«Комиссия предлагает вам, Владимир Петрович, принять необходимые меры для возможно длительного сохранения тела в таком виде, в каком оно находится ныне. Комиссия предоставляет вам право в выборе сотрудников и применения тех мер, какие вы найдете нужными».
Решение состоялось, комиссия и Дзержинский, вопреки первоначальным наметкам, определились. Но какие невероятные интриги предшествовали этому решению!
Так кто такой Владимир Петрович Воробьев? Почему заштатный, провинциальный профессор вступает в переписку с одним из главных лиц государства? Но для этого надо вспомнить еще одну фамилию, еще одного человека, сыгравшего в этой истории решающую роль. Это тридцатидевятилетний биохимик Борис Ильич Збарский, ученый, организатор, бонвиван. Ему не откажешь ни в выдающихся организаторских способностях, ни в отчаянной, граничащей с безрассудностью смелости. Збарский не был ни бальзамировщиком, ни медиком, никогда раньше вообще не касался подобных проблем. Но он стал хранителем одной из основных государственных тайн. Время было такое: «Кто был ничем…».
Итак, в самом конце января наркому Красину пришла в голову мысль о сохранении тела Ленина методом глубокого замораживания, идея была озвучена и «забита». Стояли отчаянные холода, и время давало некоторый тайм-аут. А в начале февраля Красин встречается со своим старым знакомым, заместителем директора недавно созданного Института химии Борисом Збарским. Именно с этим человеком нарком внешней торговли решил доверительно обсудить свою идею. В дальнейшем Красин рассчитывал, что химик окажет ему поддержку, так сказать, научное обеспечение. Но идея, как деньги, — ее надо хранить от чужого взора…
Збарский оказался причастным к идее. И энергичный и рисковый, тут же решил действовать самостоятельно. В дальнейшем, когда он стал респектабельным большим ученым, а Красин, ненадолго переживший Ленина и свою идею, уже был в могиле, Збарский писал: «С момента беседы с Красиным меня уже не покидала мысль о необходимости принять участие в сохранении тела Ленина. Обдумывая возможность применения того или иного метода, я нередко вспоминал о Воробьеве, и думал, что он явился бы чрезвычайно полезным человеком для решения многих вопросов, связанных с сохранением тела Ленина».
Талантливым и энергичным людям жизнь всегда подпихивает материал для успеха и «переработки». Но надо иметь определенный склад ума и характера, чтобы «не зевнуть». Фортуна чаще всего работает одноразово.
Воробьева Збарский знал с 1921 года. Воробьев, возвращаясь в Россию после недолгой эмиграции на пароходе через Ригу, разговорился со случайным попутчиком. Обоим было что вспомнить. У обоих оказалось своеобразное, не вполне корректное для советской власти прошлое, но обоим деваться было, кроме России, некуда. Воробьев во время гражданской войны подписал под нажимом деникинцев документы экспертизы о жестоком расстреле красными белых офицеров в Харькове, да — это было. Он и в нынешнем, двадцать четвертом году был настроен далеко не просоветски. Збарский же в свое время управлял двумя заводами в Пермской губернии и крупным имением из наследства миллионера Саввы Морозова. Энергичные и талантливые люди энергичны и талантливы при всех режимах. Таким образом одному — харьковчанину — хотелось как можно глубже затаиться и незаметно прожить, вполне довольствуясь кафедрой анатомии. Другому — москвичу — нужно еще было прорываться к высотам, создавать себе стабильную и солидную жизнь. Ему после мутного прошлого открывалось светлое будущее.
Харьковчанин в 1908 году написал книгу «К вопросу об устройстве и создании анатомических и учебных музеев» и у себя на кафедре такой музей создал. Там были «отлично сохранившиеся мумии прямо в комнате без всякого постоянства температуры в течение 15 лет» (это стилистика тогдашнего наркома просвещения Украины). «Я знаю профессора Воробьева как лучшего в составе техника и практика в деле консервации трупов. Он буквально художник в этой области» (это другой нарком Украины — нарком здравоохранения). Но до того, чтобы Воробьев применил свой метод, было еще далеко, не было даже мечтаний.
