Советов. 14 июля он посвятил в свой план Голощекина, тот 15 июля шифрованной телеграммой известил комиссара Белобородова, который вел наблюдение за царской семьей, о намерениях Сталина и Свердлова. 16 июля Белобородов телеграфировал в Москву, что через три дня Екатеринбург может пасть. Голощекин повидал Свердлова, Свердлов — Сталина. Положив в карман донесение Белобородова, Сталин сказал: «Царь никоим образом не должен быть выдан белогвардейцам». Эти слова были равносильны смертному приговору», — пишет Беседовский».
Так это или не так, сказать трудно. Исследователи долго будут, в зависимости от своих пристрастий и политических симпатий, возлагать вину за это преступление на другие исторические фигуры. Некоторые же назовут это поступком, вызванным «революционной необходимостью», и приведут в качестве примеров и Людовика XVI, и Марию-Антуанетту, и Карла II Английского — там тоже «революционная необходимость» размахивала топором. Придание очевидности вине и подлинности ее доказательствам станет лишь проблемой стиля. Поэтому не будем вдаваться в неразрешимые проблемы, а просто отметим, что при всех свойствах своего характера, вопреки им или вследствие их, Сталин становится генеральным секретарем. Причин этому продвижению много, в том числе, как почти всегда бывает, и дефицит на активных и исполнительных, на проверенных людей.
Но вернемся, так сказать, на параллельный ряд, к конспективному изложению этапов болезни Ленина.
Как уже было отмечено, после первых приступов, которые оказались для него неожиданными, Ленин оправился довольно быстро. Лечащие врачи отнесли все это вначале за счет невероятного переутомления. Так оно на первый взгляд и было. В июле 1921 года Ленин писал Горькому, который с его же благословения отсиживался за границей, не мешая и не стараясь задуть пламя в «горниле буден». «Я устал так, что ничегошеньки не могу». Обычная жалоба одного писателя другому. Попутно тем не менее напомню читателю, что газета «Новая жизнь», в которой Каменев и Зиновьев напечатали свое октябрьское, 1917 года, «заявление», редактировалась Горьким. В ней же будущий признанный глава социалистического направления в литературе публиковал и собственные «Несвоевременные мысли» — произведеньице довольно жесткое по отношению к большевикам и победившей революции.
Мария Ильинична, сестра Ленина, свидетельствует: «С заседания Совнаркома Владимир Ильич приходил вечером, вернее, ночью, часа в 2, совершенно измотанный, бледный, иногда даже не мог говорить, есть, а наливал себе только чашку горячего молока и пил его, расхаживая по кухне, где мы обычно ужинали».
Переутомление!
Все врачи, лечившие и наблюдавшие Председателя Совета Народных Комиссаров (их было достаточно): профессора свои — Ф. А. Готье и Л. О. Даркшевич — и зарубежные — О. Ферстер и Г. Клемперер, германские светила, — признали на первых порах, что ничего, кроме переутомления, у главы правительства нет. А от переутомления есть один универсальный и хороший рецепт — отдых!
Перед решенным и однако все время откладываемым отъездом за город, где возникнет необходимая дистанция от повседневных и рутинных дел, Ленина проконсультировал невропатолог Даркшевич. Профессор отметил «два тягостных для Владимира Ильича явления: во-первых, масса чрезвычайно тяжелых неврастенических проявлений, совершенно лишавших его возможности работать так, как он работал раньше, а во-вторых, ряд навязчивостей, которые своим проявлением сильно пугали больного». Слово «навязчивости» здесь ключевое, и оно понадобится нам для понимания событий 30 мая 1922 года.
6 марта 1922 года Ленин уезжает на две недели в деревню Корзинкино Московского уезда. Отдыхать.
Это был действительно невероятный человек. Первое, что он делает на отдыхе, — пишет статью «О значении воинствующего материализма». Это определенно писательский темперамент. Текущие дела наваливаются, не оставляя ни щелочки продыху, а в душе зреет и торопит очередная художественная идея. Всё вокруг, противясь, собирается ее задушить при рождении, но вот чуть свободнее начинают крутиться жернова дней — и писатель, отодвигая локтем менее важное, а порой и личное, уже за письменным столом. Понятие «письменный» здесь употреблено как метафора. Вспомним знаменитый эпизод, как Ленин, сидя на ступеньках трибуны, готовит тезисы к своему выступлению на одном из конгрессов Коминтерна. Лист бумаги с этими тезисами, кажется, сохранился.
