цвет. Сергей долго стоял, вдыхая запах моря, и подставив лицо ветру. А тот безжалостно трепал светлые волосы, но, увы, унести беспросветную печаль так и не смог. Побродив по берегу, Сергей направился в ресторан «Дюльбер» на набережной. Он нарочно заставил себя окунуться в нарядную и веселую толпу посетителей, надеясь, что суета праздного отдыха хоть немного его отвлечет. Официант принес жареного пеленгаса, местную жирную рыбу, и бутылку красного крымского муската. Сергей большими глотками пил тягучее терпкое вино, но оно не пьянило, а только разливалось теплыми волнами по уставшему телу. Досидевши до темноты на открытой террасе ресторана, он расплатился и вышел. Ноги сами понесли его в сторону дома Лии и её тетки. Долго стоял он у наглухо запертой двери, не решаясь постучать и прислушиваясь к звукам дома. В этот миг он взывал ко всем богам, поминая и караимского Тенри, чтобы они сжалились над ним и явили чудо, явили его Розу или Лию, неважно, его непостижимую возлюбленную. В наступившей тьме вдруг снова раздался странный мелодичный звон и тихая музыка. Сергей обернулся, и мимо него, словно во сне, медленно прошла лошадь, запряженная в крытую повозку с разноцветными огоньками. Возницы не было. Лошадь шла мерно, и он мог бы её остановить, заглянуть внутрь повозки. Но Сергей остался недвижим. Странное видение скрылось за углом. Адвокат вернулся в гостиницу.
Единственным и совершенно неожиданным приятным событием явилось письмо от матери. Александра Матвеевна напуганная странными новостями, приходившими в Варшаву от иных корреспондентов, оставила своего супруга и бросилась в Петербург, предчувствуя, что с её ненаглядным сыном происходит нечто ужасное. Но не застала его, к тому времени Сергей уже отбыл в Крым. Сергей любил мать, регулярно писал ей, но избегал всего, что могло её тревожить или расстраивать. К чему? Ведь прежняя душевная близость между ними ушла безвозвратно. В далекой Варшаве Александра Матвеевна узнавала новости о сыне из писем столичных знакомых, которые щедро снабжали её слухами и сплетнями. Именно таким образом ей стало известно о связи сына с богатой вдовой Бархатовой, чей нравственный облик вызывал ужас и стоны у петербургских корреспонденток госпожи Желтовской. Как мог Сереженька польститься на такую женщину, в постели которой перебывала половина столичных ловеласов? Сергей в письмах не спорил с матерью, не оправдывал ни себя, ни свою любовницу. Пускай бранит, Варшава далеко. Разумеется, ничего не было сообщено и о подозрительной женщине, похожей на Розалию, ни о сомнениях и терзаниях, которые обуревали душу молодого человека. Мать прислала письмо, значит, ей все же стало что-то известно. Сергей раскрыл конверт, уже предполагая, что прочтет там. И почти не ошибся.
«Сереженька, милый мой сын! Ты удивишься моему письму. Откуда я могу знать твой адрес? Любящая мать всегда найдет выход. А впрочем, к чему нелепые тайны? Госпожа Бархатова была столь любезна, что поделилась со мной твоим секретом. Ты снова удивлен? Да, разумеется, мое мнение о ней как о сомнительной особе не изменилось. Я всегда писала тебе, Сережа, что меня чрезвычайно удручает твоя связь с этой женщиной. Однако теперь она не кажется мне столь ужасной. Более опасным представляется мне твое странное поведение, то внимание, опека, которую ты оказывал подозрительной горбунье, убийце несчастного Анатоля! Отчего ты решил, что это Розалия Киреева? Да если это и так, что с того? Неужто ради неё нужно погубить свою карьеру, бросить все и нестись бог знает куда и бог знает зачем? Я не пойму тебя, Сережа! Ты пугаешь меня, мое сердце трепещет, когда я думаю обо всем этом. Я полагала, что история с гувернанткой закончена и забыта. Я думаю, что ты уже преодолел свою юношескую влюбленность и способен делать разумные выводы. Прости мое морализаторство, но я в отчаянии. Разумеется, ты взрослый и самостоятельный человек, но ведь я твоя мать! Когда я узнала, что ты оставил практику, своих клиентов (а мне ты не писал об этом!), я сочла необходимым приехать к тебе. Даже мой почтенный супруг хотел отправиться вместе со мною, полагая, что мне понадобится его помощь и поддержка. Но мне не хочется его волновать. Одним словом, я прибыла в Петербург, а тебя уже и след простыл! Не обессудь, мой милый, но я жду тебя в твоей квартире, ожидаю каждый день и каждый час.
