раннего детства. Вкус материнской груди, груди молодой матери.
Митико ощутила в Цутому мужчину. После того как Цутому демобилизовался, она всегда чувствовала в нем нечто темное. Она удивилась, открыла глаза и отодвинулась.
Лицо Цутому было все тем же лицом ее двоюродного брата. Это был все тот же тихий подросток из давно минувших лет. Митико была в смятении.
Второй поцелуй был долгим. Митико запомнила постепенно нарастающую тоску. Цутому же, касаясь ее губ, с удовольствием подумал, что верхняя губа Митико, как у детей, которым в рот кладут кислое, капризно задирается вверх.
Молодые люди долго глядели друг на друга. Цутому целовал нежно, и Митико успокоилась. Раз это любовь, так тому и быть. Их близость была столь естественна. Но и неповторима. Митико навсегда запомнила это впервые в жизни испытанное наслаждение.
Ветер зашумел в ветвях деревьев. Поверхность озера покрылась барашками волн. Показалось, что ветер перемещается по центру озера, словно срезая эти белые завитки.
Дождинки упали на щеки молодых людей. Они встали и вернулись на дорогу.
Равнина Мусасино уже была покрыта дымкой, тучи низко опустились. Когда Митико и Цутому пересекали вторую плотину, построенную в центре водохранилища, вокруг них беспрерывно завывал окрепший ветер.
Разница в высоте между верхним и нижним прудами составляла всего около шести с половиной метров, вершина хребта, входившая в западный край плато, была сокрыта в глубине долины, горы возвышенности Канто над ней были укутаны в тучи и вглядывались вниз, словно женщина, расчесывающая волосы. У подножия плотины от места, где спускают воду в нижний пруд, поднимались клубы пара, которые иногда подбрасывало ветром вверх.
Неожиданно припустил сильный косой дождь. Торопясь, молодые люди пересекли длинную плотину и вбежали в чайный домик у подножия плотины.
Молодой человек в военной форме закрыл ставни, и в комнате с земляным полом, на котором стоял грязный деревянный стол, стало темно. Звуки дождя, бившего по карнизу, усилились. Заказав газированной воды, Цутому засмеялся. Он был бесконечно счастлив. И дождь, и ветер сейчас были ему приятны.
— Дождь припустил… Что же теперь делать?
— Ничего страшного. Тайфун пройдет стороной. Надо было захватить зонтик.
Однако Митико не могла успокоиться. Уже три часа. А ветер и дождь становятся все сильнее. Как там дома? Старушка, помогавшая ей по хозяйству, которую Митико упросила приглядеть за домом, закрыла все двери хорошо, а может… Если ветер усилится, она не вернется домой, что тогда будет? Что скажет Акияма?
Митико в этот миг ненавидела Цутому, хладнокровно пившего газированную воду. И в то же время ей стало грустно: «Ну что я за человек, в такое-то время забочусь о доме!»
Надежды Митико на прекращение дождя были напрасными, ветер все усиливался и усиливался, проявлялись признаки тайфуна. Служащие в чайном павильоне проворно закрыли свое заведение, и им захотелось уйти в нижнюю деревню, поэтому они посоветовали Митико и Цутому идти в гостиницу рядом с первой плотиной.
Наконец-то молодые люди поняли, что пережидать дождь здесь глупо, нужно найти более надежное укрытие. Они купили старый зонт и вышли в дождь. Зонт сразу порвался от ветра, так что им нельзя было пользоваться. Дорога, как и берег озера, местами была разрушена, и по ней с грохотом катились камни. На внешнем склоне плато, облысевшем после вырубки деревьев, сквозь краснозем пробивалась энотера. Из-за дождя было почти не разглядеть рисового поля. Поверхность озера тоже виднелась как в тумане.
Молодые люди, хоть они уже и промокли насквозь, отчаянно торопились спрятаться от дождя. Еще несколько поворотов — и они наконец дошли до места, откуда смогли различить контуры долгожданной гостиницы.
