Ольгу или посоветоваться с ней, как это сделать поделикатней, да так, чтобы и Вера согласилась, и отец не противился. Мало ли что у него на уме. Нехороший он стал в последнее время, иногда как будто не в себе. Вера поморщилась при мысли об отце. Она обожала его по-прежнему, но к этому чувству прибавилось нечто, чего она не могла понять. Ее любовь уподобилась потускневшему золоту, которое надо сильно оттирать, чтобы снова увидеть его несравненный блеск.
Ну а если и впрямь Пепелищев захотел переговорить с мачехой о Вере, тогда… Дальше она уже не думала, а, набросив на ходу шаль, стремительно и бесшумно выбежала из дома.
– Так что такого срочного и тайного вы хотели мне поведать, любезный Иван Федорович, – спросила Ольга Николаевна, кутаясь в теплую вязаную кофту. – Прохладно!
Она поежилась и присела на кособокую скамейку. Пепелищев стоял рядом и мял пальцами папиросу, раздумывая, закурить или нет.
– Ночь, сейчас луна выйдет, сплошная романтика! Жаль, что нам уже не по восемнадцать лет! – воскликнула Ольга.
Окружающий пейзаж и впрямь очаровывал. Фиолетовые тени окутывали деревья и кусты, придавая им загадочный, жутковатый вид. Ветер стих, и единственным движением в воздухе было кружение мошкары и комаров. Упоительный аромат цветущего табака долетал с клумб неподалеку. Ночная мгла придавала Ольге неизъяснимую прелесть. Иван невольно залюбовался ее изящным профилем, светлыми завитками волос.
– Да, я действительно отчаянно сожалею, что не знал вас в то время, когда вам было восемнадцать. Тогда и я бы посватался к вам!
– Давно это было! – засмеялась Оля, полагая, что сказанное Пепелищевым надо понимать как изящный комплимент, вступление к разговору. – Только ведь вы, вероятно, не обо мне говорить хотите, а о другой особе восемнадцати годов?
И она лукаво погрозила ему пальцем. Но Пепелищев смотрел на собеседницу с искренним недоумением.
– Другая особа восемнадцати годов? – Его брови поползли вверх. – Мне кажется, что мы не понимаем друг друга, Ольга Николаевна. Я хотел говорить с вами только о вас.
– Как обо мне? – обомлела Ольга. – Разве вы не о Вере хотели поговорить?
– Вере? При чем тут Вера?
– А разве вы не намеревались объясниться и просить ее руки? – упавшим голосом пролепетала Ольга Николаевна.
– Святые угодники! – вскричал Иван. – Неужто вы действительно ничего не видите вокруг себя? Нежели вы более не ощущаете себя женщиной, возлюбленной, желанной? Только жена, только мать, хозяйка. Дом, заботы… Неужели это все, конец мечтаниям и чувствам? Ваше сердце заперто, наглухо замуровано?
– Отчего же? Но только я не пойму… при чем тут я, мои чувства? Я видела, что вы ездите к нам постоянно, оказываете девушке знаки внимания, мне казалось…
– Так я к вам ездил! Вашего внимания добивался, вашей любви, Ольга Николаевна! – Пепелищев резко схватил ее за руки, но она испуганно вырвалась и вскочила со скамейки.
– Вы с ума сошли, господин Пепелищев! Опомнитесь! И как вам не совестно! Я замужем. Я люблю своего мужа… – Она сказала это и запнулась, словно засомневалась.
– Нет, нет! Ложь! Лицемерие! Нет уже никакой любви меж вами! Все прах и тлен! Вы обманываетесь, Оля! Он погубит вас, как и Горскую! Он выпьет вас по капле! Я, только я, люблю вас самой искренней и преданной любовью, какая только возможна на земле!
Оля с округлившимися глазами отступила назад и уперлась спиной в дерево. Иван обхватил ее вместе со стволом, пытаясь найти губы. И в этот миг раздался треск сломавшегося сучка. Пепелищев оглянулся. Позади среди мрака он обнаружил Веру, застывшую с ужасом в глазах. Вышедшая так некстати луна осветила место действия будто электрическим светом.
– Вера? – в один голос воскликнули Пепелищев и Ольга.
– Ты… ты давно гуляешь? – Оля пыталась высвободиться из объятий Ивана и понять, какую часть разговора девушке удалось услышать.
– А! – простонала Вера и метнулась в темноту под деревьями.
Через мгновение ее платье уже мелькало в направлении пруда.
– О господи! Она к пруду бежит! – закричала Извекова, и они оба бросились за девушкой.
Вера мчалась, не разбирая дороги. После увиденного и услышанного жизнь потеряла смысл. Ей жизнь, полная подлого обмана и лжи, не нужна. Сейчас она положит конец своим мучениям!
Как лань, Вера стремительно вылетела на бережок пруда и, не останавливаясь, помня, что тут самое глубокое место, прыгнула вниз. Темная вода сомкнулась над ее головой, но в тот же миг на берег выскочил Пепелищев. Он увидел место, где расходились круги, и без промедления нырнул туда же.
Когда запыхавшаяся, в разорванном от падения платье, плачущая от ужаса Оля прибежала к пруду, Иван уже вытащил девушку на берег. Вера нахлебалась воды, но не задохнулась и не покалечилась. Она была в сознании, и ее рвало тинистой водой.
– Хотели чистить и углублять пруд, да, слава богу, руки не дошли! – воскликнула Оля и хотела обнять спасенную падчерицу, но та яростно оттолкнула ее.
Оля обессиленно опустилась на землю. Ясно! Война объявлена! Вера никогда не поверит, что для нее откровения Пепелищева стали полной неожиданностью, что между ними не существовало тайного романа и Ольга никоим образом не поощряла чувств незадачливого ухажера. Пепелищев хотел закурить, да папиросы в кармане все намокли. Он выругался и, отойдя в сторону, стал выливать воду из ботинок. Как по-идиотски все вышло! Как невовремя явилась эта истеричная самовлюбленная девчонка! А ведь, когда он признался Ольге в любви, он не соврал. Именно в то мгновение Иван понял, что злая игра закончилась, превратившись в настоящее чувство.
Глава 28
Когда мальчик становится уже не мальчиком, но мужем? Ольга Николаевна и не заметила, как два сорванца – непоседы, непослушные мальчишки – превратились в гимназистов, в положенный срок Павел благополучно поступил учиться в Петербургский университет, метил в инженеры-путейцы, а Кирилл, мечтая о военной карьере, закончил Михайловское училище. По протекции отца он остался в Петербургском гарнизоне и вел жизнь молодого блестящего офицера. Обоих братьев теперь невозможно было застать дома. Оля подозревала, как происходит становление светского человека, взрослого мужчины, но не решалась выступать в роли строгой благонравной матери. Слава богу, от прежней конфронтации остались одни воспоминания. Но они многому научили мачеху. Определились некие границы, за которые она не могла переступать, не рискуя потерять дружеское расположения юношей. Извекова никогда не поучала, как надобно правильно поступать, не совала нос в их тайны, не докучала нудными нотациями. Постепенно прежний ледок растаял, молодые люди увидели в жене отца близкого друга, товарища, «жилетку», в которую можно поплакаться. Отец был для них совершенно далек и недоступен, а мачеха стала хранительницей юношеских тайн и врачевателем взрослеющих душ. Ольга Николаевна дорожила ценными приобретениями, ведь на это ушли семь лет ее жизни с Извековым.
Мальчики выросли славные! Горская на небесах должна остаться довольна воспитанием своих детей. Да и Агриппина Марковна, отправившаяся вслед за своей дочерью, пока жива была, хвалила Ольгу и все меньше бранила внуков. Старший, Кирилл, унаследовал материнскую красоту. Ему больше других досталось ее неотразимости, обаяния и притягательности. Только в мужском облике все черты покойной красавицы раскрывались по-новому, необычно. А уж когда золотые офицерские погоны легли на плечи молодого человека, он превратился в пристальный объект женского внимания. Кирилл, веселый и жизнерадостный, с ясной улыбкой и сияющими глазами, как-то особенно был дорог Ольге Николаевне. Она никогда явно не выделяла из детей кого-то, но в душе имела необъяснимую привязанность к старшему пасынку. Кирилл теперь, когда с детскими шалостями было покончено, относился к мачехе подчеркнуто предупредительно и нежно, всякий раз с удовольствием называя ее «мама Оля», что неизменно трогало ее душу. За ним, его становлением и взрослением Ольга Николаевна следила с особой тревогой, уж очень ранимым и бескомпромиссным вырос старший из сыновей Извекова.
Служба в полку – дело хлопотное, трудное, но еще важнее для молодого офицера внешний лоск и неписаные законы светской жизни, которые переступить без потери уважения товарищей и
