и сердечные тайны, рассказывали последние сплетни, перемывали кости соседям. А вот о Лысой горке – ни гугу. Иван пару раз заводил разговор о местных достопримечательностях с хозяйкой дома, на что слышал ироничное:
– Какие у нас тут достопримечательности?! Господи! Закрытый клуб да сельпо – все достопримечательности!
– А легенды и мифы есть? – не отставал Иван.
– Зачем тебе мифы? Ты художник или сказочник? – насторожилась Варвара Степановна. – С мифами обратись к Маринке, она литературу преподает.
Марина только хмурилась, изображая плотную занятость. Но Иван не оставлял надежду с ней поговорить. Однажды, когда у Марины было меньше уроков, чем обычно, она вернулась из школы раньше и сидела в своей светелке, о чем-то мечтая. Со звериной осторожностью Иван незаметно просочился в комнату девушки.
– Вы мне не покажете окрестности? – вкрадчиво улыбнулся он, соблюдая дистанцию.
Услышав совсем близко его тихий голос, Марина вздрогнула.
– Мне тетради проверять надо, – неубедительно попыталась отбояриться она, потянувшись к пестрой стопке тетрадей. На ее щеках наметился румянец.
– А давайте поступим следующим образом. Вы мне покажете окрестности, а после прогулки я помогу вам проверить тетради. У меня в школе по литературе была твердая четверка. Честно-пречестно!
Как Марина ни старалась, а перед обаянием молодого человека устоять она не могла. И, положа руку на сердце, не хотела. У него был такой приятный бархатный голос, он так убаюкивал, так смотрел, и вообще рядом с ним было очень уютно.
– Отчего же не пятерка? – строго спросила она, как завуч школы у лодыря.
– Признаться, мне больше нравилась математика.
– Ладно, пойдемте. Только я переоденусь, – сдалась девушка и подняла свои красивые синие глаза.
Иван, или, как называла его Варвара Степановна, Ваня, у Марины вызывал смешанные чувства. С одной стороны, он ей нравился – такие не могут не нравиться, особенно когда девичье сердце давно томится, переполненное любовью, а вокруг – никого, на кого можно было бы эту любовь выплеснуть. С другой стороны, он ее пугал, как пугали все слишком хорошие мужчины: ухоженный, вежливый, тактичный. На фоне местных забулдыг Иван выглядел еще привлекательнее. И он знал себе цену, хоть и никоим образом этого не показывал, наоборот, прикидывался этаким рубахой-парнем, простым и понятным. Ничего он не понятный, и уж точно – не простой! Явно не на пейзажи приехал. Художник он, видите ли! Угу, а карандаш держит как любитель. Да и абстракционизм его – мазня, а не искусство. Видела она его художества, заглянула в папку, когда он куда-то отлучился. Ее пятиклассники не хуже нарисуют, а то и лучше. Приехал черт знает откуда, на одну только дорогу кучу денег угрохал – и ради чего? Ради их хилых березок и низкого северного неба? Смех, да и только! И когда это у художников деньги водились?! Он что, современный Сальвадор Дали? Что-то не узнать его в гриме. Марина украдкой бросила взгляд на бодро шагавшего рядом спутника. Тот глазел по сторонам, время от времени восклицая: «Бесподобный вид!» – останавливался и выставлял руку с карандашом вперед, чтобы оценить натуру в перспективе.
Заметив, что Марина на него смотрит, Иван состряпал на лице простецкое выражение.
– В этой неброской красоте столько смысла, – сообщил он.
– Да, как у Рыленкова:
От взгляда Марины не ускользнула ухмылочка, которую Иван поспешил спрятать. Думает, приехал из города, весь такой столичный, и осчастливил их одним фактом своего присутствия, а они тут лаптем щи хлебают!
– Вы тоже, Мариночка, очень красивы, – вдруг серьезно произнес он и подошел к ней совсем близко, так, что она почувствовала его дыхание и волну тепла от его тела. Или ей это только показалось?
Девушка инстинктивно отстранилась.
– Никакая я вам не Мариночка! – фыркнула она.
