– Я тоже знал в лицо, – глухо ответил Сергей. – Да что толку. Знать бы теперь, чье это лицо? Когда получено?
– Именно тогда, когда мы оба и наша барышня, все мы находились в этой пещерной крепости.
Лицо Желтовского стало белым. Он отступил от двери и без сил опустился на стул. Недочитанное письмо упало на пол к его ногам. Он бессмысленно смотрел перед собой.
– Вы верите в переселение душ? Может одна душа обитать в двух совершенно разных телах, как вы полагаете? – тихо спросил Сергей.
– Я поверю во что угодно, если это поможет мне отыскать убийцу и установить истину, – резонно заметил полицейский, – но смею заметить, сударь, в моей практике встречались непонятные, таинственные случаи, которые можно было отнести на счет иных миров и явлений. И все они, по большей части, имели в конечном итоге весьма простое, прозаическое, земное объяснение. Надеюсь, что и в этом деле нас ожидает такой же исход.
Глава сорок первая
После переезда Зины в душе Таисии Семеновны наступило некоторое облегчение. Она словно примирилась со всеми Боровицкими. Жизнь под одной крышей с золовкой для неё означала возвращение к прежнему ощущению домашнего покоя. Зина с ней, Желтовский оставил практику и уехал из Петербурга, убийца мужа бежала из-под стражи. Значит, она не будет претендовать на свои права, если таковые и были, не будет публичного процесса и громкого скандала. Ничего не будет, потому что ничего и не было. Безумный, больной старик все выдумал. В его голове все смешалось. Желтовский никогда прямо не говорил, что свидетельствовал в церкви брак Анатоля с этой авантюристкой Киреевой. А то, что он дрался на дуэли, говорит только о том, что он был сам в нее просто влюблен и завидовал Анатолю. Оба молодых человека влюбились в хорошенькую и неглупую гувернантку. У сына хозяев возник с нею роман, и быть может, этот роман зашел слишком далеко. Что ж, бывает, это удел многих горничных, гувернанток и воспитанниц. Наверное, Анатоль просто покаялся отцу в том, что соблазнил легкомысленную девицу, тот и погорячился, что, мол, жениться надо, как порядочному человеку. А уж через десять-то лет, да в его-то состоянии, что он мог толком вспомнить и рассказать? Да, все именно так и было.
Являлась ли странная горбунья именно бывшей гувернанткой? Бог её знает, теперь не разберешь. Да и какое это имеет значение, если драгоценного супруга уже не вернешь. Если она – убийца, а это именно она, сомнений нет, то Господь её уже покарал, наделив горбом, и еще покарает! А то обстоятельство, что она влюбилась в Анатоля, так это и не мудрено. Такой красавец, прелесть!
Таисия зажмурилась и вздохнула с улыбкой. В последнее время она вольно и невольно старалась вспоминать только хорошие, приятные стороны жизни с мужем. Она беспрестанно звала Зину, и они вместе предавались воспоминаниям. Зина чутко уловила, что от неё требуется, и выуживала из своей памяти только то, что было бы приятно слышать невестке. Забвению предались злые насмешки брата, его грубость, лень и ужасная боязнь отца. Обе женщины погружались в мир иллюзий, которые залечивали их душевные раны.
Зина, поселившись с Таисией и её детьми, первое время просто не выходила из детских комнат, хлопоча и заботясь о племянниках. Тем самым она заставляла себя отвлечься от горя и бесконечных дум о потерях. Обе молодые женщины постоянно всюду бывали вместе. Хоть они и были в трауре, они иногда наносили позволительные визиты и принимали знакомых. Окружающие только дивились, как горе соединило обеих, они совершенно сроднились, точно сестры!
Зина и Таисия и впрямь уподобились сестрам. Поначалу Таисия говорила о Зине – сестра моего мужа. А потом просто – сестра. Однажды, когда стояла осенняя петербургская слякоть и мороз окутал город, Таисия, разливая чай в столовой, спросила Зину:
– А что, Зинуля, ваша финская дача, продана или заложена? Я толком не помню, Полина Карповна говорила мне, но давно это было.
– Заложена-перезаложена. Мы ведь, как с папашей беда приключилась, как ты знаешь, уже не могли туда ездить. Но вроде там никто не жил все это время.
– Думается мне, что в Крым мы с тобой и детьми более не поедем. За границу – дети еще малы, хлопот не оберешься. Стало быть, надо обратно дачу откупить. Попрошу папеньку, он для меня ничего не пожалеет.
Сказано-сделано. В скором времени после разговора старый Гнедин явился навестить овдовевшую дочь и осиротевших внуков. Теперь он, единственный мужчина-родственник, опекавший несчастное семейство. Смерть зятя потрясла его. Нет, нельзя сказать, что действительный статский советник Гнедин души не чаял в покойном зяте. Он тащил его наверх, с места на место, с должности на должность ради дочери, ради её детей, которых становилось все больше и больше. И вот, поди же ты, помер! Как некстати! И что теперь прикажете делать? Дочь в самом соку, да кто же теперь её возьмет, с пятью-то детьми!
Старик ласково погладил дочь по круглой щечке:
– Ну, как ты нынче? Глядишь веселей.
– Лучше, папенька! На душе спокойней. Дети радуют, Зина помогает.
– Рад, рад. Вот и я к тебе с приятным известием. Поспешил сделать тебе и детушкам радость, выкупил дачу Боровицких. Так что принимай хозяйство.
– Ах, папенька! – Таисия бросилась отцу на шею. – Как я вам благодарна! Дорого обошлось?
– Полно! Не к чему тебе знать. Получай в память о муже.
Вскоре, когда погода чуть улучшилась, стало сухо и солнечно, Таисия решила навестить старый дом, нанять прислугу, чтобы к лету все было приготовлено и она могла бы переехать с детьми без помех. Она позвала с собой и Зину, полагая, что той будет приятно вновь оказаться в доме, где прошло её детство. Детей отправили в дом бабушки и дедушки Гнединых и пустились в путь.
Старый дом встретил их хмурым нежилым видом, охами и стонами половиц и лестниц, словно упреками, что так надолго его забыли. Нанятая для присмотра женщина-финнка успела только протопить несколько комнат да смахнуть пыль перед приездом новых-старых владельцев. Пока Таисия с видом хозяйки все осматривала да прикидывала, как надо все устроить и переустроить к лету, Зина с душевным трепетом обошла до боли знакомые места. Вся мебель стояла так же, как и раньше, ничего оказалось не тронуто. Её девичья комната. Боже ты мой, вещи, которые когда-то были ей так дороги, теперь лежали забытые. Куклы, книжки, ленты, засохшие цветы, всякая всячина, девичьи сокровища, сущая дребедень. Но как больно! Комната брата, спальня родителей. Почему-то особенно сильно её поразили узнаваемые и забытые запахи, оставшиеся тут навеки. Табака, духов, одежды и чего-то еще, невыразимого. Зина подавила тяжелый комок,
