– Слушай ты, – бешенство, переполнявшее Солодова, рвалось наружу. Увидев, что какой- то жирный скот избивает ребенка, хронотурист недолго думая врезал негодяю в челюсть. Поднявшийся волной адреналин заставил снова схватить толстяка за одежду и, приподняв, с силой швырнуть на мостовую.
Подойдя к распростертому на земле Жану, Алесей пощупал пульс и, убедившись, что тот просто потерял сознание, поспешил к лежащему неподалеку пареньку. Встав перед ним на колени, пощупал пульс и, найдя маленькую, едва пульсирующую жилку на шее, с облегчением вздохнул. Вытащив из кармана скрывающихся под рясой брюк носовой платок, он вытер кровь с лица ребенка, подхватил на руки его почти невесомое тело и зашагал к дверям постоялого двора.
Пинком раскрыв дверь и пригнувшись, он проник в полутемный зал, заставленный грубой деревянной мебелью. Трактирщик непонимающе уставился на него. Алексей сбросил со стола горшки и тарелки, и молча указал ему на ребенка.
Несмотря на промозглую погоду, Морис де Сюлли проснулся в приподнятом настроении. Собор, его детище, обещанный Святому Престолу, рос, как на дрожжах, и вскоре мог стать не только предметом поклонения и почитания во Франции, но и тайником, скрывающим тайну благой казны.
Прибывающий с официальным визитом, а на деле находящийся в изгнании, святейший Папа Александр Третий собирался освятить собор, а вместе с ним, но уже инкогнито, стройку должен был посетить непримиримый враг Римской Католической церкви в лице Александра, девятнадцатый король Германии и император Священной Римской Империи Фридрих Первый Барбаросса.
Завтрак прошел в молчании. Покушать епископ любил, и всякий раз, когда садился за стол, клял себя за невоздержанность, посвящая замаливанию греха чревоугодия каждую вторую пятницу месяца, проводя на коленях перед ликом Господним три часа кряду. Так он и жил. От греха до молитвы, от интриги до развязки, от шахматной партии до реального действия.
Несмотря на свои годы и набожность, де Сюлли был человеком деятельным. Одним из его проектов была перестройка парижской синагоги, отобранной у евреев Филиппом Августом. Другой его удачной строительной компанией являлась перестройка епископского дворца несколькими годами ранее. Прогрессивный епископ был замечен, приближен ко двору и стал пользоваться благосклонностью короля, посвящен во многие тайны и наделен особыми полномочиями, действие которых распространялось далеко за пределы королевства.
Впрочем, и о религии он, священник-строитель, забывать не собирался. Автор трактата «Каноны Мессы» был ярым поборником христианства и проповеди его, на латыни и французском, сохранились спустя сотни лет, благодаря множеств переводов и переизданий.
Родился Морис в тысяче сто двадцатом году. Умный и настойчивый мальчик с рвением постигал азы религии и грамоты, пока в начале сороковых годов двенадцатого века не перебрался в Париж, где и продолжил свое образование. Далее карьера юного богослова пошла по нарастающей. Он стал профессором богословия и блестящим проповедником. Попавшись на глаза влиятельным людям, уже через двадцать лет Морис занял пост архидиакона, а спустя год по инициативе самого Людовика Седьмого занял кафедру епископа Парижа.
Морис де Сюлли был звездой своей эпохи, умным и целеустремленным человеком, чью карьеру впоследствии назовут фантастической.
К чему стремился епископ, посвятивший свою жизнь церкви? Ватикан, Престол Святого Петра, – вот что долгими бессонными ночами будоражило воображение Мориса де Сюлли. Ума и связей тут было недостаточно, а вот деньги могли существенно увеличить темпы карьерного роста. Морис де Сюлли играл в очень опасную игру и готовился вскоре пожинать плоды своего труда.
Сознание возвращалось медленно. Боль во всем теле была такая, будто Поль попал под груженую телегу, а затем, зацепившись за нее ногой, был протащен по гравию и камням несколько лье. Левый глаз заплыл, и открыть его было практически невозможно. Правый, к счастью, под тяжелую руку отца не попал, и теперь, щурясь от света восковых свечей, расставленных на прилавке в большом трактирном зале, мальчик пытался понять, что с ним произошло и почему он лежит голый по пояс на жестких и холодных досках обеденного стола.
