Дверь открылась снова, и на пороге появились недавние посетители, неся на вытянутых руках жаровню с красными раскаленными углями. Бухнув её посреди камеры, они развернулись и исчезли за дверью, а вместо них появился высокий худой тип, в руках он держал кожаный чехол с набором пугающего вида железных инструментов. Расстелив свое хозяйство на полу, худой принялся по одному доставать их из узких кожаных карманов и выкладывать в жаровню. Двое же верзил, вновь войдя в камеру, ринулись к узнику и, скрутив ему руки, прижали коленями к земле.
Подобного оборота событий Алексей не ожидал. Он, конечно, предполагал, что в двенадцатом веке может ввязаться в драку, или отравиться, или получить в лоб лошадиным копытом, но чтобы так, каленым железом, без суда и следствия?
– Так мы не договаривались.
Зарычав, как бешеный зверь, Алексей чудом извернулся на скользком полу и со всего размаху въехал одному из подручных носком ботинка в ухо. Не ожидавший такой прыти от узника, тот ойкнул и, схватившись за голову, ничком свалился на пол. Второй здоровяк несколько опешил, но быстро сориентировался и попытался придавить Солодова к полу. Удар в челюсть свалил и его. Отключив, таким образом, двух противников из трех, Солодов кровожадно усмехнулся и, поднявшись с пола, бросился к застывшему над жаровней палачу.
Только стремительность движений спасла авантюриста от ломающего кости удара в висок. Поднырнув под руку с раскаленными щипцами, Алексей нанес удар в бок. Худой выпустил оружие, но, не растерявшись, попытался опрокинуть на нападавшего пышущую жаром стальную конструкцию. Секунда, и вот уже они катаются по холодному полу, молотя и дубася друг друга. Три раза худой пытался добраться до своих инструментов, извиваясь, будто придавленная камнем змея. Он то вцеплялся в горло Алексею, то старался добраться до его глаз. Навалившись на палача всем своим немалым весом, Солодов вцепился ему в глотку. Удар, еще удар, и, тяжело дыша, он отваливается от лежащего на полу противника.
Тем временем двое громил начали приходить в себя. Один из них приподнялся с пола, но тотчас поучил удар ногой в висок и снова лишился сознания. Второй же, тот, кому досталось ботинком в ухо, воспользовавшись моментом, выскочил за дверь и принялся голосить, призывая подмогу.
Его крики возымели действие, и толпа бряцающих оружием и доспехами стражников вломилась в маленькую камеру. Дальше сопротивляться смысла не было. Загнанный в угол десятком латников, норовивших его проткнуть, Алексей зажмурился и стал прощаться с жизнью. Так он просидел, согнувшись в три погибели, минут десять, в каждое мгновение ожидая острой боли от рубящего удара.
Он вспомнил маму, вспомнил первый класс, когда, отстояв на праздничной линейке, перепутал, где право, а где лево, и как потом смущался из-за этого всю оставшуюся четверть. Вспомнил он и первый поцелуй, и романтическое свидание со Светкой Ромашиной в девятом классе, а под конец еще и ухмыляющуюся рожу Прокопенко, но почему-то в пончо и с большой кубинской сигарой в зубах.
– Если я и умер, то оказался не в раю, а в сумасшедшем доме.
Вдохнув поглубже, Алексей отважился открыть глаза, но вместо заплесневелых стен и искаженных гневом лиц уголовной стражи увидел прозрачный купол и людей в белых халатах.
До боли знакомый оператор, пожилой мужчина с добрыми морщинками в углах глаз, отделился от группы научных сотрудников и, радостно улыбаясь, направился к сидящему на полу хронозала туристу. Отворив прозрачное окошко купола, он помахал ему рукой и жизнерадостно воскликнул:
– Добро пожаловать домой, господин Солодов. Как отдохнули?
Отдышавшись и придя в себя, Алексей не без помощи Сухого покинул хроноплощадку, рухнул на стул и принялся осматривать себя. Синяков и ссадин на теле было великое множество. Голова отчаянно кружилась и раскалывалась на части. Каждый вздох отдавался острой болью в груди. Скорее всего, в драке он повредил, или даже сломал несколько ребер. На ноге по-прежнему была цепь, повидавшая на своем веку немало узников, принявших мучительную смерть от раскаленных инструментов палача.
– Замечательно, господин оператор. Впечатлений набрался на год вперед.