«Красавчик, в городе у него небось гарем. И ничуть не сомневается, что я упаду к его ногам. Не дождется!»
– Как скажете, ежик колючий.
– Вы хотели посмотреть окрестности, вот на них и смотрите, а не меня разглядывайте!
Как же ей вдруг захотелось, чтобы он ее разглядывал! Но это было так непривычно, и она не знала, что с этим делать и как себя вести.
– Если вы возражаете, не буду. Я даже отвернусь, – Иван кинематографично повернул голову на девяносто градусов.
– Прекратите паясничать! – скомандовала Марина и осеклась: – Ой, извините.
Иван улыбнулся – Марина и вне школы оставалась школьной училкой. Ей бы указку в руки, чтобы чуть что – сразу угрожающий взмах над головой. Ему казалось, что Марина из тех учителей, которые не церемонятся с учениками: больно хватают их за уши и лупят линейками.
– Сейчас будет лесок, за которым крутой овраг, – начала она рассказывать, чтобы сгладить неловкость. – С оврага открывается роскошный вид на поля. Они давно уже заброшены, стоят, заросшие бурьяном, но тем не менее издалека смотрятся красиво. Особенно когда разгуляется ветер. Он колышет траву, и кажется, что волнуется море. Только это – зеленое море. А если прийти туда ближе к закату и прикрыть глаза, то трава приобретает ультрамариновый цвет. Заходит за горизонт солнце, окрашивая небо в нежные тона, а ты сидишь на краю оврага, как на берегу, и слушаешь звуки моря в приложенной к уху ракушке. У меня есть ракушка. Самая настоящая, морская. Мне ее папа прислал, когда мне было десять лет. Я тогда очень хотела на море, но поехать туда мы не могли. И тогда мама сказала, что передаст мою просьбу папе, и он что-нибудь придумает. Вот он и придумал: однажды мама вернулась из райцентра вместе с этой ракушкой, сказала, что пришла посылка от папы.
Марина вытащила из своей полевой сумки большую пятнистую раковину. При этом вид у нее был как у ребенка, хваставшегося любимой игрушкой.
– Мы можем пойти к оврагу и послушать море. Хотите?
– Хочу, – согласился Иван.
Через двадцать минут они уже сидели на краю оврага и смотрели вдаль, на колыхавшуюся на ветру траву. Иван галантно постелил свою замшевую куртку. Марина, собиравшаяся усесться на сумку, немного поколебавшись, плюхнулась на куртку, не забыв при этом одарить кавалера суровым взглядом. Все-таки она не привыкла к ухаживаниям. Свинцовое небо повисло низко, трава приобрела сероватый цвет и больше напоминала болото, а воронье карканье перебивало морской шум раковины. По мнению Ивана, поле оставалось полем и ни капли не походило на морскую стихию. А на море он насмотрелся, когда жил на Дальнем Востоке. Да что там – на море! На океан – могучий и бушующий, с порывистым ветром и высоченными волнами.
– Правда, на море похоже? – произнесла она с восторгом в голосе, не допускавшем иного ответа, кроме положительного.
– Правда, – не стал разочаровывать ее Иван.
Суровый северный ветер нагонял тяжелые тучи, обещавшие пролиться дождем. Иван почувствовал, как по спине его поскакали крупные мурашки. Байковая рубашка не спасала от зябкой весны. Марина тоже передернула круглыми плечиками.
– Отличная панорама для пейзажа. Завтра же сюда приду с планшетом! Вот бы еще погоду поласковее.
– У нас ласковее бывает только летом, – отрезала девушка. – Замерзли небось с непривычки-то?
– Есть маленько.
– Пойдемте. А то простудитесь еще, лечи вас потом.
Она встала, затем по-хозяйски подняла куртку Ивана и встряхнула ее, очищая от песка. Протянула ему. Иван накинул куртку Марине на плечи.
– Мне не холодно, – воспротивилась она, стесняясь принять его ухаживания. – Сами грейтесь.
– А то простужусь, и лечи меня, – усмехнулся он.