Этот отпуск, как и всегда, Ленин использует для того, чтобы лучше и надежнее сделать свою работу.
25 марта он вернется в Москву, 26-го доработает план своей речи на XI съезде РКП (б), который начал набрасывать еще на отдыхе, а 27-го выступит с полуторачасовым политическим отчетом ЦК съезду. Партия в то время была организацией достаточно серьезной, и политический доклад писался не референтами. Доклад всегда был отчетом. Всё и все тогда были на виду. Политбюро состояло лишь из пяти человек. В самое первое Политическое бюро — по уставу оно решало все вопросы, не терпящие отлагательства, — входили Ленин, Сталин, Троцкий, Каменев, Крестинский. Бухарин, Зиновьев, Калинин являлись лишь кандидатами. Политбюро собиралось не реже одного раза в месяц. Последнее пишу для понимания расстановки сил.
Итак, время на отдыхе Ленин тратит на подготовку к докладу. Ни при каких условиях он не хотел оставлять власть. Он слишком ценил власть как орудие преобразования действительности. Именно поэтому, в это же самое время, на так называемом отдыхе, он параллельно подготовке к съезду делает массу дел. Есть смысл заметить, что, как ни доверял он своим помощникам и членам ЦК, тем не менее он и в мелочах на все накладывал свою властную руку. Перечисление того, что он сделал в подмосковной деревне, можно найти в томе биохроники, которая приложена к полному собранию сочинений. Список впечатляющий. Тут и вопрос о монополии внешней торговли, и судьба Публичной библиотеки, и подготовка к Генуэзской конференции, и многое другое. Он размышляет о возникшем в Поволжье голоде и приходит к суровому выводу о необходимости изъятия части церковных ценностей. Одним словом, несмотря на скверное самочувствие, жизнь у Ленина шла, как он привык.
На волне огромного напряжения сил, которых потребовал от него съезд, состояние Ленина вроде бы ненадолго улучшилось. В это самое время за здоровье вождя, полагая, что имеют дело с задачей государственной и первостатейной важности, взялись врачи. Чтобы покончить с этой темой и в дальнейшем к ней не возвращаться, достаточно привести окончательный научный диагноз ленинского заболевания.
Предварительных диагнозов было три. Их ставили последовательно. Ставили и снимали. К лечению Ленина были привлечены, как уже было замечено, и зарубежные, и наши светила. Светил было слишком много, у каждого своя школа, любимые болезни. Больного лечили от неврастении (под нею понималось переутомление), от хронического отравления свинцом (пуля Фанни Каплан) и от сифилиса мозга.
Начнем с домыслов по поводу последнего диагноза. Много ходило разных версий относительно очевидной природы этого заболевания. Самые ловкие, уверенные в себе знатоки уверяли, что Ленин умер от леченного или врожденного сифилиса. Одни, особо знающие «историки» и «специалисты», утверждали, что источником была дама в Париже, которая распевала революционные песни. Другие, склонные во всем видеть народную подоплеку, полагали, что заболевание было получено сразу после сибирской ссылки, и несчастный революционер ездил по этому поводу из Пскова, где он после освобождения поселился, в цивилизованную Ригу для врачебной консультации, и даже приводили фамилию врача-специалиста, у которого Ленин лечился. Но если бы!
Правда, «для врачей России, воспитанных на традициях С. П. Боткина, который говаривал, что «в каждом из нас есть немного татарина и сифилиса», — это я цитирую из книги Ю. Лопухина, посвященной болезни и смерти Ленина, — и что в сложных и непонятных случаях болезней следует непременно исключить специфическую (т. е. сифилитическую) этиологию заболевания, такая версия была естественна». Однако знаменитый русский невропатолог Григорий Иванович Россолимо, именем которого названа одна из улиц Москвы, беседуя 30 мая 1922 года с сестрой Ленина, Анной Ильиничной, — дата очень значительная — сказал: «Положение крайне серьезно, и надежда на выздоровление явилась бы лишь в том случае, если в основе мозгового процесса оказались бы сифилитические изменения сосудов»
Отбросим сгнившую ныне врачебную тайну! 29 мая для консультации был приглашен крупнейший
