касаемо Рескидды я от него получить не мог. Другого же столь великого и мудрого мертвеца я не знал. Возможно, знак говорил не о непосредственном совете, а о решении, которое я мог отыскать, размышляя о деяниях древних. Здесь я возвращался к витязям и витиям Рескидды, но вместе с тем и к портретам в малом зале совещаний в Данакесте. Ирва и Аргитаи, проповедница и завоеватель... но что я должен был найти во всех этих историях?
Одно меня радовало: перед отъездом я нашел Онго в самом радужном настроении.
Номинального главу Военного совета, генерала Вилендо Мереи, еще отец отослал из Хорана в Меренакесту, наказав сидеть дома. Не то чтобы я это одобрял. Князь Мереи должен был стать моим тестем. Эрдрейари, после пробуждения беспокойный и злой, унизил его, отчитав как мальчишку, император Данараи фактически объявил ему опалу, а потом его любимая дочь трагически и нелепо погибла... ходили слухи, что генерал повредился рассудком. Тем не менее отец решил не назначать нового главу Военного совета. Официально будучи только консультантом, Онго Эрдрейари командовал армией империи; решившись поднять одного из величайших исторических деятелей, неразумно было отстранять его от дел.
Генерал восседал за огромным столом в своем кабинете и медленно, с видимым удовольствием переписывал какую-то бумагу.
Я тотчас догадался какую.
– Вот и выяснил, что я – это я... на обоих берегах бытия, – приметив меня, экспромтом сказал Онго.
Я улыбнулся.
– Тебя, может быть, удивляет, Мори, почему я так много значения придаю своим литературным опытам, – сказал генерал, собирая и комкая разлетевшиеся по столу черновики. – Поверь, это отнюдь не прихоть. Я давно изучил себя. Есть некая глубинная связь между хорошей стратегией и хорошим стихотворением, но если в первой нужно учитывать бесчисленное множество факторов, то второе – все на ладони. Когда я складывал строки, как кирпичи, то и решения мои лишались блеска. Постыдно, если победой ты обязан одной только доблести своих солдат. Я опасался, что мой талант остался в могиле и Лаанга вернул Уарре только громкое имя Эрдрейари, за которым ничего нет.
– Ты написал то, что нравится тебе самому, – понимающе сказал я.
– Да, – ответил Онго почти мечтательно, – да.
«Хоть что-то хорошее произошло», – подумал я.
...В южной части Рескидды, вдали от озер, этот час уже причислялся к «макушке дня». Угасающий ветер шевелил листву деревьев и относил вдаль веселые голоса детей, игравших внизу на лужайке. Кто-то держал голубятню неподалеку. Молодые птицы, уже подросшие, но еще не такие ловкие и быстрые, как взрослые голуби, кружились над кронами, то и дело опускаясь передохнуть.
Я прошел в комнаты, уселся в кресло и подтянул к себе Легендариум.
Этот текст я знал так хорошо, что чтение не требовало сосредоточения; достаточно было скользить глазами по строчкам, чтобы они сами собой начинали звучать в мозгу. К тому же где-где, а здесь изобиловали великие мертвецы, самая память о которых превратилась в мудрый совет. Я поймал себя на детской привычке раскрывать книгу посередине, чтобы сразу угодить в разгар мировой истории – на сказания о Арсене, о Подвиге, о пророчестве Ирмерит... только не о сотворении мира. Сколько раз я читал Легендариум уже взрослым, но до сих пор жило в памяти: прабабка склоняется надо мной и осторожно отнимает книгу, которую семилетний я стащил с ее полки и открыл, как водится, на первой странице. «Не надо, милый, – говорит Ирва очень ласково, но так твердо, как умеет только она, бывшая государыня и доныне высокопоставленная священница, – не надо... Там страшно».
Я снова подумал о том, что в Рескидде есть один вполне живой человек, способный указать мне путь.
Младшая Мать.
