К концу года Северный уже жил на Юго-Западе у Анатолия Писарева, простого советского служащего, не крутого коллекционера и не музыканта, но любителя и почитателя творчества Аркадия. Они познакомились на одном из квартирных концертов Северного, куда Писарев был приглашён своим приятелем. Как вспоминает сам Анатолий Петрович, после нескольких дней знакомства Аркадий позвонил ему и попросил приютить на день. 'День лежит, второй лежит, говорит, что очень плохо себя чувствует, был жалок и беззащитен. Увидев, что мы не подаём голоса протеста против его пребывания у нас, он ожил и стал парень свой в доску…' Забегая немного вперед, скажем, что остался он здесь надолго, и квартира Писаревых оказалась последним из московских пристанищ Аркадия…
Однако же перемена 'местожительства' никоим образом не изменила образ жизни певца. Ресторанные выступления Северного по-прежнему продолжаются… По воспоминаниям Писарева, какие-то неизвестные ему знакомые Аркадия устроили концерт то ли в кафе, то ли в ресторане на Кропоткинской улице. Сохранились и фотографии с этого концерта, с автографом Северного дочери Анатолия Писарева: 'Наташа, когда-нибудь ты услышишь эти песни. Люблю тебя. С уважением А. Северный'. Вот что вспоминает об этом концерте сам Писарев: 'Когда он отправлялся на концерт, говорил: 'Пойду попою! Немножечко. Но смотрите, чтоб вы обязательно были!'. Пел он тогда здорово, хорошо, но администратор очень нервничал. В зале было трое военных, которые возмущались. Они пару песен прослушали и говорят: 'Поёт какую-то белогвардейщину. Нам здесь не место'. И ушли. Но это были какие-то посетители, которых, видимо, нельзя было выгнать заранее. А так все были люди свои'.
Но об этом же самом концерте есть и другой рассказ… Одним из организаторов концерта был Давид Григорьевич Шендерович — человек 'широко известный в узких кругах' московского андеграунда. По свидетельству Шендеровича, в организации концерта ему помогал врач, который по долгу службы должен был контролировать санитарное состояние учреждений общественного питания Киевского района, в том числе и 'Печору'. За что впоследствии и пострадал. Плохо, стало быть, контролировал. А Шендерович, в свою очередь, был близко знаком с Константином Беляевым — ещё одним легендарным исполнителем того времени. И вот что рассказывали об этом концерте Давид Григорьевич Шендерович и Константин Николаевич Беляев, также, по его собственным словам, бывший в числе непосредственных зрителей:
'… Собралось где-то от тридцати до сорока человек. Для Аркаши играли: электрогитара, ударничек простенький, клавишные, ну и, пожалуй, всё. Аркаша стоял у стенки, ряды же были перпендикулярно к ней. Был выделен человек, который постоянно ему приносил водку, коньячок и кофе. Он должен был полностью обслуживать Аркашу, чего бы тот ни пожелал. Около кафе стояли две 'Волги' с товарищами из органов. Потом эти товарищи засели в кабинете зам. директора и начали выдёргивать к себе на разговор разных людей, в том числе и Давида Шендеровича. Поскольку он организовывал вместе с врачом этот концерт, его попросили предъявить документ. Ну, он говорит: 'Я — слепой, инвалид первой группы, всё равно я ничего не вижу — не нужно мне с собой документ таскать…' Записали с его слов данные о нём. Ну, конечно, выдернули и Аркашу, тоже с ним беседовали. Аркаша, когда вышел, сказал, что 'меня товарищи вызывали и сказали, чтобы я не пел блатных песен. И поэтому я вам, ребята, сейчас спою 'Стоял я раз на стрёме…'. Естественно, что он начал петь то, что всегда пел — блатняк и всё такое. Всё, что он пел, записывалось на 'Grundig' через пару микрофонов. Один микрофон стоял перед ансамблем, а второй стоял перед Аркашей. И он пел где-то чистого времени полтора часа. Были перерывы, фотографировали очень много… Был профессиональный фотограф из 'Известий'. В восемь часов начался концерт, а в одиннадцать пришёл мент, который стал всех вытурять из кафе'.
Мы, конечно, не будем сейчас проводить скрупулёзное сличение деталей этих рассказов, поскольку совершенно ясно, что детали, по прошествии стольких лет, могли уже давно и изгладиться и спутаться… Но, тем не менее, эти рассказы оставляет очень много вопросов. Самый основной — абсолютно необъяснимое поведение гебистов, которые просто 'фиксируют' концерт, но не принимают никаких конкретных мер воздействия к его участникам. И какая-то нарочитая смелость Северного. Знал, что ничего ему за это не сделают? Или всё равно уже было? А, впрочем, может быть, вовсе и не было этой фразы, о которой вспоминает Беляев… Просто пересеклись где-то в параллельных мирах две Легенды: Костя Беляев и Аркадий Северный. Встретились и разошлись, как в море корабли.
Ну что здесь можно сказать?.. Конечно же, в Комитете Государственной Безопасности прекрасно знали о существовании подпольного певца Северного — по долгу службы. А иные твердокаменные чекисты, наверное, и любили его творчество — уже по 'движению сердца'. Впрочем, это самая простая схема. А может, всё было и не так просто. Наверняка, такое безобразно популярное явление советской жизни семидесятых, как подпольная блатная музыка, кто-то в Комитете должен был курировать. То есть, отслеживать, а при необходимости — пресекать. А может, и 'руководить' этим движением. В принципе, мы уже говорили, что блатное 'фрондерство' вполне могло устраивать Систему, как альтернатива, отвлекающая от диссидентского протеста. До начала 80-х годов, по крайней мере, не особо-то его и пресекали. Что ж, как гипотеза, это выглядит достаточно логично, но соответствует ли оно действительности — мы не берёмся утверждать. Окончательно этот вопрос могут разъяснить только сами бывшие работники КГБ. Остаётся надеяться, что мы когда-нибудь этого дождёмся.
К концу 70-х годов массовое производство и распространение блатных записей постепенно приближается к 'критической массе'. Причём, это происходит не само по себе, а на фоне какого-то общего,
