Утром погода улучшилась. Выглянувшее из-за облаков солнце быстро разогнало туман, застилавший болото. Мы позавтракали, свернули палатку, уложили свои рюкзаки и тронулись в путь. Нужно было пораньше прийти в деревню Никулкино, чтобы получить у мастера лодку и успеть приготовиться к водному путешествию.
— Внимание! — важно объявил капитан, посмотрев на компас. — Шагом марш!
И он первым начал спускаться с горы к болоту.
— Стойте!
Мы остановились, удивленно глядя на Виктора.
— В чем дело? — недовольно спросил капитан.
— А мусор? — вопросом на вопрос ответил ему Виктор.
И он показал на валявшиеся около нашего погашенного костра обрывки газет и конфетные обертки. Да… Ничего не скажешь… Трудное это дело — самого себя приучать к порядку. Если бы не Виктор, мы бы так и ушли, оставив после себя это безобразие. А ведь только вчера ругали других туристов!
Не глядя друг на друга, мы сбросили с плеч рюкзаки и в два счета убрали и зарыли в землю все до последнего клочка бумаги. И что самое удивительное, настроение наше после этого сразу улучшилось.
— «Шагай вперед, комсомольское племя!» — продекламировала Оля.
— Шагом марш! — бодро повторил капитан. — Идти друг за другом, Виктор — замыкающий. Азимут — 300!
Ну и любит же форсить наш капитан! Откуда он взял этот азимут? Ведь у нас даже карты настоящей нет, а без нее нельзя точно определить направление.
С появлением солнца еще сильнее запахло дурманящим болиголовом.
— Это не дурман и не болиголов, — поправила меня тут же Татьяна, — а багульник болотный!
Вот и она тоже вроде Леньки обожает всех поправлять. Особенно когда речь идет о растениях. Ботаника — ее конек. Не упустив случая, она принялась рассказывать о болотных мхах и кустарниках.
— У багульника листочки кожистые, продолговатые, сверху темно-зеленые, блестящие. А снизу у них рыжий войлок. Это вечнозеленый кустарник семейства вересковых. Применяется в медицине. Содержит много эфирных масел… А вот это, смотрите, болотный мох сфагнум. У него нет настоящих корней. Стебель мягкий, рыхлый, с тремя видами листочков: сверху — короткие, скрученные, в средней части — горизонтально расположенные, в нижней — длинные, обвислые, постепенно отмирающие.
Виктор, чтобы лучше слышать Татьянину лекцию, подошел почти вплотную ко мне. Я уступил ему свое место и пошел замыкающим. Не больно-то мне интересно знать про этот сфагнум без настоящих корней! Мох и мох. Ничего в нем такого нет. Его между бревен кладут, когда дома строят. Для конопатки. А багульник, или болиголов, как ни называй, все равно на болоте сразу отличишь: запах от него такой, что прямо с ног валит. Не долго и сознание потерять, если в самые заросли заберешься.
И все-таки как-то обидно, что другие больше тебя знают. Татьяна, когда о растениях говорит, латинскими названиями так и сыплет: бетула — береза, линус — сосна, саликс — ива… Даже землянику по- латыни умеет называть. Виктор, тот по лесоводству специалист. Оля в искусстве здорово разбирается. Ленька — историк, всякие там восстания рабов изучает. Один только я ничего толком не знаю, а только так, всего понемножку. Поверхностная я личность. Хотя и разносторонняя. Так обо мне мама однажды сказала. Но разносторонний — это тоже кое-что, так ведь?
Пока я обо всем этом размышлял, болото уже кончилось, и мы, войдя в лес, бросили свои так и не понадобившиеся нам шестики.
Лес был такой же, как и на южной стороне болота: сначала шли низкие, чахлые сосенки, потом начался темный, сумрачный ельник с зарослями кислицы — заячьей капусты и, когда стало посуше, появились березы и высокие сосны.
Вскоре мы вышли к ручью Боборык. Но перед этим снова чуть было не сбились с правильного пути. И опять мы уклонились вправо. Хорошо, вовремя заметили это и, поверив компасу, вернулись на нужный курс. Но я, пользуясь тем, что день был солнечный, проверил правильность взятого нами направления еще одним способом — с помощью часов. Чтобы определить направление на юг по солнцу и наручным часам, достаточно часовую стрелку направить на солнце. Затем угол между часовой стрелкой и цифрой 1, а с учетом летнего времени — цифрой 2 на циферблате делится пополам. Эта линия и будет направлением на юг.
