Одессу-маму, можно было убедиться уже не один раз, — а в этом концерте его талант разворачивается во всю мощь:
А следом — ещё целый 'залп' замечательных песен: 'Милости просим', 'Дядя Ваня', 'Скокарь', 'Я родился на границе', 'Сидели мы с керюхой'. впрочем, пришлось бы перечислять все песни этого концерта! Они моментально становятся народными, подхватываются и исполняются в самых разных концах Союза. Конечно же, этому в большой степени способствует и мастерское исполнение Аркадия. И музыка. Ведь это 'Четыре брата', и, разумеется, это опять он — классный одесский джаз! С неповторимым колоритом и шармом, и тем же самым 'эффектом присутствия' в старой Одессе. Под такое дело песни были просто обречены на успех. Да и в технике игры новые коллеги Резника не подкачали, и в этом концерте вновь звучат сложные и красивые аранжировки, на высоком уровне сыгранности — не 'из-под волос', как говорят джазмены. И, как уже стало традицией у 'Четырёх братьев', после каждого куплета идут довольно большие проигрыши. Музыканты действительно постарались, чтобы советские люди могли послушать эту музыку, которую в СССР никто тогда не играл.
Да и сам Рудольф Фукс очень высоко оценивал этот концерт, и, по воспоминаниям современников, говорил: 'Я сам на себя удивляюсь — что мы сделали!'. Мы же не рискнём присваивать этому концерту какие-либо 'превосходные' эпитеты, но, тем не менее, признаем, что он вошёл в число лучших образцов классики советской неподцензурной песни.
Однако, надо сказать, что далеко не во всех затеях Фукса Северному удавалось принять полноценное участие. И если 'зигзаг' с концертом памяти Вертинского ещё объясним творческими экспериментами, то в концерте 'На проспекте 25-го Октября' Аркадий 'пролетает' совсем по иной, банальной и печальной, причине. А ведь задумано опять было совсем неплохо — 'нэпманский' концерт, из тех самых песенок, про которые когда-то сам Северный говорил: 'Что-то мы уклонились от блатной лирики в сторону салонно- мещанских романсов.'. Фукс пишет художественное вступление, сочиняет несколько песен, собирает вместе с Виктором Кингисеппом музыкантов, — а это тоже оказывается непростым делом. После гибели в автокатастрофе Леонида Вруцевича от записей в 'Ленпроекте' пришлось отказаться, и решили записывать дома у Драпкина, на Среднем проспекте Васильевского Острова. К музыкальному сопровождению Фукс подходит творчески: несмотря на то, что у Драпкина дома стоит пианино, его решают не использовать. Фоно прекрасно шло в музыке 'одесских концертов', а здесь-то нас приглашают в Питер времён НЭПа! Должен же он отличаться от Одессы. Но электрооргану в 'двадцатые годы', по своей сути, делать нечего, поэтому приходится теперь Владимиру Лаврову играть на аккордеоне. Драпкину же остаётся только взять в руки гитару. Но вот музыканты всё-таки собраны, можно начинать. а где же Аркадий?
'… А Аркадия нет и нет. Время идёт, и пришлось мне самому начинать. Хотя первую песню 'В этот вечер на проспекте' должен был петь Аркадий. Вскоре и он явился… Вообще никакой. Положили его спать, так там и в концерте говорится: 'Аркадию Северному, который спит за шкафом…' — вспоминает о событиях того вечера сам Рудольф Фукс. В итоге Аркадий спел одну-единственную песню — 'Блины', растянув её до невозможности, совсем не в соответствии с режиссёрскими задумками. И, видимо, в результате подобных казусов Фукс в какой-то момент убеждается, что на тот уровень, который был достигнут в 'одесских концертах', выйти не получается, а делать хуже — не имеет смысла; и решает пока отложить записи с Северным до лучших времён. Увы, для Рудольфа и Аркадия такие времена уже не наступят. Эта страница творчества Северного закрывается — великолепно задуманная и исполненная одесско-блатная легенда навечно останется в золотом фонде классики жанра, но продолжена больше не будет.
И здесь мы вынуждены прервать ход нашего повествования и извиниться перед читателями за следующее отступление. К сожалению, нам так и не удалось восстановить полностью хронологию — даже не жизни Аркадия Дмитриевича Северного — а хотя бы основных её событий… Столько лет прошло! 'Иных уж нет, а те далече'. Люди, которые близко знали Аркадия и часто общались с ним, зачастую уже не только не помнят конкретных дат, а подчас сомневаются, происходило ли вообще на самом деле то или иное событие. Поэтому просим простить нас за то, что в этом и других местах вам будут попадаться фразы наподобие 'примерно в это время'. А мы, в свою очередь обещаем постараться сделать так, чтобы этих 'неопределённых времён' было как можно меньше.
Итак, примерно в это же время 'Братья Жемчужные' лишаются своего лидера: Николай Резанов уезжает из Питера на заработки в Сочи, играть в ресторане 'Кавказский аул'. Для Сергея Ивановича это ощутимая потеря: ведь Николай выступал не только гитаристом и аранжировщиком, но и, в какой-то мере, организатором — именно он почти всегда собирал музыкантов в ансамбль. Но Аркадий всегда готов петь для друга Серёги, и новый концерт не заставляет себя ждать. За дело берётся басист 'Жемчужных' Слава Маслов. В результате в ансамбль подписывают какого-то гитариста, никогда не участвовавшего в составе 'Братьев' ни до, ни после этой записи, а также загадочного солиста с явно 'зековскими' вокальными манерами, ни имя, ни происхождение которого никто уже вспомнить не может. И вот на квартире самого Маслова новый состав ансамбля записывает вместе с Северным очередной концерт 'Проститутка Буреломова'.
Название этот концерт получил опять-таки по первой песне. И, таким образом, у нас возникла возможность сказать несколько слов об её авторе — Александре Лобановском. Это имя многие годы было под запретом, хотя его песни звучали по всей стране. Автор 'Баллады о свечах' и 'Сенокоса' прошёл стандартный для неофициального сочинителя путь: заключение, работа грузчиком и смотрителем кладбища, пение в ресторанах Воркуты. Его тексты постоянно пелись многими исполнителями тех лет: Крестовским, Беляевым и, само собой разумеется, Северным и 'Братьями Жемчужными'. 'Солнечный бард' прославился в основном лирикой, а также песнями, как он их сам характеризует, 'сексуально-эротического' плана. Темы для которых он, по собственному признанию, находил во взаимоотношениях со своими многочисленными жёнами и подругами. 'Буреломова' как раз этому пример:
Но название 'Проститутка Буреломова' концерт получил уже позже, кто-то из коллекционеров обозвал так для ясности. А сами организаторы его никак не назвали, хотя начало построили довольно-таки художественно. Почти как у Фукса. Причём с одним очень крутым, но очень скрытым намёком! Который поняли даже не все питерские, а в других городах — и подавно. Речь идёт о бывшем особняке графа Растопчина по улице Восстания, дом сорок пять. Мы не знаем, остались ли там от былого великолепия мраморная лестница и белый концертный рояль, о которых говорил Аркадий, потому что Бог миловал нас от посещения этого здания. Ибо в то время там находилась. кожно-венерологическая больница! Вот так Северный и товарищи подшутили над современниками и над потомками. А заодно и над Сашей Лобановским.
