Все прочие прелести тоже сгодятся. Он подхватил ее на руки и понес на диван.
С того дня жизнь злополучного Горшечникова обрела иные краски. Помимо черных и серых тонов появились оттенки цвета фуксии, сиреневые и лиловые, любимые тона новой пассии. Калерия обставляла свои визиты страшной таинственностью, это будоражило обоих любовников и подливало масла в огонь обоюдной страсти. Страшное напряжение последнего времени как-то вдруг покинуло Мелентия. Он почти успокоился и даже немного поправился. Во всяком случае из его взора исчезли затравленность и забитость, жизненные невзгоды отступили. Гликерия Зенцова, встречая прежнего воздыхателя на улице, учтиво и любезно с ним разговаривала, хотя и не предпринимала попыток к возобновлению прежнего близкого приятельства, боясь дядиного гнева. Теперь в ее ухажерах ходил почтовый чиновник, завалящий женишок, с Мелентием не сравнишь, да что поделаешь, коли иных нету?
Калерия и Гликерия, как и раньше, заглядывали друг к другу на чашку чая. Только теперь эти беседы стали совсем, совсем другими. О Софье и Горшечникове не говорили ни слова, хотя язык просто чесался. Перебирали всякие пустяки, но самого интересного, животрепещущего не касались. Калерия всячески делала вид, что ее это совершенно не интересует, и когда Гликерия ловко подходила к предмету общих раздумий, собеседница так же ловко уходила прочь, заводя разговор об иных материях. При этом весь вид Калерии Климовны говорил о величайшем довольстве, чрезвычайной радости и полноте жизни. Ее движения стали медленными и плавными, она только что не мурлыкала от удовольствия. Гликерия сразу поняла, что вечная соперница Вешнякова таки добилась своего, покорила Горшечникова, воспользовалась его несчастьем и слабостью. Гликерию распирали досада и любопытство. Она бог знает что отдала бы только за то, чтобы хоть одним глазком подглядеть в замочную скважину и убедиться в справедливости своих подозрений.
А Горшечников между тем принялся навещать Матрену Филимоновну. Да, его оскорбили в доме Алтуховой, да, его там не любили и даже, как он справедливо подозревал, презирали. Но несмотря на все эти неприятные обстоятельства, он неизменно ходил в этот дом даже теперь, когда Софьи там не было. Он приходил и со вздохами и нытьем принимался пить чай с плюшками или есть горячие блины со сметаной, которые сердобольная нянька неизменно ставила перед ним. Зачем он приходил, он и сам не знал. Так, ему казалось, легче переносить побег и измену жены. Матрена мало говорила с незваным гостем, иногда только поддакивала или качала головой. Ходит, и чего ходит? Одно слово, убогий!
Однажды, едва его скромное жилище покинула увядающая богиня любви Калерия Вешнякова, как снова послышался стук в дверь. Горшечников чрезвычайно удивился, так как в последнее время поток его визитеров почти иссяк. Он еще больше удивился, когда узрел на пороге совершенно незнакомого господина средних лет, высокого, элегантного, с бородой и красивыми пышными усами.
– Господин Горшечников, я полагаю? – осведомился посетитель и внимательно оглядел комнату.
Горшечникову сделалось не по себе.
– Да, я Горшечников. С кем имею честь разговаривать?
– Э… э… я Прудкин. Евдоким Михайлович Прудкин, из Петербурга.
– Вот как, – протянул Горшечников, не понимая, что надобно от него незнакомому Прудкину.
– Дозволите присесть?
– Извольте.
Гость сел и закинул ногу на ногу с видом величайшего спокойствия и уверенности, чего Горшечникову всегда недоставало в жизни.
– Я к вам по делу, и делу весьма деликатного свойства. Я слышал, что от вас сбежала жена, – начал гость.
От подобного бесцеремонного вступления Горшечников чуть не подпрыгнул на месте.
– Не думал, сударь, что моя прискорбная история стала столь широко известна, что даже докатилась до столицы! – ответил он с досадой.
– Вовсе нет, там она никому не известна, кроме меня. А мне она известна только по той причине, что господин, с которым исчезла ваша супруга, обокрал меня самым нечестным образом. Он должен мне немалую сумму, и я намерен разыскать его, где бы он ни находился. Я совершенно случайно в доме своих знакомых Толкушиных, ведь вы, вероятно, знаете Толкушиных, – гость слегка наклонился к собеседнику, – так вот из уст Ангелины Петровны услышал о том, что Софья Алексеевна Горшечникова бежала с господином Нелидовым. А именно он и есть мой должник. Я долго их искал, да без толку, а потом подумал, что, может быть, и вы заинтересованы в поимке беглецов?
– К чему мне это? – вытаращился Горшечников.
– Как к чему? – искренне подивился гость. – Неужели порок не будет наказан, неужели вы позволите марать ваше доброе имя, в то время когда они предаются разврату и похоти?
– Сударь, я думал о чем-то подобном, но мне кажется, что сделать что-либо чрезвычайно сложно.
– Ничего сложного нет в том, чтобы заставить негодяев и развратников отвечать за свои богомерзкие поступки! – провозгласил гость. – Если вы поможете мне в их поиске и поимке, я помогу вам с процессом против вашей жены и моего грабителя!
– Но как же я смогу? – растерялся Горшечников. – Что же мне делать?
– Вы по-прежнему вхожи в дом своей жены? Там остались родственники?
– Там только старая нянька и ее муж, они у Софьи в услужении. Я действительно иногда там бываю. Чай пью, холостяцкая жизнь, знаете ли, совсем допекла.
Горшечников словно оправдывался перед посторонним человеком. Вот, мол, из дома взашей вытолкали, а снова лезет и лезет. А что делать, если и податься некуда? Там, может, и осталось хоть какое-то тепло!
– Вот и славно! Вот и ходите туда, пейте чай да слушайте, смотрите на почтовые конверты, адреса запоминайте.
Мелентий все еще не понимал, куда клонит гость.
– Глядишь, и узнаете, откуда наши беглецы весточку прислали. А если узнаете, дадите мне знать. А там я их уже не упущу!
