– Нет никакой необходимости ехать со мной, я прекрасно доберусь сама! Прикажите только лошадей подать да отвезти меня на вокзал в Выборг.
– Тогда тебя должны сопровождать Кайса и Юха, – продолжала настаивать баронесса.
– К чему эти сложности? Я остановлюсь в нашей с маменькой квартире, а не в роскошных гостиничных апартаментах. А там нет места для многочисленной прислуги.
Маша усмехнулась. Она представила себе, как нелепо выглядело бы ее появление в огромном старомодном экипаже с горничной и одноухим Юхой в доходном доме, заселенном небогатыми жильцами. Нет, она приедет домой не баронессой Корхонэн, а прежней Машей Стрельниковой.
– Что ж, если Мария Ильинична решила, пусть едет, – подал голос муж.
По его тону Маша поняла, что ее затея не находит одобрения.
– Вероятно, тебе понадобятся деньги, я выдам тебе необходимую сумму.
Генрих внимательно смотрел на жену, пытаясь понять истинную причину ее скоропалительного отъезда, но она выдержала его взгляд, в ее лице не промелькнуло ни тени сомнения, ни предательской дрожи.
– Вещей я много не возьму. К чему? Я ведь ненадолго. Погляжу на маменьку, уверюсь, что с ней все в порядке – и назад! – Маша говорила нарочито бодрым голосом, глядя прямо в глаза мужу. – Ничего, багаж носильщики донесут, извозчики довезут!
На следующий день после недолгих сборов она уже покидала Сиреневую виллу. Карета тронулась, захрустел первый лед, замерзший за ночь на дороге. Маша еще раз оглянулась на мужа и свекровь, застывших на крыльце. «А как славно было бы больше их не видеть!» – мелькнула в голове мысль. Дом скрылся за поворотом, стеной надвинулся глухой лес. У Маши возникло ощущение, точно она вырвалась из клетки. Сумрачное зимнее утро навевало тоску. Свет почти не пробивался через густые заросли. Маша глядела в окошко, и сердце ее тревожно стучало – что-то ждет ее в Петербурге? Стремительная тень, мчавшаяся рядом с экипажем, заставила ее вздрогнуть. Маша высунулась и сердито окликнула:
– Лайен! Ступай домой! Домой, домой, собачка!
Взвизгнув, пес остановился, напоследок пронзив беглянку взглядом своих огромных желтых глаз. Маша вздохнула и забилась в угол кареты.
Вот и снова родной город, ненаглядный Крюков канал, шпиль колокольни Николы Морского, который часто снился ей по ночам. Маша расплатилась с извозчиком и торопливо нырнула под арку во двор. Тут ничего не переменилось со времени ее отъезда, только облетевший куст сирени казался совсем голым и редким да глухая стена напротив облупилась еще больше. Петербургская квартира встретила ее угрюмой пустотой. Маша испугалась до полусмерти, не найдя мать, но дворник успокоил ее, сказав, что госпожа Стрельникова отбыла на богомолье и вот-вот должна воротиться назад. Кухарку из экономии, вероятно, Елизавета Дмитриевна отпустила погостить в деревню к родне. А горничную и вовсе рассчитали. Маша вернулась в квартиру и, не снимая дорожного манто, в задумчивости спустилась на стул. Зачем она примчалась в Петербург? Поговорить с матерью, выяснить правду о злополучной газете? А может, и хорошо, что она ее не застала? Маша стремительно поднялась, скинула манто, шляпу, перчатки и принялась за поиски. Медленно, шаг за шагом, она обшаривала все углы, все потаенные места, куда мать могла бы спрятать газету. Конечно, прошло много времени… А если обман был задуман с самого начала, то газету выбросили, но тогда ей следует пойти в библиотеку и проштудировать все номера за год! Но что-то подсказывало ей, что надо искать дома. И вот удача, в дальнем уголке шкафа, среди всякого хлама, она обнаружила то, что искала! Бесхитростная Елизавета Дмитриевна могла бы спрятать газету более хитроумным способом, например, завернув во что-нибудь, но, видимо, ей и в голову не пришло, что дочь предпримет поиски. Дрожа от волнения, Маша выдернула пожелтевшие страницы и судорожно развернула. Где же, где? Сообщение о трагическом происшествии в Балтийском море на Транзундском рейде во время пребывания там Передовой эскадры и Учебного отряда. Описание ужасного шторма, гибель нескольких шлюпок, список погибших. Михаил Колов… страница загнута и сложена! Маша слабеющими пальцами развернула газету, уже зная, что там будет. Так и есть. Колов-Ремезов, кадет!
Сколько времени прошло с того момента, когда ей открылась невыносимая правда, Маша не знала. Она сидела, тупо уставившись на строчки, и думала о предательстве обожаемой матери, о лживости баронессы и мужа, которые наверняка знали об обмане. Главное состоит в том, как ей теперь жить? И вдруг точно свет проник в ее сознание. Миша жив, он жив! Он дышит, ходит, смеется! Она должна его видеть, убедиться, что смерть обошла его стороной. Но как явиться теперь в тот дом, какими глазами она посмотрит на своего жениха, которого, получается, предала, выйдя за другого, богатого и знатного? Ведь именно так Коловы должны думать о ней. Пустая, глупая и лживая тварь, обманувшая любимого, предпочтя звон титула и блеск богатства! Нет, это немыслимо. Она должна оправдаться в его глазах, объяснить, что ее совесть чиста! Однако как это сделать? Единственное, что ей пришло на ум, это просто явиться и поговорить с Мишей. Вот прямо сейчас, немедленно!
Приняв неожиданное решение, Маша вскочила, привела себя в порядок и поспешила к Коловым. Однако по мере приближения к заветному дому, решимость ее слабела. И вот непослушные ноги уже преодолевают последние ступени. Звенит звонок. Дверь распахнулась, Маша на секунду зажмурилась, а когда открыла глаза, то обнаружила перед собой изумленную Евдокию Осиповну. На лице женщины в одно мгновение промелькнуло все, что она чувствовала к бывшей невесте сына. Гнев, ненависть, презрение. Оглядев гостью с головы до ног, вмиг оценив дорогой мех, модную шляпу, подрагивавшие в ушах серьги, госпожа Колова растянула резиновую улыбку и произнесла нарочито подобострастным тоном:
– Батюшки, и кто же это к нам пожаловал? Ваше сиятельство! Вот уж кого мы и не чаяли больше увидеть! – Она отступила, жестом приглашая войти. – Пожалуйте в наше скромное жилище. Яков Михайлович, Даня, Ганя! Поглядите, кто к нам пришел!
Маша вся сжалась под испытующими взглядами семейства, высыпавшего в коридор на возгласы матери. Старый Колов протер пенсне, мол, не верю глазам своим! Подросшие Ганя и Даня с нескрываемым любопытством рассматривали красивую, богато одетую даму. Они словно и не верили, что именно эта роскошная, приятно пахнущая женщина еще в прошлом году скромной барышней давала им уроки за обеденным столом их квартиры.
– Да что же мы стоим на пороге! – всплеснула руками хозяйка. – Пожалуйте в комнаты, ваше сиятельство! – в голосе Евдокии Осиповны слышались неприкрытое озлобление и насмешка.
– Погоди-ка, мать, – прогудел старик. – Может, Марии Ильиничне что-нибудь серьезное нужно, иначе зачем бы она пришла?
Ему явно было неловко от откровенной враждебности его жены, хотя прежнего доброго чувства, с которым он смотрел на Машу, не было и в помине.
