выплеснуть их на собеседника. А Софья оказалась идеальной собеседницей и утешительницей. Она могла часами слушать, не перебивая. Но слушать не из жалости, а с сопереживанием, с чувством. А молчать и слушать с трепетным чувством может только очень тонкий и деликатный человек.
От этих бесед Ангелине становилось лучше. Она ожила, повеселела. На воздухе ее кожа снова стала розовой. Глаза заблестели. Раз за разом к дамам стал присоединяться и Нелидов. Он частенько ездил верхом. Оседлав гнедую лошадь, он кружил вокруг дам, когда они неспешно совершали свой путь. Путь к покою и утешению.
Прошло дней десять, как к честной компании присоединился Филипп Филиппович. Оставленный в Эн-ске следить за домом и холить кота, он теперь был срочно вытребован в Грушевку. Прислуги у Нелидова действительно было раз-два и обчелся. Ни к чему было прежнему хозяину, жившему бобылем, не надо и теперешнему. Но присутствие дам заставило изменить порядок вещей. К тому же понадобились разные домашние вещи, соскучились по Зебадии, да и Матрена вся извелась, как муженек там один-то? Уже с утра она с беспокойством ходила по дому, с которым быстро освоилась, да все поглядывала на дорогу. То поправит без нужды платок на голове, то вытрет руки о фартук. Наконец показалась двуколка, и через некоторое время смущенный вниманием к своей персоне Филиппыч вылез, кряхтя, на дорогу. Он осторожно ступил изуродованной ногой, привык за долгие годы, с той поры, как бездушная машина на фабрике за мгновение сделала из молодого здорового парня калеку. Софья тоже стояла на крыльце, когда появился Филипп Филиппович. Спешно обняв жену и увидев барышню, он снова ринулся к двуколке и торжественно вынул оттуда большую нарядную корзину, завязанную поверху кружевным платком. В корзине на подушке сидел недовольный Зебадия. Его растрясло в дороге, он утомился и желал еды и покоя.
– Прибыли, сударь! Изволите выйти, пройтись по травке или пожелаете, чтобы я отнес вас в дом? Прямо на диван?
Филиппыч с самым серьезным видом ожидал приказаний кота-барчука и заглядывал в корзину. Соня захохотала и скорей стала вытаскивать любимца наружу, чтобы прижать к себе теплое и пушистое животное. Кот недовольно заворчал, замахнулся лапой, но не поцарапал.
– Соскучился! Сердится, что оставили его надолго! – И девушка принялась ласкать любимца.
Филиппыч только покачал головой. Он уже привык к тому, что у барышни кот вместо дитяти.
Прошло еще несколько дней, и вдруг настало совершенное лето. То есть оно и до того было, но подлинного тепла явно не хватало. Солнце словно скупилось и наконец расщедрилось. Стало жарко, по вечерам душно, застрекотали кузнечики в траве, залетали оводы. Кот носился как сумасшедший за мухами, жевал траву и катался по земле, кувыркаясь через голову. Все его привлекало в этой новой жизни. Ангелина смотрела на его прыжки, как он охотится, как ловит какую-нибудь мошку или мышку, как ловко взлетает на деревья, и ей становилось смешно. Соня радовалась, что бесхитростные игры живого существа потихоньку возрождают подругу к жизни.
Однажды, когда стало невыносимо жарко, решено было идти купаться. Накануне Филиппыч с дворовым человеком и лакеем целый день чистили пруд. И вот когда поверхность воды снова заблестела и заиграла, дамы радостно пошли в глубь парка, чтобы порезвиться вволю в воде. Матрена тоже пошла к пруду и приказала мужу сопровождать их, мало ли что понадобится! Впереди шла Софья в белом легком платье, за ней Ангелина Петровна, тоже в светлом и огромной шляпе, под которой она пряталась от солнца, следом пыхтела Матрена, и замыкал шествие Филипп Филиппович с корзиной и пледом. Нелидов, как его ни уговаривали, купаться не пожелал. Соня не могла понять, почему даже упоминание о купании тотчас же привело его в мрачное расположение духа.
Матрена помогала барышне приготовиться к купанию. Ангелина отчего-то передумала и расположилась неподалеку на пледе. Софья с охами и ахами вошла в воду и, содрогаясь, окунулась.
– Чудесно! Ангелина, чудесно! Вода совсем не холодная!
– Вот и славно! Но я, пожалуй, нынче воздержусь. Может, завтра.
Пока девушка резвилась в воде, Матрена стояла на берегу с огромной простыней, чтобы тотчас же обтереть барышню. Филиппыч хромал по берегу, стараясь не подходить близко, чтобы не смущать барышню. Правда, девушка выросла на его глазах. Когда-то он даже помогал покойной барыне купать ребенка, стоял с ведром горячей воды подле ванны.
Ангелина Петровна встала с пледа и тоже принялась ходить около пруда, собирая цветы в траве. Наступила полуденная жара, Ангелину разморило, а с этим пришла снова тоска и слабость. Она подняла голову к небу и смотрела на облака, в ее глазах все еще светилась печаль.
– К Богу, к Богу, барыня, взовите! Он один утолит наши печали! – раздалось рядом. Филипп Филиппыч, хоть имел деревянную ступню, а подошел, как ей показалось, бесшумно.
– Ох, Филиппушка! Ничего-то мне не помогает! Знаешь, наверное, ведь я чуть смертный грех не совершила! А все от чего? Любовь ушла, осталась я без любви, как без воздуха! – И Ангелина села прямо на траву, не думая, что останутся зеленые пятна на светлом. Раньше бы она никогда не позволила себе подобного.
– Коли дозволите сказать, что мне на ум приходит, так я полагаю, что любовь деваться никуда не может. Бог и есть любовь. Значит, она везде, только мы ее по-разному видим. Когда молод, так ясное дело, любовь только и чудится, что к телу прижать да крепко поцеловать. А когда годы-то проходят, то понимаешь, что любовь – она помаленьку везде. Ты к ней только присмотрись, и найдешь, и собирай, собирай, как ягодки в корзинку. К цветочкам, к птичкам, к небушку. Вот так потихоньку и копи в себе радость и любовь. Но вперед всего себя любить надобно! Ведь Господь Бог нас сотворил по образу своему и подобию, вот и возлюби Господа в себе! Нельзя себя не любить, грешно! Давай себе радость помаленьку, каждый день. Оно и понятно, что каженный день небось ничего не случается. Оттого и важно увидеть радость с самой малости и радость эту принести себе и пролить бальзам на душу! Вот и будет правильно, по-божески. Вот и будет тебе снова любви целое море-океан. Возлюби жизнь и себя возлюби в жизни ентой!
Ангелина с изумлением слушала Филиппа Филипповича, как если бы перед нею ученую речь произнесла вдруг дворовая собака. А Филиппыч покачал седой головой, повернулся, хотел было уже пойти прочь, как натолкнулся на свою жену. Софья и Матрена Филимоновна уже шли от пруда и тоже услышали слова Филиппыча.
– Да что ты тут такое разглагольствуешь? – напустилась на мужа Матрена Филимоновна. – Твое ли дело барыне советы давать! Тебя забыли спросить! Ступай-ка да принеси плед и корзину!
Смущенный резкой отповедью, Филиппыч потрусил прочь.
– Господи помилуй, он у вас что, неужто книжки умные читает? – изумилась Толкушина. – А я полагала, что он и вовсе неграмотный.
