не могли обойти эту позицию с флангов. А наши бойцы, зарывшись в землю, не позволяли им продвинуться вперед и ударить в лоб. Били по фашистам из винтовок и пулеметов. Небольшие круглые ямки — это заросшие травой воронки от снарядов и мин. Сколько же их здесь!
Я прикинул: воронки были в трех-четырех, самое большое в семи шагах одна от другой. И все-таки наши солдаты держались под этим шквалом огня. Вели бой день, ночь, еще день и еще долгую, долгую ночь… Они погибали один за другим, но не покидали высотку. Хотя и могли уйти. Вполне можно было отползти с высоты назад вот этой ложбинкой, а потом, пригнувшись, добежать до огородов, уйти задами деревни в те большие леса, где мы недавно были. Там бы их ни один фашист не нашел. Но они не ушли, не захотели прятаться. Они дрались и не пускали фашистов.
Я снова поднялся на вершину холма, к обелиску с красной звездой. Я встал перед ним, сняв с головы кепку.
Вставало солнце. В Никулкине горланили петухи. Медленно таял туман над лугами. И никого вокруг не было. Ни единого человека. Только я и они, наши погибшие солдаты…
У лагеря кверху потянулся сизый дымок. Я пошел к реке осматривать поставленные с вечера жерлицы.
Ближе всех была жерлица на перекате. Нетронутый пескарик на ней давно уже окоченел. Пустой оказалась и вторая жерлица, поставленная у коряги. На третьей живец был сорван с крючка. Зато, подходя к четвертой, под нависшим кустом ивы, я еще издали увидел, что рогулька жерлицы пустая, а шнур с нее смотан. Неужели попалась? Но я тут же с огорчением отметил, что он вовсе не натянут. «Наверное, сошла!» — решил я и без всякого волнения или радости принялся вытаскивать из-под куста удилище жерлицы.
Но едва я потянул к себе шнурок жерлицы, как на другом его конце под водой кто-то потащил его в свою сторону. «Значит, все-таки есть!» — чуть не вскрикнул я. Рыба упиралась не слишком сильно, и я без особого труда подвел ее к берегу. Это оказался налим. Удивительно! Обычно налимы попадаются на жерлицы поздней осенью, в ненастную, холодную погоду. Или даже зимой. В теплое время года они прячутся под коряги или в рачьи норы и совсем не берут на живца. А этот попался! Он был не слишком крупный, сантиметров сорок длиной. Но все же это была настоящая добыча. Не какие-нибудь там пескарики, над которыми потешалась Оля. Посмотрим, что-то она теперь скажет!
Я отвязал от удилища последнюю жерлицу, продел налиму под жабры ивовый прутик и с торжеством понес свою добычу к нашему лагерю. Там уже вовсю горел костер, и вокруг него весело хлопотали дежурные — Татьяна и Женька. Ленька купался, а Оля перевязывала Виктору ногу. Я спокойно подошел к костру, положил налима в траву и полез в палатку, чтобы убрать на место свои жерлицы. У меня для них была специальная пластмассовая коробка. В ней кроме жерлиц хранились крючки, пакетик с запасной леской, поплавки с крючками и всякие другие рыболовные принадлежности.
Когда я вылез из палатки, все ребята стояли вокруг налима и рассматривали его.
— Да, это действительно налим! — сказал капитан. — Самый неразборчивый и прожорливый хищник наших рек. Не считая щуки.
— Его надо почистить и сварить! — сказала Татьяна.
— Лучше зажарить, — посоветовал сидевший у костра Виктор.
— С картошкой! — мечтательно сказал Женька и даже зажмурился.
Все хвалили меня и моего налима. Только Оля ничего не сказала. Она даже не взглянула на мою рыбину. Она делала вид, что никакой крупной рыбы тут вовсе нет. А если и есть, то что в этом особенного!
Я собирался уже сам почистить налима, но после такой злонамеренной демонстрации отдал ножик Татьяне и снова залез в палатку. Просто удивительно, как эти девчонки умеют портить человеку настроение!
Подремать мне не удалось. В палатке было душно, а снаружи доносились разговоры, смех и совершенно бессмысленные выкрики. Меня всегда удивляет, как много ненужной, пустяковой информации сообщают друг другу люди, собираясь вместе! Устав от их болтовни, я снова выбрался из палатки.
С самого утра вместе с Женькой хлопотал по хозяйству и его новый друг Юрка. Они то и дело о чем-то перешептывались и перемигивались. А после завтрака, наевшись жареной рыбы с картошкой, оба убежали в деревню.
