кулак. Лопух тут же хотел отобрать, но Рожко, используя тесноту, ловко прикрывал находку телом.
— Да хватит там! — кричали мы. — Что нашёл! Покажи!
Владик всё-таки отстоял свёрток и, заслоняясь от Лопуха, развернул. Это оказались наручные часы. Лопух завыл от обиды и, нечеловечески изогнувшись, вырвал часы из рук Рожко.
— Командирские! — заявил он. — У прадеда моего такие были!
Лопух принялся крутить колёсики на корпусе и прикладывать часы к уху. Владик пожал плечами и стал изучать то, что осталось в руках.
— Посветите! — попросил он, и запасливый Никитос достал из кармана мини-фонарик.
Света хватило, чтобы Рожко разобрал:
— «Прапорщик… Булдаченко… козёл и…» Ой… Тут матом… Ага… Нет, дальше тоже… А! Вот! «Дембель неизбежен… 15 мая 1986 года».
— Вот тебе и война! — разочаровано протянул Витька.
Возвращались мы шумно. Хоть бункер оказался не с войны, да ещё и хлипкий, хоть найденные часы упорно не хотели заводиться, всё равно мы чувствовали, что время провели с пользой.
Девочки
Пацаны заявились вместе с комарами. Солнце опустилось, и комары набросились на нас сотнями. Пацаны, к сожалению, нет.
До нас им вообще не было никакого дела. Они носились с найденными часами, потом обсуждали войнушку, потом жрали чипсы, которые припёрли с собой килограммами…
Только Никита с ними не жрал. Они с Леркой костёр разводили. Полина сначала дулась, а потом бочком-бочком к ним перешла.
А потом и мы подтянулись. Облились репеллентами с ног до головы, закутались, как в скафандры, и старались сесть туда, где побольше дыма. Никитос объяснил, что в дыму комары плохо видят, куда лететь, и поэтому не кусаются.
Дальше было даже весело, опять сварили кашу, рассказывали страшные истории.
Мы все ждали, что классная с физруком пойдут спать, а тут мы, наконец, разгуляемся. Володя гитару принёс. Пел он хорошо, но слова знали только Лерка, Никитос и Рожко.
Поющим было интересно, а мы быстро заскучали. А тут ещё и пацаны заявили, что спать пойдут. Устали, мол.
— Сходили в поход! — съязвила Таня. — Все в укусах и никакого удовольствия!
Но тут прибежала Катька и сказала, что пацаны просто глаза физруку отводят. Что сейчас все типа уснут, а потом они вылезут и будут бузить. Катьке Сашка проговорился. Правда, он ей сказал, что её позвать не может, потому что бузить будет чисто мужская компания.
Тогда мы решили, что тоже будем всем отводить глаза. Забились в палатку. Сначала пытались играть в карты при свете фонарика, но нас так замучили комары, что фонарик мы погасили.
Мальчики
Весь вечер мы были взбудораженные — не только от наседающих комаров, но и от предвкушения. Всё думали, как оторвёмся сегодня ночью. Даже печёная в костре картошка никому в рот не лезла. Лопух, который обычно поесть не дурак — и тот всего три картофелины съел. Ну, у Лопуха дело было, он часы пытался привести в чувство: тряс, крутил всякие колёсики. Достал всех, даже физрука, который по-наглому отнял трофей и унёс куда-то. Мы сначала сидели, думали, как часы ночью выкрасть, но оказалось, зря думали. Сначала Киреев на разведку сгонял и сообщил, что физрук часы разобрал, на платочке разложил, перебирает. На каждую детальку дует, осматривает внимательно — и снова в часы ставит. У него и инструмент откуда-то с собой.
А потом и сам Пал Андреич заявился, вручил тикающие часы Лопуху и спрашивает:
— А прапорщик Булдаченко тебе кто?
Лопух на радостях возьми да сболтни:
— Да никто! Козёл и… дурак, короче.
Тут у физрука такое лицо сделалось, что с перепугу Лопух всё ему выложил: и про блиндаж, и про записку. Пал Андреич немного потеплел, но сказал:
— А вы хоть читали, что с обратной стороны на часах написано?
И ушёл, не дождавшись ответа.
Мы почитали: «Прапорщику Булдаченко от командира полка за личное мужество. Кандагар, 1981 год». Мы удивлённо переглянулись:
— А Кандагар — это где?
— Это в Афгане, — вдруг ответил Радомский. — У меня отец там воевал. Жуткое место…
Лопух с опаской повертел в руках часы и сунул поглубже в карман.
От костра доносилось заунывное пение и бренчание гитары. Играл Владик хорошо, но пел так себе, противненько.
— Надо типа лечь пораньше, — распорядился Радомский. — А когда учителя отрубятся, пойдём в лес!
Милка Кислицына
Эти малолетки меня достали!
Своими песенками, сказочками и уси-пусями. Я ушла в лес. Замёрзла. Позвонила Витьке, он хоть и дурак, но иногда помогает.
Витька пришёл, принёс пива. И мы с ним вдвоём выдули банку. Гадость, конечно, зато мысли из головы выветрились. Я Витьку за второй банкой отправила, он поупирался, но принёс.
Сам пить не стал. Слабак.
Потом мне весело стало, Витька как заладит:
— Тише! Тише!
— А чего это тише?
— Застукают!
— И псть стукают! Или ты мня ссстессняешься? А? А я ничего не стесняюсь! Хочешь, я тебя поцелую?
Витька так шуганулся, что я озверела.
— Пшёл вон! Трус! Дурак!
Витька сбежал.
Сначала я испугалась. Лес. Темно. Потом поняла, что бояться нечего, вон он, наш костёр горит. Его хорошо видно.
«Чтоб я ещё когда-нибудь с этими детьми куда-нибудь поехала, — злобно думала я. — Найду себе взрослого, настоящего…»
