последовал за ним. Не дожидаясь хука в челюсть, Вадим схватил лежавший среди посуды на сервировочном столике кухонный нож. Как так получилось, что нож вошел в грудь Соболеву, Вадим не понял. Мужчина повалился на пол, запрокинув голову, его рубашка окрасилась бурым цветом…
– Ты что наделал?! – заголосил Пашка.
– Тихо ты, дебил! Уходим!
Их остановил раздавшийся в кухне шорох. Вадим осторожно заглянул в дверной проем и увидел спящую на банкетке женщину; рядом, на столе, сидела серая кошка и поедала нарезанную кружочками колбасу. Остатки наливки в графине и рюмки на столе свидетельствовали о пирушке. У Вадима мгновенно созрел план. Не теряя времени, он вернулся в гостиную, выдернул из раны трупа нож и вложил его в руку женщины, заодно испачкал ее халат кровью.
– Порядок! – сообщил Вадим, довольный своей находчивостью. – Теперь живо ноги в руки – и деру!
Их вновь остановил шорох, но теперь послышавшийся из дальней комнаты. Дверь комнаты отворилась, и в коридоре появилось маленькое заспанное существо. Ребенок испуганно посмотрел на незнакомых людей.
– Прелестное дитя, – ласково произнес Вадим, протянув руку, чтобы погладить рыжеволосую голову девочки.
Девочка хлопнула глазенками и убежала назад, в комнату, чтобы спрятаться там под одеялом.
– Что-то больно много народу в этой квартире, – задумчиво произнес Вадим.
– Ты что?! Она же совсем маленькая!
– Ладно, пойдем, пока сюда еще кто-нибудь не заявился.
– Ну и что вы натворили, клоуны?! Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет! – распекал их Санек, когда они через день встретились в условленном месте. Вадим сидел злой, как черт, Пашка отрешенно смотрел в сторону. Он с самого начала не хотел браться за это опасное дело и если бы не давление приятеля, ни за что на него не подписался бы.
– Маловато что-то бумаг. Вы все взяли? – строго спросил Санек. Когда Соболев на кафедре выступал с докладом, папка выглядела более пухлой. – Ба! И игруха здесь! – удивился он, глядя на выпавший из папки небольшой деревянный амулет в виде солнца. – Этот чудик совсем сдвинулся на своих язычниках, похоже, и сам язычником стал! – Санек, улыбаясь, сунул в карман «игрушку» погибшего друга.
– Что нашли, то и взяли, – буркнул Вадим. Пашка насупленно молчал. Компаньоны условились, что отдадут Саньку лишь часть бумаг, прочие оставят у себя, чтобы выторговать дополнительный гонорар.
– А вы хорошо искали? С кем мне приходится иметь дело?! И за что я только деньги плачу!
– Кстати, о деньгах. Надо бы рассчитаться.
– По-моему, вы и аванс не отработали, а за то, что так напортачили, и сами мне должны.
– Чего?! – возмутился Вадим.
– Ладно, пошутил я, – скривил толстые губы Санек, понимая, что он перегнул палку и его может постичь участь Соболева – с этих отморозков станется. – Остальное получите завтра.
– Сегодня! И живо! – потребовал Вадим.
– Да, сейчас же! – поддакнул Пашка.
– Хорошо-хорошо, сегодня. Налички у меня нет, сами понимаете, носить такую сумму с собой небезопасно. Вечером передам.
– Ну, смотри у меня! Терять нам нечего…
– Да, шума вы наделали много. И как вы додумались вдову подставить? А если кто-то узнает, что Елена ни при чем?
– Не узнает, – грозно посмотрел на него Вадим.
– Это я к тому, что лучше бы вам, ребятки, сейчас убраться из города, – посоветовал им Санек.
– Сами разберемся.
– Куда же нам ехать? – взволновался Пашка. Слова о том, что убийство им может не сойти с рук, ему не понравились. И вообще, он никого не убивал, это все Вадим!
– Хотя бы в армию. А что? И родине польза, и вам отмазка. В военкомате поди с ног сбились, вас разыскивая.
– У меня отсрочка – отец больной. А у Пашки – плоскостопие.
