замполита и улегся на стулья. Как-то не верилось, что все так кончится. «Было темно, лиц они не разглядели, да и потом, они сказали, что из рембата. Убежали, в конце концов».
Козлов сидел при свете, уронив голову на стол: весь пол был усыпан изжеванными, раздавленными окурками. Генка не появлялся, наверное, спал у финансиста. Искать его Митя не собирался — взял котелок и отправился на завтрак вместо Козлова.
Страх проходил. Все было как обычно: в солдатской столовой стоял невообразимый шум от ругани на нескольких языках, бегали чижики с тяжелыми бачками, пахло гречкой и кофе.
Офицеры не торопились на завтрак. В столовой было прохладно и пустынно. Повар-узбек, увидев Митю с котелками, замахал руками: «Уходи, уходи, комиссар, потом придешь. Никто не покушал». Митя пролепетал, что ему пока ничего не надо, он хотел просто здесь подождать, но повар снова на него замахал: «Уходи, на кухне нельзя посторонним». Митя сделал вид, что уходит, а сам, улучив момент, когда повар разорался на нерасторопных официантов, шмыгнул за занавеску в закуток, где хранились всякие бачки, тарелки, черпаки. Ему во что бы то ни стало надо было услышать, о чем говорят офицеры.
Все начальство — командир и его заместители — ели в отдельной комнате, им готовили получше. Митя сидел в полумраке, упираясь ногами в кастрюли, и глотал слюни от заползающего запаха жареной картошки.
Он узнавал их по голосам. Командир говорил размеренно, тихо, веско. Замполит вылезал со своим высоким, петушиным голосом, все время показывая, что он второй человек после командира и что его приказ — это все! Остальные не высовывались, пели хором. Говорили о ерунде: кого на какие работы послать, причем каждый требовал народу побольше. Митя вспомнил, что сегодня суббота, день хозработ. Об их деле не было ни слова. Значит, никто не нашел. «Клюнули на рембат, Черномазые! Идите, ищите!»
Он не стал дожидаться конца завтрака, побежал в штаб. «Пусть Козлов сам за хавкой ходит — нечего развращать чижиков!»
Художник сидел в той же позе.
— Не спи! — проорал ему на ухо Митя. — Никто не знает, никто вас не заложил. — Козлов поднял голову — все лицо у него было в красных пятнах.
— Правда?
— Кривда! Сам слышал. Если бы Царандой искал, давно бы всех построили. Давай топай за хавкой.
«Генке ничего не скажу — пусть помучается, паразит!»
По времени заканчивался развод, а Козлов все не появлялся. «Надо убрать этот бордель. Хоть побрызгаю пока». Он взял банку и пошел за водой.
Ледяная струя из крана заморозила руки до немоты, банка норовила выскользнуть из рук, и он прижал ее к животу. Не по-зимнему яркое солнце вылезло из подтаявших туч, резануло по глазам.
«Да не может быть такого. Вы же сами не смогли опознать. Тем более народу у нас мало. Один батальон стоит на охране. Ищите в рембате».
Командир полка шел по дорожке с двумя афганцами с форме, за ними семенил солдат-переводчик. Афганцы вместе раздраженно заговорили, показывая на продовольственный склад.
— Они говорят, что видели, как грабители перелезли через забор около склада.
Потом заговорил один.
— Он говорит, он их хорошо запомнил, он бы их узнал, но не всех построили.
— Да как не всех! — закричал полкач. — Весь полк стоял.
Митя вылез через окно умывальника и побежал. Он должен был успеть предупредить Гришу и Козлова.
Кабинет был пуст. Он бросился по коридору к техчасти, когда прогремел голос дежурного по полку: «Писаря, строиться у штаба!»
Гриша был у себя. Он сидел за столом и преспокойно жрал гречку.
— Ты знаешь? — Митя захлебнулся от волнения. — Это тебя… опознавать!
Гриша вытер ладонью рот.
— Фигня! Больно они в темноте разглядели.
Митя поразился, как спокойно Гриша спрятал котелок, прошелся щеткой по сапогам, причесался и, посвистывая, пошел строиться.
«Бравирует, а сам, поди, дрожит как осиновой лист», — подумал Митя.
Козлова все не было. «Зээнша» выгреб из штаба всех писарей, уж кто-кто, а он-то знал всех наперечет. Показался опухший от сна Генка, за ним плелся, застегиваясь на ходу, финансист.
— Быстрей! Быстрей! — закричал командир. Он повернулся к «зээнша». — Все? — «Зээнша» вытянулся, стараясь убрать выпирающий живот:
— Так точно, все, товарищ полковник.
— Пожалуйста, ищите, — предложил вызывающим тоном полкач афганцам, стоящим поодаль. Они подошли оба, стали ощупывать колючими взглядами лица. Очередь дошла до Мити — он похолодел. Афганец пялился на него несколько секунд, потом шагнул в сторону.
— Этот! Этот! Автоматом, я знал! — второй закричал на русском, тряся указательным пальцем, направленным на Гришу. Первый подскочил к нему, закивал, бормоча.
Солдат перевел:
— Он тоже узнает, говорит, что на нем был бушлат и еще автомат. А второго здесь нет. Был еще второй.
Командир побледнел, на скулах заиграли желваки. Он чуть слышно произнес нараспев:
— Товарищ солдат, выйти из строя! Шагом ма-арш ко мне в ка-абинет.
Митю подташнивало от страха. Он заметил, как Гриша кусает полиловевшие губы. Афганец опять залепетал, показывая на Гришу.
— Он говорит, что надо вести его в особый отдел.
— Я знаю, куда его вести. Ко мне в кабинет, — повторил он. — И немедленно мне, — командир поискал глазами Митю, — немедленно замполита ко мне!
— Есть!
«Гриша не такой парень, чтоб раскалываться. Он им ни слова не скажет, и Козлова они не заметут. Куда же он запропастился со своей кашей?»
Замполита он нашел в палаточном городке. Тот шарил по каптеркам в поисках затаренных после рейда бакшишей.
Гришу допрашивали с пристрастием. В кабинет полкача то и дело вызывали технарей, допытывали, кто был вторым. Минут через сорок Гриша вышел в коридор и выдохнул: «Уф!» Его завели в строевую часть, где собрались все.
— Я Козла не заложил. Дела пока не заводят. Эти обезьяны все барахло забрали себе. Азиз насчитал сорок тысяч убытка. Сволочь, там и на двадцать не было! Сказал, что хочет все мирно уладить. Наш полкач только этого и ждал. Дали мне сроку два месяца, если не насобираю сорок тысяч, посадят. Выручайте, ребята, кто чем может.
— А со штабом как?
— Какой там штаб! — Гриша махнул рукой. — Сейчас на губу, а потом в роту. Ты скажи Козлову, чтоб не высовывался, — сказал он Мите. — Эти царандоевцы никак успокоиться не могут, что второго не нашли. Вы ему передайте, что наш долг — пополам. Так что, рассчитывайтесь, комиссары.
Козлов как ни в чем не бывало сидел в кабинете. Когда Митя вошел, он вскочил и стал оправдываться:
— Я не виноват, меня повара припахали! Заставили картошку чистить и закрыли на замок, убежать никак было нельзя, — художник тараторил, боясь наказания.
— Скажи им спасибо, что припахали. Тут без тебя Гришку Царандой замел.
Козлов сделался белее бумаги.
