полуостровов-братьев держали в своих подворьях крупный рогатый скот (его насчитывалось несколько сотен) и примерно столько же овец. Ежегодная заготовка сена превышала потребности, и оно частично экспортировалось в Норвегию.
Постепенная милитаризация островов в довоенное время и кровожадная война полностью уничтожили оленеводство и скотоводство. Лишь в конце сороковых - начале пятидесятых годов на Рыбачьем и Среднем снова появились коровы. По тундре в тот период бродило около сотни одичавших оленей. Бригадир Владимир Шаригин в 1964 году пригнал на полуострова стадо опытного хозяйства 'Восход'.
В скобках напомню, что почти одновременно с этим происходило освоение земли частями противовоздушной обороны (ПВО).
Оленеводы построили свою избушку на берегу ручья Морозова. Рядом оборудовали примитивный забойный пункт.
Условия для оленеводства на Рыбачьем почти идеальные. Это сразу заметил приехавший сюда специалист Михаил Варшагович Мкарчян, а проще говоря, дядя Миша. Рыбачинское стадо являлось опытно-производственным. Дядя Миша вместе с другими сотрудниками ставил опыты, отрабатывал методику их проведения и вынашивал научные идеи. А между делом стал кандидатом наук и прирос к месту так, что уже лет десять не выезжает в свою кавказскую колыбель Армению. В норвежской печати его называют 'губернатором Рыбачьего'.
У 'губернатора' идея - создать банк оленьей спермы. Он считает, что это нужное и перспективное дело. Однако поддержки такая идея пока не находит. В наше время люди почти не думают о науке, они хотят есть.
К слову, в шестидесятые-семидесятые годы военных неплохо кормили, и случаи браконьерства на полуостровах происходили редко. Любители же деликатесного мяса действовали по отработанному сценарию: брали бутылку спирта, ехали к оленеводам и меняли ее на мясо. Оленеводы - люди честные: они либо сразу выполняют заказ, а уж потом управляются со спиртом, либо наоборот, сначала пьют, а позже рассчитываются, но никогда не обманывают.
Как-то осенью 1975 года Анатолий Пирожок, Юрий Грейнер и я зашли в избу пастухов. В то время бригадиром был Александр Степанович Терентьев. Покормил он нас мясцом, помог управиться с бутылкой и только после этого скромно поинтересовался, какие у нас проблемы.
Пирожок - свой среди саамов. Он и изложил очень кратко нашу просьбу:
- Степаныч, открытие охоты. Свез бы ты нас в укромное местечко, такое, чтобы и кумжа была.
- Оно можно.
Не успели мы напиться чаю, как пастух, которого звали Петр, уже подогнал к избе две упряжки. Погрузили мы туда свой скарб, который предательски позвякивал стеклом, чем очень волновал Петра, и поехали.
Когда уезжали, Степаныч шепнул мне:
- Пете спиртного не давайте.
- Хорошо, Степаныч.
Олени довезли наш груз, а мы налегке быстро добрались до верховья ручья Полтын-йоки. Быстро разгрузились и давай жать Петру руку. Спасибо, мол, родной ты наш. Счастливо тебе доехать. Петя в ответ тоже жал наши руки, улыбался, но оленей не поднимал. Прощанье явно затягивалось, и мы все понимали из-за чего. Что делать? Хотелось перекусить после дороги.
- Давайте одну бутылочку - и всё! - предложил Грейнер. Открыли консервы, бутылку 'московской' и распили ее на четверых. Пете почему-то этого хватило. Он тихонько улегся рядышком с оленями и уснул. Мы разбили лагерь, приготовили ужин и только открыли бутылку, как пастух уже был рядом. Распили - и он опять 'под бока' к оленям.
Второй день был официальным днем открытия охоты. С утра мы как заправские охотники побегали по сопкам и с одной уткой на троих вернулись в лагерь. Петя нас ждал. С деловым видом он сказал:
- На работу пора. Похмелите и поеду. А не то бригадир заругает.
Как не похмелить человека, а тут еще считай охоту открыли...
Когда мы начали стрелять из ружей по консервным банкам, Петя вновь проснулся. Соображая, где он есть, долго смотрел на нас. Потом подошел, выпил бутылку пива и протянул руку к ружью:
- Дайте я!
- Да ты же на ногах не стоишь.
- А вы поддержите.
Поддержали. С двух выстрелов он поразил все банки.
Уехал от нас пастух только через трое суток. Нет, не потому, что водка кончилась. Просто в то утро у меня родилась идея. Я сказал, что похмелиться дам только тогда, когда доедем до бригады. Ехать пришлось с бутылкой в руках.
Сейчас на полуостровах военных стало меньше, а территория превратилась в большой проходной двор. И бьют здесь бедных оленей из всех видов стрелкового оружия.
Дядя Миша поселился в одном из домов бывшей 'четверки' и вместе со своим тезкой, нынешним бригадиром оленеводов Герасимовым, ведет настоящую войну с браконьерами. Естественно, 'потери' несет только одна сторона. Не надо объяснять какая.
Мотка
При всей бедности оленеводы всегда угостят чаем и удивительно вкусным мясом. Подкрепиться надо, так как до следующей жилой точки 57 километров. Впрочем, это сегодня, а путешествуя лет этак сто назад мы могли попасть в гости в одну из финских семей, которые безбедно жили в богатом пастбищами урочище между ручьями Морозова и Полтын-йоки.
Бывший пограничник Иван Ромашов рассказывал:
- В тридцать девятом мы пришли на это место оборудовать заставу. Ну прямо рай какой-то. Травка, цветочки, коровы бродят. Ближе к ручью стоят два-три дома. На пороге одного из них лежит черный кот. Собачка подбежала к нам, принялась 'ругать'. И никого вокруг. Потом выяснилось: жившие там финны бросили все и убежали на свою сторону границы, в Пумманки.
Вот еще осталось в памяти: недалеко от финских домов были остатки казарм. Ходили слухи, что в восемнадцатый - двадцатый годы казармы принадлежали интервентам.
А рыбы сколько! Ложки-тарелки, бывало пройдешь по ручью с удочкой - и форельки с полведра...'
Подтверждаю, что Ромашов рассказывает не рыбацкие байки. В 1976 году сам видел, как матрос теплохода 'Канин' Виктор Пономарев в небольшом озере часа за четыре поймал на удочку около трехсот