А тут, тот самый московский анатом профессор Абрикосов, который производил вскрытие тела Ленина и которому были поручены опыты над глубоким замораживанием трупов, дает в феврале в правительственных «Известиях» интервью. Абрикосов в газете твердо заявляет: «покуда не существует метода, который позволил бы надолго сохранить тело Ленина в неизменном состоянии» — то есть господин московский профессор умывает руки.
Ах, как внимательно в провинции читают московских знаменитостей. В своем Харькове специалист, интересующийся этой проблемой вообще, так сказать, в самом широком виде, обмолвился в приватной беседе на кафедре, что московский коллега Абрикосов, по его провинциальному, харьковскому мнению, не совсем прав и что в связи с этим надо бы в чисто академическом плане поставить несколько опытов на трупах. О трупах профессор Воробьев говорит просто, как токарь о деталях.
Идет лишь седьмой год после революции, чувствуется некая неустойчивость, свидетельствующая об изменениях режима, все стремятся или форсировать события, или хоть как-то заявить о своей лояльности власти. Дело привычное при всех режимах и по сути своей житейское. Слово, сказанное в одном углу немедленно становится известно в другом. А слово не воробей, все ловят слово на лету. Частный разговор превращается в докладную записку, которая молниеносно идет по команде: от одного высокопоставленного начальника к другому, пока не оказывается у скорого на чрезвычайщину Дзержинского.
Бремя ответственности — нелегкое бремя. Дзержинскому предстоит все взвесить и сказать «да» или «нет». Как очень опытный человек, он решает посмотреть на знаменитого Воробьева своими глазами. Дзержинский привык доверять только себе.
В последний день февраля в Харьков направляется правительственная телеграмма: «Постановлением Комиссии срочно направьте профессора Воробьева в Москву».
Приехав в Москву, в ту пору перенаселенную и тесную, Воробьев останавливается у старого знакомого — Збарского. Это обычная практика тех лет — останавливаться не в гостинице, а у родственников или знакомых. Спанье на полу, на раскладушках, на стульях, ужин под абажуром. Интрига вступает в свою завершающую фазу.
Сорокавосьмилетний Воробьев прибыл в Москву и пробыл здесь до 12 марта. Он участвовал в нескольких осмотрах тела Ленина и в трех или четырех совещаниях: одно у наркома здравоохранения Семашко, другое вел Дзержинский, было еще совещание у Красина.
Осмотры Воробьева удручили. Шел закономерный процесс высыхания организма «от химических и физических причин», сыграло свою роль и чудовищное переохлаждение во время прощания на Красной площади. На совещании у Дзержинского в Кремле, куда были приглашены другие виднейшие ученые и как «группа поддержки» идеи Красина — Збарский, осторожный Воробьев высказал предположение: «Тело обречено на высыхание и искажение. Его можно сохранить, только полностью погрузив в бальзамирующую жидкость. При этом изменения будут заметны только для тех, кто его близко знал, но для тех лиц, которые будут приезжать из дальних областей, облик его сохранится настолько, что они всегда узнают знакомое им лицо Владимира Ильича». (Стенограмма этого совещания сохранилась.)
Предложение было совершенно нереальным. Оно подразумевало некий стеклянный саркофаг, похожий на аквариум, закрытый стеклянной крышкой. Не вполне ясна была и второстепенная, но существенная деталь: как поведет себя, не даст ли «искажений» в жидкости одежда.
На втором совещании внезапно, повинуясь какому-то импульсу, Воробьев, несмотря на советы и домашние заготовки Збарского, практически поддержал предложение Красина. Другие ученые в этот момент говорили о разрыве тканей и клеток. «Да, при температуре минус 10-12 градусов по Цельсию тело не будет изменяться». Збарский, сжав зубы, промолчал. Ситуация казалась проигранной.
Однако сверхосторожный Дзержинский и на этот раз колеблется. Что бы ученые ни говорили — отвечать ему. Дзержинский, если не знает, то догадывается, сколько надежд с этим проектом связывает Сталин. Дзержинский представляет колебания, которые может испытать режим со смертью Ленина. При небытии — пролонгированное участие: из гроба Ленин продолжает руководить и расставляет по местам своих учеников. Сталин во время похорон недаром клялся мертвому телу. Теперь должен появиться объект-символ для клятв. Все они заложники этого проекта. Действовать надо наверняка, а пока он потянет время.
Приняли паллиативное решение: удалить внутренности, покрыть лицо и кисти рук, чтобы хоть как-то
