— Мы стоим на станции Прибрежная.
— Ой, — изумилась девушка, глядя на меня, — у вас поросенок разговаривает! Это какой-то фокус, да?
— Никаких фокусов, — заверил я ее. — Он действительно говорит, вам не кажется. Только это не поросенок, а Свин. Меня же зовут Гаврила.
— Вы, наверное, чревовещатель, — не поверила мне юная фея. — Я видела по телевизору. Там мужчина сидел рядом с куклой, и казалось, что она говорит. А на самом деле слова произносил он, только с закрытым ртом.
— Как вам будет угодно, — снова поклонился я.
— Хорошо, что мы так долго стоим, — сказала девушка, подставляя лицо ветру. — В вагоне ужасная духота. Да и военный с бокового места все время приставал… Уф! Хоть подышу немного. Отличная погода, не правда ли?
Я поднял повыше воротник плаща. О погоде, конечно, можно было поспорить. Но мы ехали в спальном вагоне с кондиционером. А девушка, судя по всему, — в набитом, словно селедкой в бочке, плацкартном. После такой духоты любая слякоть обрадует, это верно. И я вполне мог бы согласиться со словами девушки. Если бы не одно «но»: она была полностью, абсолютно, бескомпромиссно обнажена. Ни единого лоскутка материи на упругом молодом теле.
В ярко освещенном вагоне началось какое-то движение. Стоявшие на перроне люди расступились, позволяя двум парням в парадной форме десантников вынести что-то из вагона.
— Чего они так суетятся? — спросила у нас девушка. — Вы видите, что они выносят?
Я со вздохом покачал головой.
— Пойду посмотрю, — сказала девушка и, развернувшись, сделала шаг в сторону вагона.
— Я бы тебе не советовал, милая, — сказал Свин.
— Почему?
— Боюсь, детка, они выносят тебя.
— Что?! — изменилась она в лице.
Мы молчали, разглядывая трещины на асфальте.
— Так нельзя шутить! — вскрикнула девушка и бросилась к вагону.
Свин медленно зацокал копытами вслед за ней. Я тоже поднялся со скамейки и пошел к дверям вагона, спрашивая себя, зачем я ввязываюсь во все это.
Свин не ошибся. Из вагона действительно выносили тело девушки. Двое молодых ребят, стриженных под бобрик, в кое-как накинутых на плечи дембельских кителях с аксельбантами, держали тело с двух сторон. Она была одета в полосатую футболочку от «Гуччи» и розовые спортивные штаны. На беспомощно болтавшихся из стороны в сторону ступнях белели пуховые носочки с вышитыми на щиколотках ромашками. Рыжие волосы подметали асфальт.
Следом за дембелями шел пожилой лысый мужчина в запотевших очках. Я сразу понял, что это — тот самый врач-реаниматолог, о котором говорил Чадов.
— Расступитесь! — приказала проводница плацкартного вагона — невысокая хохлушка с выдохшимся перманентом.
Люди образовали плотное кольцо. Солдаты положили тело девушки на мокрый асфальт.
— Ну, дыши же, дыши! — наклонился над ней один из парней. По-видимому, он и был тем самым неудавшимся ухажером.
Я разглядывал голову девушки. Она лежала лицом в небо. Рот открыт. Лицо расслаблено. Очень неестественно, надо сказать, расслаблено. Или, наоборот, слишком естественно. Определениями можно долго играть, согласен.
— Доктор, что же вы стоите! — воскликнул десантник. — Сделайте что-нибудь!
Реаниматолог снял с носа очки и преувеличенно тщательно стал их протирать.
— Молодой человек, я уже тридцать лет занимаюсь подобными случаями. Мы сделали все, что могли. Она умерла. Делать искусственное дыхание трупу бесполезно. Свяжитесь лучше с милицией. Пусть вызовут машину из морга.
Где-то сбоку раздался громкий крик. Стоявшие над телом девушки люди на него не отреагировали. Все правильно: живые не слышат воплей умерших. И я бы не услышал, но Свин тайком подключил меня к своим чувствам восприятия мира. Он умел делать такие штуки, хотя в данном случае смысл его поступка я пока не улавливал.
Эфирное тело девушки стояло за спинами людей. Она в ужасе закрыла руками рот. Глаза расширились до невообразимых пределов. Что делать, созерцать собственный труп всегда нелегко…
Народ суетился. Начальник поезда побежал в здание вокзала искать милиционеров. Проводницы успокаивали хохлушку, каждая старалась сунуть ей в руку таблетку. Подошедший со стороны локомотива кряжистый машинист с вислыми седыми усами пытался кричать, что состав, мол, нарушает график движения и не может стоять так долго на станции. Но его никто не слушал.
Между тем девушка, — точнее, ее душа, заключенная в эфирное тело, — подбежала к нам со Свином.
— Пожалуйста, помогите мне! — с мольбой попросила она.
— Мы не можем, солнышко, — тихо сказал я.
— Но вы видите меня! А я вижу вас! Значит, вы можете что-то сделать…
— Увы, не всякий видящий обрящет и не всякому делающему отворят, — пробормотал я.
— Да что вы несете!! Мне нужна помощь! Ну пожалуйста, пожалуйста!
Свин потянул меня зубами за подол плаща, показывая, что хочет поговорить с глазу на глаз. Мы отошли немного в сторону.
— Ты ничего не замечаешь? — спросил меня Свин.
— А что я должен заметить?
— Разуй глаза! Смерти нет!
Я оглянулся вокруг. И действительно не заметил фигуры в бордовом балахоне.
— Ну и что?
— Ты сам прекрасно знаешь, что это значит.
Мы говорили на разных языках. Я был в курсе, что Смерть встречает эфирное тело человека и сопровождает его по местам жизни в течение девяти дней. И если Ее нет рядом — значит, время отхода человека еще не пришло, даже если он лежит с остановившимся сердцем, как в нашем случае. Но с другой стороны, у Неба могли быть свои планы на жизнь этой девушки. Может, она очнется позже. Ну, там, в машине или даже в морге. Перспектива, конечно, — и Чуку с Геком не пожелаешь. Но вмешиваться в шахматную партию, разыгрываемую стиль могущественными силами, очень опасно. Я знал это. И Свин знал. Только не хотел вспоминать об этом, а зациклился на видимом отсутствии Смерти возле тела девушки.
— Что ты предлагаешь?
— Я могу привести ее в чувство, — сказал Свин.
— Ты представляешь последствия? Может, она лежит на асфальте именно для того, чтобы очутиться в морге.
— А может, для того, чтобы мы отнесли ее к нам в купе и я смог провести над ней исцеляющие действия, — парировал Свин.
— Но… но зачем тебе это надо? — спросил его я.
— Знаешь, — вздохнул Свин, — я много думал в последнее время над своей жизнью в этом теле. Особенно сейчас, в поезде…
— Да? Мне показалось, ты уничтожал монстров с помощью мыши.
— Когда их убиваешь, думается особенно легко, — пояснил Свин и продолжил: — Так вот, о моей жизни… Мы с тобой сделали много хорошего. Или того, что считали хорошим… Но мне пришло в голову, что все это мы делали по приказанию. Отдел ставил нам условия: баллы, награды, перспектива выгодной реинкарнации… Ангел давал задания. И мы выполняли их. Но это была воля Ангела, а не наша. Получается, мы служили только орудием, молотком, которым забивают гвозди.
— И?
— И, проанализировав свою жизнь, я понял, что могу гордиться только советами Кристины А., которые
