— Да, мы инопланетяне, — услышал он в ответ. — Спи, ты сегодня устал.
Колючая, искрящаяся волна затопила мозг. Равин почувствовал, что проваливается в бездну. «А как же Светлана?» — успел подумать он.
— С ней все в порядке. Спи… — сказал в мозгу чужой голос.
Глава 2. ИНОПЛАНЕТЯНЕ
Беспрестанными бешеными порывами ветер вспарывал низколетящие тучи о черные клыки скал. Длинные, растрепанные дымные шлейфы сплетались в жгуты и безжалостно размазывались по отвесным стенам исполинского горного хребта. Ветер грохотал в ущельях, ревел в отрогах, сбрасывая вниз невероятные по величине каменные плиты.
Равину нравился этот взбесившийся венерианский мир. Нравился, потому что ничем не напоминал о далекой Земле. И пусть здесь, в сумасшествии ураганов, нечего и мечтать об уединении, о грустных ностальгических размышлениях в тиши, притягательная сила Венеры состояла для него в другом.
Равин переместился к подножию скалы. Вихри песка вперемешку с лоскутьями кислотного тумана неслись по изъеденному в каменное пенистое кружево склону. Равин отыскал след и полетел над ним. След привел в лощину. Равин, помня, что пытаться подлететь ближе бесполезно, остановился.
В лощине, приклеившись к глыбе, раскачивался под ураганным ветром венерианец. Двухметровой высоты существо формой походило на отлитый из гудрона лист березы.
— Ты будешь со мной разговаривать или нет? — спросил мысленно Равин. — Ты можешь хоть как-то дать понять, что понимаешь меня?
Владислав Львович знал, что приручить венерианца, как приручают дикое животное, невозможно. Существо находилось на одной из низших стадий развития разума и по земным меркам соответствовало скорее уровню развития лягушки. Обо всем этом ему рассказывали сверхлюди, но Владислав Львович очень хотел подружиться с венерианцем. Неоднократные безуспешные попытки не огорчали его. Он повторял их вновь и вновь, испытывая бессознательную потребность заботиться о ком-то младшем, более слабом. Такая дружба приятна хотя бы тем, что начинаешь ощущать себя сильным, пусть даже в сравнении.
Венерианец стягивал в лощину туман, никак не реагируя на присутствие Владислава Львовича, — видимо, проголодался.
— Тебе бы только жрать, — сказал Равин шутливо. — Обжора. Сейчас насосешься тумана, и опять с тобой не поговоришь, неделю отсыпаться будешь. Что за жизнь — жрать да спать! Я придумал, я буду звать тебя Жора. Жора — это от слова обжираться. Итак, Жора, ты меня уважаешь?
Венерианец раскачивался под ветром и всасывал пролетающие рядом клочья тумана.
— Ладно, шут с тобой, насыщайся. «Когда я ем, я глух и нем». Можешь молчать, хотя ты и разговаривать-то еще не умеешь, разве что научишься через пару миллиардиков лет.
Владислав Львович испытывал постоянную потребность высказаться, кому-нибудь выговориться, излить душу. Он пытался наладить отношения с живущими за орбитой Сатурна, но был встречен довольно прохладно. «Холодные аристократы», как прозвал их Владислав Львович, находились на более высокой ступени развития и, вероятно, в силу этого — как опять же думалось Равину — совершенно не интересовались ни Землей, ни землянами, ограничивая поле своей деятельности поясом астероидов. Они были к нему равнодушны, как бывают равнодушны пассажиры поезда, проезжающие мимо пасущейся на лугу коровы: пасется себе и пасется, ну, корова — не слон, и пусть себе пасется. Такое отношение угнетало Равина, как угнетало и то, что он ничего толком не мог о них выяснить, даже не мог понять, на какой планете конкретно они живут — на Уране, Нептуне, Плутоне или всех сразу…
Хозяева базы — нынешнего пристанища Равина — являлись представителями цивилизации Белой звезды, они прилетели из центральной области галактики и называли себя сверхлюдьми. Они конкретно занимались Землей и землянами. К Владиславу Львовичу они относились благосклонно, но пропасть в развитии, разделяющая сверхлюдей и человечество, ощущалась настолько явственно, что Владиславу Львовичу волком выть хотелось от сознания собственного ничтожества. Он понял, что изречение «Человек — это звучит гордо!» верно только на поверхности Земли, не далее. Что уж там говорить о разуме, если Равин, к своему великому стыду, никак не мог понять, где находится база: то ли в родной Солнечной системе, то ли за ее пределами, то ли вообще в другой галактике. С одной стороны, после изъятия с Земли он был предоставлен сам себе, мог покидать базу, не спрашивая на то разрешения, — его научили использовать энергию тела и энергию пространства для мгновенных перемещений, — но, с другой стороны, находился под постоянным контролем.