Нога у Виктора болела все сильнее. Он терпел, но видно было, как ему трудно. Ходить он не мог. Только прыгал. Я вырезал ему костыль из толстой ивовой палки по всем правилам лесоводческой науки — в порядке прореживания береговых зарослей. Виктор обмотал рогульку костыля своей майкой и получилось совсем неплохо: опираясь на костыль и поджав больную ногу, он мог теперь довольно свободно передвигаться по лагерю. Но о большом походе, конечно, не могло быть и речи.
Положение наше осложнялось еще и тем, что продуктов становилось все меньше. То ли мы ошиблись в расчетах и взяли с собой слишком мало еды, то ли аппетит у всех был слишком хороший, но факт оставался фактом: продуктов у нас осталось лишь на два дня. А продуктового магазина в Никулкине нет. Нужно продолжать путешествие. Но как?
Капитан, я и Татьяна уже было собрались идти к тетке Ульяне, чтобы снова попытаться уговорить ее отдать нам лодку, не дожидаясь хозяина, как из деревни примчались Женька и Юрка. Они так запыхались от быстрого бега, что даже толком говорить не могли. Светлые стриженые Женькины волосы взмокли от пота, он спешил, захлебывался и кричал так, словно все мы были глухие.
— Она говорит, ладно, берите чолон! Только, говорит, пускай Витька, то есть Виктор Корнев, расписку напишет. Я говорю, теть Ульяна, он, говорю, обязательно напишет! Пусть, говорит, напишет! А то, говорит, не дам. Виктор, пиши скорее, пока она не передумала!
И в самом деле, размышлять было некогда. Я вырвал из дневника чистую страницу, дал Виктору карандаш, и он принялся составлять расписку в получении лодки.
Капитан для солидности хотел сам отнести и вручить расписку тетке Ульяне, но Женька выхватил бумагу у него из рук, и они вместе с Юркой снова умчались в деревню.
Обрадованные таким поворотом событий, мы быстро принялись сворачивать лагерь.
Каким все-таки молодцом оказался наш Женька! Сначала с сыном хозяйки подружился, а потом с его помощью сумел уговорить и тетку Ульяну. Дипломат! А я-то считал его ни на что не способным, чуть ли не обузой в нашем походе.
Через полчаса мы со всеми вещами, прихватив и рюкзак Виктора, подошли к сараю, в котором хранилась лодка. Никакого замка на двери действительно не было. Юрка выдернул из щеколды деревянную затычку, распахнул ворота, и мы гурьбой ввалились в сарай. У стены на круглых чурбачках лежал опрокинутый кверху днищем черный, хорошо просмоленный челн. Мы тут же его перевернули. В долбленом, с широко разведеннными бортами, челне были устроены три поперечные скамьи, одна в центре, а две других поближе к корме и носу. С боков челн был обшит двумя широкими тесинами, на которых имелись гнезда для металлических вставных уключин. Рядом с челном лежали новенькие, свежевыстроганные весла. Словом, это была мечта, а не челн! Он мог поднять до восьми, а то и десяти человек, если, конечно, плыть осторожно и соблюдать равновесие. Дело в том, что эти долбленные из осины, с закругленным днищем лодки очень легко опрокидываются. Но зато на них можно плавать даже по сильно заросшим травой и камышом речкам, протокам и озеркам. Они легкие и прочные, эти челны-долбленки. Их можно без особого труда перетаскивать волоком по земле из одного водоема в другой. У моего дедушки тоже был такой челн, и мы с Виктором часто плавали на нем на рыбалку.
От сарая до реки было метров сто. Мы легко с помощью катков дотащили челн до воды и под крики «ура» спустили его с берега на заросшую кувшинками воду. Как раз к этому времени приковылял к нам Виктор. Мы быстренько бросили в челн наши рюкзаки, посадили на самое удобное место раненого, принесли из сарая весла.
Юрка и Женька суетились перед отплытием больше всех. Уж очень им было невтерпеж начать водное путешествие.
— Ну, чего вы копаетесь? — возмущался Женька, с опаской оглядываясь на деревню.
Я уже тогда заподозрил что-то неладное, но меня отвлек возглас нашего капитана.
— А где же Кучум? — воскликнул он, строго оглядывая нас.
И в самом деле, наш верный страж куда-то исчез. Мы начали вспоминать, когда видели его в последний раз. Я точно помнил, что рано утром, когда шел проверять жерлицы, около палатки его не было.