– Тебе повезло, парень, – знакомый голос трактирщика Були вывел его из оцепенения. – Если бы не монах, прикончил бы тебя твой папаша.
– Монах? – Поль с трудом оторвал от стола чугунную голову и начал озираться в поисках нежданного спасителя.
– Да, монах, – усмехнулся хозяин, смачивая в воде тряпицу и прикладывая к голове пострадавшего. – Здоровенный мужик, я таких огромных сроду не видел. Когда тебя в дверь вносил, согнулся в три погибели. Ты видел его лицо, парень? Открытое, прямое, взгляд цепкий и проникающий прямо в душу. Я как взглянул на него, у меня все внутри похолодело. Думал, прознал о грехах старого Були и пришел взять свое?
– Где же он? – слабым голосом поинтересовался Поль.
– Ушел. – Трактирщик пожал плечами и принялся подбирать с пола глиняные осколки. – Дал мне три золотых и ушел куда-то к реке. По-нашему он ни бельмеса, но, по всему видно, что идет куда-то на острова. Пытался дорогу выспросить, и вот что нарисовал.
На куске тряпицы, которая появилась у Поля перед глазами, углем была нарисована Сенна, а посреди нее два острова. Маленький Сен-Луи и его более крупный собрат, Сите, были выведены неровными резкими линиями. Последний же был перечеркнут крестом.
– Надо ему помочь и поблагодарить, – превозмогая боль, мальчик спустился на пол и принялся натягивать рваную рубаху.
– Куда ты? – ахнул трактирщик. – Ты же на ногах еле стоишь, а все туда же, помогать. Монах себе это позволить может. Вон какой здоровенный, да и при деньгах, видать, раз так просто расстался с тремя золотыми ливрами.
– Надо помочь, – упрямо мотнул головой Поль, прижав мокрую тряпку к глазу.
Выскочив на улицу, он чуть было вновь не столкнулся с отцом. Жан сидел в грязи, привалившись к стене дома, и отплевывался кровью, зло зыркая по сторонам. Увидев сына, он попытался встать и продолжить экзекуцию, но мальчик, не дожидаясь его дальнейших действий, что есть мочи понесся по улице по направлению к реке.
Широкая спина, затянутая в коричневую сутану появилась на горизонте через пять минут сумасшедшего бега. Монах шел уверенно, полы его рясы, заляпанной жидкой грязью и навозом, волочились по земле, мешая ходьбе. На узком, необычном поясе гиганта висела странная кожаная сумка, шириной в ладонь взрослого человека, с другой стороны были привязаны два пухлых кожаных мешочка.
Остановившись на секунду, Поль постарался перевести дух, но, услышав злобные крики родителя, снова бросился догонять исчезающего за поворотом бенедиктинца.
Чертов лимит времени не давал простора для маневра. Подхватив бесчувственное тело паренька, Солодов бросился в сторону ближайшего трактира и, распахнув ногой дверь, с трудом протиснулся в узкий проход. Плошки и кувшины, стоящие на ближайшем столе, полетели на пол и разбились на десятки мелких осколков.
Положив ребенка на освободившуюся поверхность, хронотурист поманил к себе пальцем оторопевшего трактирщика, наводившего порядок за стойкой, и кивнул в сторону пострадавшего.
– Надо позаботиться, – буркнул Алексей, сверля француза взглядом, и чтобы окончательно разрушить языковой барьер, запустил руку в один из кожаных мешочков. Три монеты и кивок в сторону ребенка были сигналом к действию. Убедившись, что мужчина понял его правильно, Алексей еще раз пощупал у Поля пульс и подозвал суетившуюся рядом прислугу.
Требовалось узнать, где он находится, далеко ли до Парижа, ну или хотя бы примерное направление. Сколковские умники заверяли, что погрешность, в случае покупки максимального тарифа, будет не больше километра в ту или иную сторону. Но что, если они ошиблись?
Оторвав от передника оторопевшего трактирщика солидный лоскут, Алексей выудил из очага кусок не прогоревшего угля и, прочертив на нем две неровные линии, изобразил Сену, а посреди два неровных овала, то есть острова. Остров Сите, место строительства собора, а также будущий тайник золота крестоносцев он намеренно обозначил большим жирным крестом.
– Знаешь, где это? – Схватив мужика за шиворот, он подтащил его к столу и постучал пальцем по
