения благодушия и самоуспокоенности. В обществе стали распространяться негативные с точки зрения существующей системы явления.
Именно это стало основой процесса вначале расслоения, а затем и поляризации настроений. Такой социально-психологический, настроенческий плюрализм стал следствием расслоения политического, экономического и социального. Отсутствие равенства и социальной справедливости вело к тому, что для одних, элитных групп ближе был декларируемый уровень жизни, для других же — реальный. Как справедливо подчеркивали Л. А. Гордон и Э. В. Клопов, «реальное повышение уровня жизни шло ограниченно, притом с замедлением, тогда как потребности и запросы десятков миллионов людей нарастали естественными, неограниченными, постоянно ускоряющимися темпами… За последние два-три десятилетия увеличился разрыв между реальными, существующими условиями жизни и жизненным стандартом, жизненным уровнем, который большинство населения стало рассматривать в качестве нормального и необходимого» (Гордон, Клопов, 1989). Так формировалось массовое недовольство системой.
Разрыв притязаний и возможностей их достижения породил несколько вариантов реакции. На одном полюсе — настроения недовольства, на другом — благодушия. Между ними — широкий спектр потребительских, эгоистических и приспособленческих настроений в их многообразных вариантах и проявлениях. Плюрализм такого рода расколол иллюзию однородности псевдомассовых «общественных» настроений: стало заметным доминирование настроений индивидуальных и узкогрупповых, корпоративных. Стали исчезать масштабные идеи и ценности, по определению необходимые для широкой психологической интеграции людей, для консолидации общества. Шел процесс разложения прежней «общественной» психологии.
Перестройка стала превентивной мерой для предотвращения саморазрушения прежнего самосознания общества. Не случайно главной проблемой, возникшей в результате все-таки случившегося социально- психологического распада, стала проблема новой самоидентификации — знаменитый вопрос о том, что же теперь строить будем? Активная часть общества, инерционно заинтересованная в сохранении пусть обновленной, но все-таки прежней системы, осознав возможные негативные последствия широкого распространения недовольства, стала «движущей силой перестройки», ее «прорабами». Их задачей была трансформация негативистских массовых настроений в конструктивно-критический, направленный на созидание нового, настрой общества.
Элита осознала, что некоторые преобразования социально-политической системы стали необходимыми для сохранения самих основ прежней государственности и социального порядка. Психологический эпицентр начавшихся процессов первоначально заключался в стабилизации конструктивных, реалистических настроений, в уменьшении «ножниц» между десятилетиями создававшимися притязаниями и возможностями их достижения. Исторический опыт подсказывал: иначе люди могут выйти на улицы, требуя немедленного удовлетворения накопившихся притязаний. Их удовлетворение или хотя бы движение в этом направлении стало для масс определенным условием дальнейшего подчинения системе.
Модификация системы требует определенного времени. Для того чтобы обеспечить наличие этого времени, перестройка должна была, во-первых, открыть какие-то пути канализации недовольства (ими стали так называемая «гласность» и определенная либерализация условий социально-политической жизни, — в частности, выборность руководства на низших уровнях, пока еще в рамках прежней в целом системы, затем — частично свободные выборы народных депутатов СССР и России). Во-вторых, необходимо было сформировать механизм определенного сдерживания недовольства.
Такой механизм первоначально включал два звена. С одной стороны, снижение притязаний населения. В противовес подспудно звучавшему «как сегодня живем, так завтра будем работать», официальная пропаганда стала развивать новый лозунг: «Как сегодня работаем, так завтра будем жить!». Данный лозунг был связан с отказом от многих необоснованных притязаний, с усилением дисциплины, ответственности и влияния идеологии так называемых «разумных» (т. е., разумно ограниченных) потребностей, с отказом от многих иллюзий, с очищением общества от негативных явлений в виде нетрудовых доходов и т. п. Это была так называемая «жесткая» линия перестройки, особенно проявившаяся на этапе предперестройки, связанном с действиями Ю. В. Андропова. С другой же стороны, горбачевская перестройка сразу была связана с реформой экономики, политической реформой, с задачами обеспечить в обозримые для людей сроки реализацию их жизненных потребностей (демократические права, продовольствие, жилье, товары). Принцип «больше социализма» в ту пору как раз и означал, по замыслу команды Горбачева, реальность удовлетворения обоснованных притязаний человека, обоснованных его вкладом в развитие общества.
В принципе ситуация и пути ее разрешения были ясны еще в 1987 г.: «Без перелома в общественном сознании, без изменений в психологии и мышлении, в настроениях людей успеха не добиться…»[104]. Однако у инициаторов перестройки продолжало сохраняться сомнение: развитие социально-политических процессов подсказывало, что если существующие сложные противоречивые настроения не будут осмыслены в политических институтах, и последние не пойдут на преобразование самих себя, то необходимые реформы не получат должных импульсов и, в итоге, адекватного развития.
«Стоит нам все-таки подумать… не отстаем ли мы в самом деле от настроения наших народов», — размышлял М. С. Горбачев в конце 1987 г.[105] И это не случайная мысль: еще в июне того же года говорилось, что наметилась «тревожная тенденция — отставание ряда партийных организаций от доминирующих настроений, динамичных процессов, которые развиваются в обществе»[106].
Опасения оказались обоснованными. Справиться с настроениями недовольства не удалось. Первоначальные акции перестройки в данном направлении оказались недостаточно эффективными. Противоречия между системой и массовыми настроениями стали нарастать. Вместо консолидации общества на перестроечных позициях усиливалось его расслоение.
Среди причин длительного периода расслоения массовых настроений в обществе в ходе перестройки