Хмурый и не выспавшийся, Дмитрий ждал приятеля у ворот «Сколково. Хронотуризм», нервно ерзая на сиденье. Кофе и бутерброды давно кончились, ужасно хотелось есть, потом принять души и забраться в мягкую постель. Наконец час икс пробил, калитка отворилась, и на площадку перед въездом вывалился Солодов. Синяк на правой скуле замечательно оттенял другой, под левым глазом. Левая рука Алексея была забинтована и покоилась на перевязи. Держа в здоровой руке сумку, охая и матерясь, Алексей подошел к автомобилю. Взгромоздившись на пассажирское сиденье, он принялся рыться в бардачке.
– Ну и видок у тебя, – хмыкнул Прокопенко, осматривая помятую фигуру напарника. – Будто катком прошлись.
– Бери выше, – отмахнулся Солодов и, найдя, наконец, початую бутылку коньяка, свинтил пробку и присосался к горлышку. – Сначала я получил по голове от двух типов в кожаных плащах, потом меня бросили в тюрьму и собирались пытать каленым железом, ну и под занавес я огреб от взвода вооруженной стражи.
– А свиток?
– Свиток? – Алексей на секунду отвлекся от бутылки. – Нет свитка. Даже подойти не смог.
– Так зачем подходить? – не понял Прокопенко. – Тебе надо было всего-то залезть на крышу и через бинокль срисовать место закладки. Что в пекло-то понесло?
– Как же, бинокль. – Ополовинив бутылку спиртного, удовлетворенный Солодов посмотрел на друга пьяными глазами. – Дима, там ни черта не видно. Стены одни.
– Как стены? – по-прежнему не врубался Дмитрий.
– Да так, – пожал плечами Алексей. – Самые натуральные, каменные такие, готические. – И он рассказал нервно барабанившему по торпеде партнеру, как очутился в луже со свиньей, потом отбил мальчишку у пьяного негодяя, как пересек реку на лодке, наблюдал, какими ударными темпами идут поставки строительных материалов, а под конец живо и подробно описал увиденное на площади.
– Этого не может быть, – недоверчиво покачал головой Прокопенко. – Собор только начал строиться. То, что ты описал, должно быть готово лет через сто, а может, и больше. Нет в конце двенадцатого века таких технологий, которые позволили бы так сильно ускорить строительство.
– И я считаю, что нет, – пьяным голосом подтвердил улыбающийся Алексей. – Вот только стены есть, и от них никуда не денешься.
Дмитрий повернул ключ в замке зажигания и, вытащив из кармана сотовый телефон, набрал номер Баринова.
– Артур? Доброе утро, Прокопенко беспокоит. Нет, все нормально, все замечательно. Мой друг только что вернулся из путешествия и находится под большим впечатлением. Ах, и вам того же. Я вот зачем звоню, нам бы еще одну путевку. Туда же. На послезавтра? Ну, тогда по рукам.
– Э, нет, – бурно запротестовал захмелевший Солодов. – Я в эту Тмутаракань не попрусь. Меня там обижали, железом раскаленным пугали…
– Да спи ты, – вздохнул Дмитрий и, выжав сцепление, погнал автомобиль в сторону Москвы. – В следующий заход пойду я.
– И так, что мы имеем? – На журнальном столике в гостинице лежал лист бумаги с нарисованной схематично картой Парижа. Если бы простой зевака обратил на нее внимание, то почти наверняка не понял, о каком городе идет речь. Два острова посреди реки, рассекающей город пополам, не имели мостов, соединяющих половинки французской столицы воедино. Да и сам Париж был существенно меньше нынешнего.
– Собор мы имеем. – Алексей с тоской посмотрел на Дмитрия, нервно расхаживающего из одного угла комнаты в другой. – Достичь острова труда не составит. Куча лодок на побережье, масса лодочников за звонкую монету готовы переправить хоть в акулью пасть.
– А что с самим островом?
– Затеряться в толпе там достаточно просто. Повсюду стройки. Помимо местных, нагнано полно рабочих. О персонале порта и монахах, сующих свой нос в каждую щель, я и не говорю.
– Главная твоя ошибка?!
– Выделяюсь. – Солодов откупорил пузырек с обезболивающими пилюлями и, перевернув его, высыпал на ладонь сразу две. – Низкорослые там все какие-то, неказистые и грязные. Но самое главное – языковой
