Глава 20
Ни на следующий день, ни потом Софья никому не рассказала о том странном и таинственном видении, которое она лицезрела ночью. Наутро, проснувшись в своей постели и перебирая детали увиденного, она скорей была склонна признать свое временное умопомешательство, вызванное избыточным чтением. По счастью, она не простыла, только небольшой насморк напоминал о летнем дожде и сырой траве. За завтраком все предпочитали не говорить о прошедшей ночи. Соне было неприятно, что она доставила беспокойство, всем прочим не хотелось ее смущать расспросами. И только к вечеру состоялся разговор между нею и Нелидовым. Феликс первым заговорил, и заговорил о том, о чем она мечтала услышать, о его творчестве, об истоках этого творчества, о сказках. Он долго и увлеченно посвящал собеседниц в особенности немецких сказочных сюжетов, объяснял им, какие бывают сказки, какие можно выделить общие сюжетные линии, образы, да что за этим кроется.
— Надо же, — подивилась Ангелина Петровна, — а я-то думала, сказки и сказки, на потеху детям малым. Кто бы мог подумать, что тут все так непросто!
Однако рассуждения на филологические темы ее явно утомили, и, сославшись на усталость, она покинула гостиную. Дело было около пяти часов вечера, когда отобедали и попили чаю и хочется вздремнуть. Матрена, вязавшая в углу, засыпала со спицами в руках. Она неуклонно придерживалась старых традиций поведения. Молодая девушка не может оставаться одна в компании мужчины, если это не ее родственник или муж. Спицы упали на колени, клубок скатился на пол. Зебадия тут как тут, и давай его катать.
— Ой, пропало Матренино вязание! — воскликнула Софья и, подхватив кота, поспешно вынесла его на просторную веранду. Нелидов неторопливо вышел следом. Они стояли рядом и молчали. Порой между людьми, которые и двух слов не сказали друг другу, молчание может заменить длинную беседу. Они даже не глядели друг на друга. Но как-то разом оба стали тяжело дышать и стараться смотреть куда угодно, только не в глаза друг другу.
— Я слышала колокольный звон со дна пруда, — едва промолвила девушка.
— Да, разумеется, только вы и могли его слышать, — последовал ответ, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся.
— Почему?
— Потому что вы чувствуете и думаете, как я, только вам подвластно войти в мой мир и понять его, как понимаю его я. Никогда, никогда не предполагал, что такое может произойти. Это удивительно!
— Но разве ваша жена не понимала, не чувствовала вас? — робко спросила Софья.
— Жена? Которая? — теперь он глядел ей прямо в лицо.
— Разве у вас их было много? — Она почувствовала, что холодеет.
— Увы, это так. Я никому не говорил правды, она для меня чрезвычайно неприятная. Да и вам бы мне не следовало говорить. Впрочем, это не имеет никакого значения.
— Что значит, не имеет значения? — запальчиво воскликнула девушка. — Все, что относится к вам, вашей жизни, вашему творчеству, все для меня имеет значение!
Она покраснела, поняв, что проговорилась. Краска стыда ползла по ее лицу и шее. Нелидов смотрел, не отрываясь. Она опустила глаза и не видела, как он подавил то ли глоток воздуха от волнения, то ли крик в горле. Резко, мгновенно он схватил ее за руки и притянул к себе. Она откинулась назад и замерла. Их глаза встретились, их губы сближались.
— Я… — Она хотела сказать, но он перебил ее резким криком.
— Нет, не говори. Ничего нельзя говорить! Ничего нельзя! — И с этими словами он поцеловал ее, и так страстно, что у обоих подкосились ноги. И в этот момент послышались тяжелые шаги Матрены.
— Зебадия, куда ты? — И Софья стремительно сбежала с веранды.
— Ох уж этот кот! — заворчала Матрена. — Столько с ним хлопот!
Нелидов молча и быстро пошел в комнаты. Придя в спальню, он захлопнул дверь и заскрежетал зубами. Как дикий зверь, он стал метаться из угла в угол, бормоча что-то невнятное. И тут раздался бешеный стук в дверь. Он кинулся и распахнул, думая, что увидит там Софью. Но на пороге стояла Ангелина Петровна с белым лицом и трясущимися губами. В руках она держала газету, полученную поутру с почтой, которую взялась читать после обеда.