И, как оказалось, не одна я! Почти каждый день является госпожа Бархатова. В первый раз, обнаружив меня в твоем доме, она оказалась неприятно удивленной. Да и я тоже, так как сия дама вела себя весьма вольно, словно это её собственный дом. Поняв, что я тут намерена гостить долго, она даже вроде как огорчилась. И тем не менее, приходит и постоянно осведомляется о тебе. Сначала она показалась мне чрезвычайно вульгарной. Хотя хороша, даже чересчур хороша. И наряды её такие яркие, разве можно носить такие вызывающие тона? Ей-богу, я бы ни за что не решилась.
Однажды она снова пришла, за окном разыгралась такая непогода, что мне пришлось из вежливости пригласить её остаться и переждать. Мы поневоле принялись за чай и разговоры. И вот чудо, мой милый, она открыла мне свою душу, и мне стало её жаль. Честное слово! Теперь я отчасти понимаю тебя, мой друг. Ведь ты всегда имел нежную душу, тебя всегда трогало человеческое страдание. (Милая мамочка, разумеется, страдание особенно хорошо в сочетании с роскошным бюстом, пышными волосами, томными глазами и прочее, прочее, прочее…) Теперь Матильда Карловна мне даже симпатична, она добрая и искренняя. И она влюблена в тебя, Сережа!
Это совершенно очевидно. С учетом её богатства, её состояния, я уже начинаю без прежнего содрогания думать о вашем браке. Мальчик мой, уж пусть лучше какая угодно Матильда, нежели опасная и неведомая Розалия Киреева, которая тебя погубит».
Сергей на миг опустил письмо на колени и глубоко вздохнул, насколько даже простое упоминание имени вызывало у него душевную боль и сильное биение сердца.
«Продолжаю через несколько дней в величайшем расстройстве. Снова приходила Матильда Карловна. Она показалась мне слегка огорченной, впрочем, не до слез. Я снова принялась говорить с нею. Она понравилась мне теперь еще больше, чем ранее. И я искренне стала желать видеть её своей невесткой. Но, увы, увы, сын мой! Ни красота Матильды, ни её богатство тебе более не будут принадлежать. Она покидает тебя, она устала ждать. Она не понимает тебя и разочарована. Она оскорблена твоим поступком, твоим бегством в Крым за этой странной женщиной. Именно поэтому сама она и не желает тебе писать ни строчки. К тому же, я полагаю, мне уже сказали знающие люди, у неё завелась новая пассия, которая её и утешит. Еще она принесла обломки какого-то украшения. Как будто роза из коралла. Дескать, ты подарил ей, а она наступила на него нечаянно, да и растоптала. Принесла и оставила у тебя в кабинете. Что бы это значило?».
Матильда его покидает. Что ж, так тому и быть. Он ждал подобного развития событий. Было бы по меньшей мере странно предполагать, что такая женщина, как Бархатова, которая порхает по жизни, как яркая бабочка с цветка на цветок, спешит везде собрать свой нектар, будет сидеть и ждать неверного возлюбленного, заливаясь слезами и сохраняя ему верность. Сергей даже усмехнулся, до чего нелепой показалась ему нарисованная воображением картина страданий Матильды Карловны.
Стук в дверь прервал чтение письма Александры Матвеевны. Сергей отложил письмо и открыл дверь. На пороге стоял Сердюков с престранным выражением лица.
– Вот, поглядите, получено по полицейскому телеграфу, – следователь протянул адвокату телеграмму:
«Горбунья найдена и арестована. Петушков».
– Этого не может быть! – Сергей вытаращил глаза на клочок бумаги. – Это не она!
– Возможно. Возможно, что столица империи просто наводнена молодыми горбуньями, подозреваемыми в убийстве. К тому же Петушков её в лицо знает.