— Кушай, Жора, поправляйся, — сказал Равин. — И пусть тебя не смущает мой внешний вид. Парадного костюма у меня нет, а одежду сверхлюдей я не могу носить, я в ней чувствую себя голым. То, что на мне, — память о Земле, это — мое, личное. И пусть я без туфлей и носки заштопаны, пусть брюки не глажены и рубашка не новая, ни на какой скафандр не променяю. Да и какая разница, во что я одет, если сижу в энергокапсуле. Вот погляди на меня, Жора, глазами, или чем ты там смотришь, погляди. Видишь, я подвешен в воздухе и не могу преодолеть проклятые полметра, встать ногами на твердую землю. Ты думаешь, я не хочу пробежаться по венерианским скалам? Ты думаешь, я не хочу приблизиться и похлопать тебя «по плечу»? Ошибаешься, Жора. Все это я хочу, но не могу. Сижу в капсуле, как в клетке. Мои благодетели говорят: «Ты свободен и можешь летать, куда угодно. Летай, смотри». Я и летаю, и смотрю. Но что интересно, Жора, лечу я, скажем, куда-нибудь далеко-далеко, ну просто посмотреть, есть ли край у Вселенной или нет. А меня заворачивают — «Туда нельзя!» Хочу слетать на Землю, все-таки Родина, а меня заворачивают. На Марс — пожалуйста, на Луну или Венеру тоже — пожалуйста. А на Землю нельзя, А человеку, Жора, необходима Родина, ему надобно общение с другими людьми. Это не патетика, Жора, нет. Я понял: человек в одиночестве, оторванный от других людей, перестает быть человеком. Мои благодетели тоже люди, но они сверхлюди. А сверхлюди, сам понимаешь, они сверхлюди и есть!
Равин вздохнул и продолжил:
— Да, в одиночестве человек перестает быть человеком. Вот и я перестаю им быть. Иногда я себя спрашиваю: «Кто вы такой теперь, Владислав Львович, человек или случайный всплеск заштатной электромагнитной волны?» Так же не пойму, почему меня на Землю не пускают. Светлана мне говорит… Впрочем, она и не Светлана вовсе… А может быть, и Светлана… — Равин махнул рукой. — Запутался я с ней. На Земле она звалась Светланой…, На Земле у нас грандиозный был роман. Я жениться на ней хотел… Э-эх… Так вот, Светлана мне говорит: «Ты — серый». Не в том однако смысле, что посредственный, никчемный. Есть, оказывается, своеобразная формация энергоструктуры — между темными и светлыми, серединка на половинку, ни вашим, ни нашим. То есть, я как бы склоняюсь к силам зла, и в то же время меня тянет к силам добра. Такие дела, Жора. Живешь, живешь и не подозреваешь, что в один прекрасный момент можешь перейти на сторону темных… И ведь, как она говорит, чуть-чуть не перешел. Выбили меня, оказывается, темные из загадочного неведомого мне узла стабильности. Если рассказать, что у меня дома творилось… Я думал, до утра не доживу. Это же, Жора, никакой не Червякин приходил, это князь тьмы, настоящее его имя Аихра-Манью. А Светлана и моя соседка — они вроде разведчиков на Земле. Оказывается, за мной и те, и те следили. Мне потом объяснили, что зло во Вселенной неистребимо, что оно существует для того, чтобы жило добро, то есть одно без другого не существует. Но слишком много стало зла, чересчур много, и основной приток темных теперь идет с Земли. Так-то, мой друг Жора. А ты все туман сосешь. Насосался уже?
Венерианец медленно терял форму листа, оплывая подобно воску, заполнял лощину, превращаясь в озерцо глянцево-черного цвета.
— Спи, животное, — сказал сочувственно Равин. — Ладно, дрыхни. Через недельку я опять прилечу, продолжим беседу.
Равин облетел скалу, взмыл к ее вершине, завис над пиком, обозревая дикий горный край. «Ну, куда теперь?» — подумал он. Возвращаться на базу не хотелось. Что там делать? Светлана, кажется, на Земле, «соседка» занята непонятными консультациями с информационным энергетическим полем своей цивилизации. Куда податься бедному землянину? На Марс?
Бесцветная вспышка в глазах… Равин, как всегда, не успел ничего почувствовать в момент перехода.