— Вот-вот! — Она сунула ему газету. — Что теперь делать!
Нелидов еще не мог прийти в себя от собственных переживаний, чтобы снова понимать нужды другого человека. Он несколько мгновений стоял, как истукан, а потом схватил газету. На второй странице, на половине листа во всех подробностях расписывалось о том, как в Петербурге была убита известная актриса, прима модного театра «Белая ротонда» Изабелла Кобцева. Подозреваемого в убийстве купца и любовника актрисы Тимофея Толкушина полиция уже арестовала и допрашивает. Дело ведет известный в столице следователь Сердюков.
Нелидов только и мог, что качать головой. Что теперь делать, не приходило ему на ум. Между тем Ангелина Петровна как-то вдруг быстро вся внутренне собралась, ушла к себе и возвратилась в шляпе, жакете и с ридикюлем в руках.
— Феликс Романович, вы так много для меня сделали, я вам бесконечно благодарна! Я жизнью вам обязана! Прошу вас о последней услуге, прикажите заложить лошадь и отвезти меня на станцию.
— Вы собрались в Петербург? — изумился Нелидов.
— Разумеется, — последовал спокойный ответ. — Я поеду в Петербург и буду рядом с ним.
— И вы простили его, вы простили после всего, что было? — Феликс потерял дар речи.
— Нет. О прощении речь не идет. Я не простила его и никогда, наверное, не прощу. Но он мой муж, и я должна быть рядом с ним. Быть может, я помогу ему, быть может, нет. Но я должна быть с ним.
— Но он не нуждается в вас, в вашей помощи и любви! Он предал вас!
— Нуждается. Только он сам еще этого не знает. Прошу вас, распорядитесь о лошади!
Софья, погруженная в переживания и опьяневшая от поцелуя, не сразу поняла, что происходит в доме, а когда поняла, ужаснулась и остолбенела. Значит, если Ангелина спешно покидает дом, то и ей пора собираться. И надо же такому случиться, что именно теперь, именно в такой день пришло это проклятое известие!
— Милая моя, я уезжаю, а ты не торопись возвращаться в Энск. Задержись тут, — Толкушина обняла подругу и шепнула ей на ухо: — Задержись тут на всю жизнь.
Софья же была так потрясена происходящим, что плохо осознавала, что делается вокруг.
Решено было, что Алтухова двинется из Грушевки через несколько дней, после неспешных сборов. Вещи Толкушиной пошлют багажом в столицу. Ехать в Петербург Софье не следует, пока ситуация совершенно непонятна. А ехать ли Нелидову? Что будет с театром? Феликс казался растерянным. Одним словом, Толкушина обещала по прибытии выслать телеграмму, а вслед и письмо.
Стремительный отъезд Ангелины Петровны и обстоятельства, заставившие ее покинуть гостеприимную Грушевку, снова погрузили и Софью, и Нелидова в величайшее уныние. Софья принялась готовиться к отъезду в Энск. При этом она прислушивалась к каждому шагу за дверью, к каждому звуку в доме. Вот она собирается уехать, что будет дальше, совершенно непонятно. Объяснения не состоялось, но оно должно было произойти, непременно должно. После того что случилось на веранде, он должен был сказать ей главные слова. Они не могут расстаться просто так! Или он сказал? Что там такое было про жен? Она не поняла, это шутка в его духе? Софья слонялась по комнате, перекладывала вещи и то и дело замирала около двери, ожидая, что вот-вот он войдет и скажет:
«Милая! Любимая, дорогая! Вам никуда не надо ехать! Теперь это ваш дом! Будьте в нем хозяйкой, будьте моей женой!»
— Ангел мой, ты сама не своя. Видать, все же простыла вчерась, — заметила Матрена, когда Софья в очередной раз замерла у окна. — Да что с тобой? Ты словно чумная, дитя мое!
— Матрена, я чувствую, что теперь решается моя судьба, — Софья бросила платье на кровать.
— Это ты о чем, милая? — Матрена уставилась на нее пытливым взором. — Уж не о барине ли