Немного спустя мы вышли на просеку. Просеку даже в сильно заросшем лесу всегда легко отличить от обычной тропинки: она проложена по прямой линии, без всяких поворотов или изгибов. Метров через сто нам встретилось пересечение двух просек. Для тех, кто заблудился в лесу, такое пересечение лучше всякого компаса покажет, где юг, а где север.
Дело в том, что просеки в лесу прорубаются не как попало, а только в направлении с севера на юг и с запада на восток. В таком же порядке размечаются цифрами на карте и кварталы. А в месте пересечения двух просек, отделяющих один квартал от другого, на небольшом холмике устанавливается короткий, заостренный кверху столб с четырьмя прямоугольными выпилами. Каждый такой выпил обращен в сторону одного из кварталов леса. И на нем написан номер этого квартала.
Например: с четырех сторон столба в боковых выпилах стоят цифры 23, 24, 36, 37. Что это значит? А то, что ты находишься в точке пересечения просек, разделяющих четыре квартала с этими номерами. А теперь вспомним, что номера кварталам присваиваются на плане местности слева направо, то есть с запада на восток — один, два, три и так далее. А когда кончится один ряд, начинают нумеровать второй, пониже первого, то есть южнее. Вот и получается, что север будет находиться в направлении просеки, проложенной между кварталами 23 и 24. Все очень просто! Но на всякий случай я все-таки зарисовал и квартальный столб, и схему расположения кварталов в лесу или, как пояснил мне Виктор, «квартальную сетку леса». Оказывается, в наших европейских лесах кварталы почти везде имеют размер километр на километр. Так что если идти по просеке, то через десять-пятнадцать минут хода обязательно встретишь квартальный столб с номерами кварталов и легко определишь, где какая сторона света.
Ручей Боборык, к которому нас привела просека, проложенная на север, оказался не более одного метра в ширину. Оба берега его густо заросли сочной травой. Здесь Татьяна опять нашла повод блеснуть своей ботанической эрудицией. А было это так. Приблизившись к ручью, я заметил среди прибрежной травы стебелек с гроздью небольших, неопределенного цвета ягод и нагнулся, чтобы получше рассмотреть его. Я уже протянул руку, собираясь сорвать стебелек, но в последний момент передумал Сам не знаю почему. Что-то было в этом растении жалкое, трогательное… Может быть, потому, что оно стояло так одиноко среди этой береговой растительности? Или потому, что у него был один-единственный лист? Не знаю. Если бы этих стебельков с ягодами было много, я бы, наверное, сорвал один. Но он рос в одиночестве. Наверное, поэтому я и не тронул его. И показал Татьяне.
— Не смей к нему прикасаться! — тут же закричала она, хотя я уже и не думал этого делать. — Это гроздовик. Очень редкое реликтовое растение. Он даже в Красную книгу занесен!
Реликт… Значит, этот заморыш дошел до нас из далекого прошлого, за многие-многие тысячелетия… Вот так штука! Мы стояли вокруг стебелька и с почтением его разглядывали. Вдруг он последний во всем нашем лесу? А может быть, даже во всем районе? Мне даже жутко стало. Вдруг больше таких нет на всей земле?! Вот сорви его или даже наступи случайно ногой и… конец целому виду!
Нам захотелось как-то помочь этому несчастному гроздовику, который, как сказала Татьяна, размножается спорами, как папоротники. Может, его нужно от солнца прикрыть? Или, наоборот, траву вокруг вырвать, чтобы ему светлей стало? Но Татьяна сказала, что ничего делать не нужно и что лучше всего не трогать любое редкое растение и даже не подходить к нему близко. Мы так и поступили.
Сразу же за ручьем нам повстречалась узкая лесная дорога, и капитан повернул по ней влево. Это было правильно. По моим прикидкам, до Никулкина оставалось не более пяти километров.
— Я есть хочу! — заявил вдруг Женька.
И в самом деле, пора было перекусить. Тем более, ручей с хорошей водой был рядом. А этим обстоятельством в походе не следует пренебрегать, как мы убедились вчера на сухом болоте. Мы выбрали