– Липовые – что отсрочка, что плоскостопие. Вот осенью ужесточат контроль, всех перепроверят и срок вам дадут – за уклонение. А вы бы в армейку все-таки сходили. Для вас это – наилучший вариант в свете сложившейся ситуации. Погреете в Афгане пузо месяц-другой, пока здесь все не утихнет. Вернетесь героями, с медалями и обеспечите себе почет и льготы. А если на вас милиция выйдет, то вы в Афгане затеряетесь. Война все спишет!
Санек им все-таки заплатил. Не сполна, как обещал, но большую часть. «Застремался», – констатировал Вадим, пересчитывая барыши. Сам он – не сука, не то что Санек, с Пашкой он поделился поровну.
Бумаги из папки Соболева Вадим Саньку не отдал. И словом не обмолвился, что часть их изъял. Ибо нечего деньги шакалить!
А убраться из города им все же пришлось. Уж очень большой резонанс получило дело. В их тихом городке такое случалось нечасто. Интеллигентная семья: муж – ученый, его милая жена, маленькая дочка, вдруг – кровавая драма! Оказалось, что глава семьи завел любовницу и на выходные уехал с ней в пансионат, жена откуда-то об этом узнала, на нервной почве напилась вдрабадан и встретила загулявшего супруга со столовым ножом в руках. Жаль девчонку – совсем еще кроха, а все понимает. Из веселой, общительной девчушки она превратилась в замкнутое в себе существо.
В армию они с Пашкой идти не хотели, и не пошли бы, если бы ни с того ни с сего на них как из рога изобилия не посыпались повестки. Ведь отмазались вроде год назад, чего еще им там надо? Еще и Санек их подзуживал, ежедневно донося «вести с полей», говорил, мол, в убийстве обвинили Соболеву, но у следователя большие сомнения по этому поводу.
А может, Санек не так уж и не прав, размышлял Вадим на призывном пункте. Вернувшиеся домой воины-интернационалисты чувствуют себя вольготно, к ним всюду относятся лояльно, милиция лишний раз не цепляется. Война все списывает, а в их с Пашкой положении как раз это и требуется.
Их, как и многих призывников в том году, распределили в Афганистан. Обещали службу в спокойных районах, недалеко от границы, а бросили в самое пекло.
Пашка своим «здесь бы остался» словно накаркал. Он и остался в том горном кишлаке, как раз у двора приглянувшейся ему девушки. Говорили же ему: надень каску! А он поперся с неприкрытой головой – знакомиться. Глупая бравада: думал, в каске он – не орел. Вот и получил пулю в лоб.
Вадиму тоже досталось. После месяца службы, где палящее солнце казалось огнем ада, а звуки взрывов и запах гари стали привычным дополнением быта, у него в голове все перевернулось. За месяц он стал взрослее на годы; напрочь «вылетели» из его натуры юношеские дурь и беспечность; жизнь, здоровье, оставшиеся в далекой Прибалтике родители, сын, которого он воспринял как куклу и поэтому с легкостью от него открестился, когда тот появился на свет, – все, что раньше воспринималось им как данность и не ценилось, теперь возымело свою ценность. Дни тянулись, как целая вечность, и каждый прожитый из них считался подарком свыше. Пусть ему осточертел армейский режим, жизнь в казарме, тычки сержантов – все это неважно, лишь бы остаться живым и здоровым, а не как товарищи – вернуться домой калекой или и того хуже – в оцинкованном гробу. Все чаще Вадиму хотелось домой, иной раз до того сильно хотелось, что хоть волком вой! За сон в родной постели, за тарелку домашнего борща со сметаной и свежим хлебом с кислинкой он готов был продать душу дьяволу. И вот неожиданно его желание осуществилось – служба закончилась досрочно, его отправили домой. С контузией и пораженной ожогом рукой. «Уазик», в котором он ехал, нарвался на мину. Ему еще повезло: другие бойцы – кто погиб, кого сильно покалечило, а он ушел на своих ногах.
Полгода в госпиталях, в унылых стенах, среди безногих и безруких, таких же молодых пацанов с печалью в глазах и крестом на судьбе. Никому они не нужны, кроме убитых горем родителей, приходивших в больничные стены. Когда Вадим смотрел на окружавших его глубоких инвалидов, ему становилось не по себе. Как же ему повезло! Рука всего лишь обезображена, и на ней не двигаются два пальца. Но ведь – не правая, и она осталась при нем! Ноги целы, голова на плечах есть, только болеть, сволочь, стала часто, на любое изменение погоды реагирует. А еще он за собой заметил нервозность, чуть что – бешеным