Но глава всех арсеитов вот уже много дней пребывала в глубочайшем сосредоточении в одном из закрытых покоев кафедрального собора Рескидды. Никто не смел потревожить ее. Рескидди надеялись, что в своих размышлениях Акридделат Третья обретет надежду, поговаривали, что Младшая Мать вот-вот сделается Предстоящей, и вскоре Церковь обретет новую благодать. Однако столь длительное затворничество внушало и опасения. Высшее лето стояло на пороге, и пусть сейчас Рескидда была освобождена от его власти, но совершенно остаться в стороне не могла. Явления Акридделат и первой после великого размышления проповеди ждали, как царского манифеста.
Я тоже ждал – смиренно, как и все прочие. Здесь я не имел власти.
Страницы Легендариума скользнули под пальцами.
«Старшая Мать была сама, – прошептали многотысячелетние строки. – Будучи, не нуждалась в ином. Не нуждаясь в ином, все извела из Себя». Лицо писца встало как въяве – дочерна загорелая кожа, добела выгоревшие волосы, бесстрастные голубые глаза: Предстоящий Джесен, составивший первые три сказания. Древний язык казался ломким и бледным, словно золото из гробниц: «Первым Рескит создала Солнце...»
– Нет, нет и нет, – донесся голос Эррет. – Ты запамятовала никак? Здесь не уаррская провинция.
– Везти сюда людей из Уарры – глупость, – хмуро отвечала Данва. – Только на то, чтобы привыкнуть к климату, уходит лет пять. А еще обычаи, на которые натаскать нельзя. Каждое имя отнимает столько ресурсов, что...
– Это не значит, что ты имеешь право распоряжаться жизнями чужих граждан, – отрезала Эррет.
Данва фыркнула.
– Не в смысле «не имеешь права прекращать их», – небрежно уточнила Эррет. – Потом, Фиррат, сколько это будет стоить?
– Вы и не думаете экономить на армии, но почему-то все время норовите сэкономить на шестом сословии.
В беседе возникла напряженная пауза.
– Норовите? – странным голосом переспросила Эррет и процедила, понизив тон: – Выбирай выражения, тень.
– Вот как? Стоило упомянуть о деньгах, я стала не только бесфамильной, но и безымянной, – хмыкнула Данва, очевидно, ничуть не задетая.
Что-то в прихожей упало с грохотом. Я проморгался, потянулся и переложил книгу с колен на стол.
Не люблю, когда женщины ругаются.
Данва и Эррет обе умны как бесовки, у обеих железная воля, обе предпочитают действовать силой, а не слабостью. Две государственные дамы сцепились по вопросам бюджета и военного присутствия на Древнем Юге. И все равно кажется, будто истинная причина свары в том, что у одной красивее ноги, а у другой объемистей бюст...
Эррет распахнула дверь и возмущенно объявила:
– Мори, вообрази! Эта милая дама желает иметь под рукой собственный тренировочный лагерь.
– Ну и что? – спросил я и потянулся еще раз.
– Лето между Яневой и Неи и лето между Дженнерет и Джесай – это два очень разных лета, – с вызовом сказала Данва.
– Детей для обучения предполагается брать в приютах Рескидды, – добавила Эррет, вскинув брови в нехорошей гримасе.
Приюты?.. Я вспомнил и мрачно искривил рот. Когда мать хочет избавиться от ребенка, то продает его в шестое сословие. Церковь строит приюты, священство настаивает, чтобы право заботиться о сиротах безоговорочно отдали ему, и всякий нравственный человек с этим согласен. Не согласны лишь тени – и матери. Второе, благороднейшее сословие вырастит и воспитает дитя, но оно отказывается сохранять тайну рождения и, конечно, ничего не платит... Проклятие и позор Уарры. С этим боролась еще Ирва при жизни – прошло столетие, а никто так и не предложил решения, которое удовлетворяло бы всех.
Но в Рескидде положение с приютами иное. Данва темнит.
– Каким образом? – спросил я. – Они граждане Рескидды.
– Это мое дело, – сказала Данва.
– Нет, это не ваше дело, – сказал я.
Спросонья я мыслил туговато и выражался несколько прямей, чем обычно.
– Это вопрос международного права, – добавил я. – Могу объяснить проще: в Рескидде нет сословий и