Здание, перед которым от самого берега озера тянулся газон, было сильно повреждено. В темном коридоре стояли дешевые, как в общественной столовой, столы и стулья. Мебель была покрыта пылью, да еще и отсырела.
Здесь молодым людям сообщили, что тайфун неожиданно сменил направление, вышел на сушу возле Одавара и сейчас направляется прямиком сюда, к плато Саяма, а на железнодорожной ветке Тамако-сэн, на поезд которой им следовало сесть, чтобы вернуться домой, остановились все составы и движение отменено.
Пройдя в номер, Митико и Цутому сняли промокшую одежду, переоделись в гостиничные летние кимоно юката из клетчатого шелка и только после ванны еле-еле пришли в себя.
В комнате, которую им отвели, единственным красивым предметом была двуспальная кровать, помимо нее в помещении находилось еще два скромных стула. Митико, сидевшая наедине с Цутому на одном из этих стульев, впервые почувствовала, в каком рискованном положении она оказалась. Она то и дело шептала: «Что делать? Что делать?», но прекрасно понимала, что в сложившейся ситуации им ничего другого не оставалось, как только пойти в гостиницу. Ее и раньше беспокоила мысль, что когда-нибудь они с Цутому окажутся в подобных обстоятельствах и тогда им не избежать…
Она взглянула на Цутому. С его лица исчезла дерзкая усмешка, юноша зачарованно смотрел на брызги дождя за окном.
Электричества не было, поэтому, пока еще не совсем стемнело, они подкрепились невкусным ужином. Кроме них, из посетителей в столовой находился лишь один иностранец с сопровождающим. Воодушевленный ураганом, он насвистывал что-то бодрое. Дождь постепенно усиливался, сквозь створки окна полилась вода. На поверхности озера, водной из окна, высоко взметались барашки волн, само озеро затянуло белой дымкой. Постепенно смеркалось.
Молодые люди продолжали разговор, перебрасываясь фразами вроде: «Завтра поезда пойдут?», «Как там дом?».
Вечером им принесли маленькую керосиновую лампу.
— Цутому-сан, сегодня вечером вот так и не будем спать? — спросила Митико, сидя на стуле.
Цутому кивнул.
— Что будем делать? Акияма не простит нам этой проведенной вместе ночи…
— Да ничего, мы ведь не делаем ничего постыдного.
После недавней близости у озера они лишь обменялись поцелуями.
— Но люди наверняка так не подумают. Особенно Акияма.
— Мне не надо было приглашать тебя.
— Ну, уж ничего не поделаешь… Мне самой захотелось поехать.
— Как бы мы ни вели себя, думаю, людям должно быть все равно.
Лампа погасла. После нескончаемо длинного поцелуя Цутому не смог сдержаться. Заключенная им в объятия Митико, прошептав «Не надо!», попыталась оттолкнуть его одной рукой, а другой продолжала обнимать за шею. Она все повторяла: «Не надо! Не надо!» А ее тело открывалось ему, одновременно продолжая сопротивляться силе Цутому и словно сожалея о том, что надо с этой силой расстаться.
Возможно, именно этого момента так долго ждал Цутому. В это время он услышал за окном странный звук.
Вслед за раскатами грома, такими сильными, что казалось, будто фасад дома вот-вот рухнет под их ударами, раздался этот тонкий и пронзительный звук. Он был похож на человеческий голос, словно кто-то надрывно плакал, и это стенанье прорвалось сквозь неестественный шум бури, заполнившей собой все за окном. Цутому оглянулся.
Он подумал, что этот звук-голос похож на голос плачущей души Митико.
Эта душа словно твердила: «Не надо! Не надо!» И голос внутри него сказал: «Не следует этого делать». Если Митико не хочет, надо оставить ее в покое.
Цутому взял руки Митико, обвившиеся вокруг его шеи, и сложил на ее груди. Голова Митико, как у хныкающего ребенка, слабо покачивалась вправо-влево. Закрытые глаза на измученном лице были похожи на кровоточащие раны.
Вскоре Митико пришла в себя. Цутому усмехнулся. Ее смятение и выражение ужаса на лице сменилось радостью. Обняв Цутому, она сказала:
