деревья.
Сердюков с недоумением выслушал историю и быстро вошел в здание. В комнате управляющего действительно сидела горбунья. Он сразу узнал её. Она вжалась в стул и сверлила вошедшего напряженным взглядом. Следователь пригляделся. Пожалуй, это лицо можно было даже назвать красивым! Теперь, когда платок оказался сбитым назад и голова не опущена низко, как обычно, он мог хорошенько разглядеть лицо женщины. Восточные черты, миндалевидные глаза, выпуклый очерченный рот, крупноватый, с небольшой горбинкой нос.
Сердюков взял протянутый доктором листок бумаги и вслух прочитал:
– Девица Лия Гирей, тридцати трех лет от роду, мещанского сословия, караимского вероисповедания. Проживает в собственном доме.
– Все верно, – она кивнула головой, и тотчас же платок съехал вниз, лоб опустился, и прекрасное лицо исчезло, как и не бывало.
– Вы знаете, зачем вас позвали сюда? – спросил следователь.
Она безучастно пожала плечами.
– Умер один из ваших пациентов. Господин Боровицкий из Петербурга. Но вы ведь помните его?
Она снова безучастно кивнула, не подавая голоса.
– Зачем вы приходили сегодня утром в лечебницу? – следователь надвинулся на медсестру.
– Меня там не было, – последовал тихий ответ.
– Вас видел и слышал один человек. Он находился в грязевой, когда туда пришли вы, а затем и Боровицкий, – настаивал полицейский.
– Знаю, о ком вы говорите, – не поднимая головы, но твердым голосом ответила женщина. – Это же известный пьянчуга. Он частенько спит там. И я его гоняла всегда, потому что это непорядок! За это он люто ненавидит меня и что угодно вам скажет, только бы мне пакость сделать. К тому же, его жена так бьет, бывает что и по голове, что он наутро и не помнит ничего, все путает, имя свое иногда забывает. Так что, если вы его назавтра спросите, кого он видел, он вам про Божью матерь расскажет, он там с ней разговаривал на прошлой неделе!
– Гирей! Не богохульствуй! – пристукнул пальцем доктор. – А то, что касается этого субъекта, так это все верно, действительно бывает в беспамятстве, господин следователь! – согласился доктор.
– Вот тебе раз! – расстроился Сердюков.
Он походил по комнате, похрустел суставами пальцев и снова воззрился пытливым взором на горбунью.
– Значит, вы никогда не имели чести знать Боровицких раньше?
– Никогда. Они тут в первый раз.
– А в Петербурге вы не бывали?
– Я никуда не выезжала за пределы Таврической губернии. Евпатория да родня под Бахчисараем. Вот и все мои путешествия.
– У вас грамотная речь. Вы учились?
– Да, в женской гимназии. Я хорошо училась. Доктор даже потом говорил, что меня следовало бы послать в Петербург на высшие женские курсы, на медицинский.
– Верно, верно, – закивал головой доктор.
– Простите, но ваше… эээ…
– Уродство, – спокойно подсказала женщина. – Вы хотите спросить, как я, молодая женщина, живу с этим украшением? Он у меня с рождения, я привыкла.
– Пациентов поначалу пугал вид медсестры, но вскоре они его и не замечали, так хорошо она их обслуживала, – добавил доктор.
– Да, я и сам испытал подобное, – согласился следователь. – Послушайте, а что это за история с вороной и дворником?
– Ворон, не ворона, а ворон. Он достался мне от бродячего цирка. Прежний владелец показывал его за деньги. Ведь это не простой ворон, говорящий. Его Гудвином зовут, у него на лапе медное кольцо, там написано. Якобы он вывез его из Англии, и там он жил в Тауэре. Цирк разорился, хозяин исчез. А птицу я подобрала у нас на заднем дворе, с перебитыми лапами. Выходила, вот он теперь у меня и живет.
– Говорящий? – усмехнулся полицейский. – И что же он говорит?
– Да вы не поймете, наверное. Он же по-английски говорит, – в голосе Гирей следователю послышалась усмешка. Он рассердился.
– Вот что! Дело остается невыясненным. Есть преступление, есть свидетель. И вы на данный момент подозреваемая. Поэтому я принужден вас задержать до выяснения обстоятельств.
Раздосадованную и расстроенную Гирей заперли в небольшой флигелек, домик в два окна, но с решетками. Сердюкову ничего не оставалось, как к ночи самому перебраться во флигель сторожить пленницу. Он устроился в соседней комнатушке и прикорнул в старом кресле. Надо переночевать, а утром на свежую голову снова приняться за эту странную горбунью да опять допросить единственного свидетеля. Вдруг да и впрямь откажется от своих показаний! Все-таки какая-то странность есть в этой женщине, что-то недосказанное, зыбкое. Какой-то внутренний голос говорил Сердюкову, что именно она находилась в грязевой в последний момент жизни Боровицкого. Но что их свело?
Он уже почти задремал, как вдруг услышал странный звук. Постукивание, а потом точно провели камнем по стеклу. И звук доносился из соседней комнаты, где была заперта подозреваемая! Сердюков подскочил и вытащил свой револьвер. Стремительно и бесшумно он подошел к двери импровизированной тюрьмы. Прислушался. За дверью едва слышно разговаривали. Потом снова легкий стук и скрип. Следователь
