нет понятия «незаконнорожденный».
Данва поморщилась. Кажется, я выразился неясно.
– Рескидди не любят чужаков, – мрачно сказала она. – Почитают себя высшей расой. Темноволосых рескидди не бывает. Критерий для отбора людей в Южный луч – только светлые волосы. Это весьма нелепо, плохо отражается на эффективности. Сеть работает не так, как могла бы.
– Если сеть, работающая в городах Ожерелья, в частности, в Рескидде, будет состоять из чистокровных рескидди, – сонно сказал я, – рано или поздно контролировать ее начнут рескидди же. И тогда у нас не станет сети в городах Ожерелья.
Данва поперхнулась и умолкла. Я подумал, что конфликт правовых систем – не то, что первым придет в голову тени. Шпионские соображения ей ближе, а потому понятней.
Фиррат поклонилась.
– Простите, господин, – сказала она. – Дозвольте уведомить. Вас с госпожой Эррет окружают три эскортных кольца, если что-то понадобится, дайте знак. Мы готовы служить. Разрешите вернуться к исполнению моих обычных обязанностей.
Я несколько растерялся от такой перемены тона, недоуменно воззрился на Данву и кивнул. Эррет ухмылялась. Данва еще раз поклонилась и оставила нас наедине.
– Эррет, – сказал я осторожно, – что это с ней?..
Та уставилась на меня со странным выражением на лице и вдруг расхохоталась так, что ей пришлось сесть.
– Что с ней? – повторила моя возлюбленная. – Мори, ах, Мори!.. Кстати, что это? – Эррет дотянулась до стола и глянула на обложку книги. – Ты здесь без меня осмелился заниматься духовным совершенствованием?
– Нет, – честно признался я. – Как истинный рескидди, я спал.
Эррет застонала от смеха и упала на диван лицом вниз.
– Вот оно что... Мори, – сказала она, отсмеявшись, – спросонья ты ужасно суров, милый мой. Твой батюшка так разговаривал, когда бывал не в духе. Бедная Данва просто испугалась. Впрочем, не смущайся. Им полезно устраивать разнос время от времени. У тебя это хорошо выходит. Немедля оказывается, что все задачи решены, а трудности исчезли.
Я вздохнул.
– Надо, наверное, и мне устраивать разнос время от времени. Может, из этого вышел бы толк. Но кто же на такое способен...
– Я. – Эррет окончательно развеселилась.
Я не мог с нею не согласиться и только полюбопытствовал:
– А тебе?
– Лаанга.
– А Лаанге?
– Каэтан.
– А Каэтану?
– Совесть Каэтана, я так думаю.
– Как сложно устроен мир, – проворчал я и улыбнулся.
Эррет поцеловала меня в лоб.
– Что же, – сказала она. – Если ты всю макушку дня благостно проспал над Легендариумом, сейчас самое время тебя кормить и просвещать.
Я заподозрил неладное.
– Что? – опасливо переспросил я. – Эррет, что ты задумала?
– Уарре нужен просвещенный властелин, – со вкусом объявила та, вывернувшись из моих объятий. Направилась к гардеробу, но на полпути остановилась со словами: – Бесы подери! Если Данва решила оставить меня без камеристок, то сама будет...
Скольких проблем благополучно избегаешь, не заводя привычки к личной прислуге!.. Чем старше я становился, тем больше убеждался в мудрости отца. Впрочем, бедной матушке, урожденной княжне Рейи, так и не удалось приноровиться к полувоенным обычаям императорского дома. Отец приказал казначею не стеснять матушку в средствах, терпел ее бесчисленных приживалок, но она все равно чувствовала его неудовольствие и очень страдала. Я и в Хоране предпочитал не пользоваться услугами денщика. У Эррет особые отношения с роскошью, она способна естественно принять любой быт, но здесь и сейчас мы с нею были богатыми молодыми супругами, землевладельцами из Сердцевинной Уарры, и изображать скромность, а тем паче скупость Эррет не собиралась.
Но в наши дела недопустимо было впутывать лишних людей, в особенности тех, кого не связывали присяги и клятвы. Роли служанок исполняли молодые девушки-тени, и нынче утром они, испросив дозволения, удалились – видимо, за указаниями.
– Выйди на террасу, – сказал я, улыбаясь, – и щелкни пальцами: что-то мне подсказывает, что твои камеристки ждут на крыше или в некоторых столь же неожиданных местах. Но я со всей ответственностью заявляю, что свою темноту буду защищать как зеницу ока!
– Хорошо прожаренный кусок мяса, – сказала Эррет, распахнув дверцы шкафа и задумчиво разглядывая свои наряды. – Местное молодое вино. Много жуков, Мори – на самом деле много жуков.
Наверно, все три кольца нашего эскорта слышали, как я сглотнул.
– А потом ты сопровождаешь меня на концерт Музыкального общества, – голосом, не терпящим возражений, закончила Эррет. – И только попробуй уснуть!
Она была неумолима и беспощадна.
Эррет полагала, что в области искусств и вкус мой, и кругозор оставляют желать лучшего. Я и сам так полагал. Я искренне соглашался с тем, что это упущение стоит исправить. Но увы! Усилия отыскать в моей душе те тончайшие материи, что чутко отзываются высокой драме, сложной музыке и классической живописи, неизменно оказывались тщетны.
Проще говоря, мне было до зевоты скучно.
Я недурно знал историю искусств, различал стили, помнил имена творцов, но творения их не оказывали на меня должного воздействия. Они казались интересны как составляющая исторического процесса и не более. Эррет хмурилась и безнадежно качала головой. Однако терпение ее еще не иссякло. «Способность внимать и сопереживать, – заявляла она, – подобна мышце: ей требуются упражнения». Не то чтобы я упорствовал из принципа, но вкус самой Эррет был настолько утонченным... Понятно, что в ее возрасте и с ее интеллектуальной мощью удовольствие можно получать лишь от наивысших, полных сконцентрированной мысли образцов искусства. Я не думал, что когда-либо дотянусь до нее, и, откровенно говоря, считал, что и пытаться не стоит.
– Эррет, – издалека начал я, хотя знал, что сопротивление бесполезно, – право, тебя вполне устраивало, что государь Данараи всем видам искусства предпочитает военные парады.
– Он был безнадежен, – сообщила Эррет, пристально осматривая шитье на рукаве.
Я немного помедлил и осторожно спросил:
– Может быть, я тоже безнадежен?..
Эррет глянула через плечо; вид ее был так суров, что я прикусил язык.
– А как ты предлагаешь скоротать эту ночь? – с неожиданной легкостью спросила Эррет. – Царица в Истефи, Младшая Мать неведомо сколько еще пробудет в затворничестве, с делами на сегодня ты закончил. Неужто намерен в такой чудный вечер обсуждать правила для цензоров?
Я засмеялся.
– Чудные вечера располагают к другим занятиям, – игриво проговорил я, приблизившись к ней, – возможно, подлежащим цензуре... в определенном смысле. – Я обнял Эррет за талию, провел рукой по копне жестковатых волос и поцеловал маленькое ушко. – Разве это не веселей?
– Нет.
Я выпустил Эррет из объятий; прекрасное лицо ее окаменело.
– Я обижена на тебя, Мори, – сказала она печально. – Конечно, я тебе не невеста, но неужели я не заслуживаю хотя бы четверти такого внимания?
Я закусил губу.
