Лане и Велу хотелось поговорить, разузнать у приехавших новости, но нельзя же начинать разговор, не накормив сначала гостей. И Лана, быстро и ловко выпотрошив щуку, лежавшую на дне лодки, торжественно поднесла ее к костру.
— Что это у тебя? — оживился вновь Одноглазый. — Щука? Это хорошо, это славно! Щуку надо с чермень-травой печь. Не знаете, что за трава такая? В еловом лесу растет, кисленькая, листочки мелкие…
Лана давно уже засыпала щуку перемешанной с раскаленными углями золой, а Одноглазый, то и дело сглатывая слюну, продолжал учить ее, как щуку готовить:
— Надо ей, щуке, брюхо вспороть да вместо кишок чермень-травой набить. Да в золу ее, зубастую, закопать, да горячими угольками сверху засыпать и ждать, пока подрумянится. Потом на другой бок повернуть. А когда глаза у нее белыми станут — спеклась, значит, щука. Пора есть…
Пока щука, хоть и без чермень-травы, пеклась в горячей золе, Лана достала из лодки кожаный мешок с запасами. Каждый получил по одной копченой, обмазанной жиром тетеревиной тушке, еще зимой заготовленной в предвидении большого похода.
Веселый и разговорчивый гость сразу замолчал, только и слышно было, как на крепких его зубах хрустели птичьи косточки. И второй воин, по имени Вьюн, угрюмый и молчаливый, тоже жадно впился в своего тетерева. Видно, давно не ели оба, проголодались. Вел удивился: в лесу дичи полно, под дубами, что на опушке стоят, вся земля кабанами изрыта. Может, некогда Одноглазому и Вьюну на охоту сходить, спешат куда-то?
Пока ели тетеревов, уже и щука была готова. Лана разделила рыбину на части, дала каждому из мужчин по большому куску. Горячее, белое рыбье мясо разваливалось в руках, обжигало. Оба воина довольно урчали, заглатывая его и сплевывая себе за спину, не в сторону Родового огня, мелкие рыбьи кости. Наконец насытились оба. И Вел тоже отложил то, что съесть не успел. Настало время для разговора.
Икнув и вытерев руки о кожаные штаны, Одноглазый начал рассказывать. Оказалось, что половину зимы дружина Яра в Городце жила. Поначалу на туров и кабанов охотились, медведей с берлог поднимали. А когда снег глубоким стал и туры с оленями и кабанами к теплым местам ушли, начали воины домашних коров и быков резать. Когда всех съели, распустил Яр дружину. Разбрелись воины по родам своим. Теперь же, когда снег стаял, велено им опять в Городце собраться. Вот они с Вьюном и едут туда. В родах запасы кончаются, не только гостей, себя кормить нечем стало.
— Врешь, — прервал Одноглазого его молчаливый товарищ.
— Чего вру?
— Есть запасы…
— Может, и есть! — согласился Одноглазый. — Может, просто не хотят селяне кормить нас. Забыли, кто их от кафов спас. Ну и ладно. Вот подсохнет земля, в набег нас Яр поведет. Там откормимся!
И Одноглазый, довольный теплом, сытостью и собственным остроумием, захохотал утробно, раскатисто.
— На кафов в набег пойдете? — спросил Вел.
— Нет. Зачем на кафов? К ним пойдешь, может, еще и сам не вернешься! — И Одноглазый, совсем развеселившись, захохотал еще громче. — В другие места пойдем. Хочешь с нами? Яр тебя помнит.
— Нет. Не пойду с Яром. Разные пути у нас с ним. К себе в род я иду, к племени своему. И Лана со мной.
— Зиму как прожили? — серьезно спросил Одноглазый, но тут же не выдержал, подмигнул озорно Лане, державшей ребенка: — Вижу, вижу! Чего тут и спрашивать. Хорошо, значит, жили. Сытно.
Посмеявшись вместе с Одноглазым, Вел не спеша принялся рассказывать про Гура, про то, как снял тот железные кольца с ног Ланы, как научил Вела железо на огне греть до красного цвета, а потом, по нему, мягкому, ударяя, делать разные вещи. Напрасно Лана делала страшные глаза и изо всех сил мигала ему. Вел не понимал, чего она хочет от него, зачем за рукав дергает.
— Что ты мигаешь? Или глаз засорила? Я правду рассказываю. Разве не так все было?
И Вел, подведя гостей к лодке, стал показывать им подаренные Гуром железные вещи. Потом и меч свой невиданный показал. Из чехла его вынул, остроту лезвия дал им пальцем попробовать. Радовался Вел, видя, как удивляются воины. И все новые чудеса им показывал. Дубовые, толщиной в руку, сучья перерубал одним махом, солнечные лучи мечом ловил и в глаза пускал воинам. И не мог понять Вел почему все больше мрачнели гости, почему жадной, неуемной завистью зажегся вдруг единственный глаз Одноглазого, почему насупился и без того мрачный Вьюн.
Долго молчали гости, у огня сидя. Потом переглянулись между собой, отошли к коням, поговорили о чем-то. Вел у костра спокойно сидел. Вдруг вспрыгнули оба воина на коней своих, вскинули руки с копьями и прокричали грозно:
— Бойся нас! Слышишь, Вел? Бойся!
Вел мог бы схватить лук, пустить стрелу в вероломных гостей. Закон разрешал это. Но он лишь смотрел оторопело на всадников. Разве он плохо их принял? Разве не накормил досыта? Чем заслужил он такую обиду? Почему люди, только что гревшиеся у их огня, евшие и хвалившие их пищу, вдруг объявляют себя его смертельными врагами? Почему?!
В ярости вскочил Вел на ноги, выхватил из ножен свой сверкающий меч и крикнул вслед удаляющимся воинам:
— Эй ты, одноглазый трусливый барсук! И ты, кишка молчаливая! Я поймаю вас обоих живьем, распорю ваше брюхо и набью его чермень-травой. Бойтесь меня!!!
Одноглазый и Вьюн не стали более дожидаться и, угрожающе потрясая копьями, пустили коней рысью. Когда они скрылись в лесу, Лана, оторвав от груди тут же зашедшегося в истошном крике ребенка, принялась торопливо собираться в дорогу.
— Не надо спешить, — сказал Вел. — Дай сыну поесть досыта. Мы остаемся здесь на ночь.
Тут Лана не выдержала. Она начала кричать еще громче сына. Она кричала, что ее муж глуп и хвастлив, как белка, которая любит дразнить людей своим пушистым хвостом и забывает, что у людей есть стрелы. Так и он — расхвастался подарками Гура и забыл, что у воинов Яра есть не только стрелы, но и копья.
— Мы останемся здесь! — повторил Вел.
Лана даже задохнулась от гнева. Неужели ее Вел на самом деле так глуп? Неужели он не понимает, что скоро вся дружина Яра примчится сюда?
— Мы останемся здесь! — в третий раз сказал Вел.
Лана перестала кричать. Тихая и покорная, она снова взяла сына на руки, села рядом с мужем. Потом сказала:
— Ты смелый, Вел. Ты очень смелый и очень сильный. Это все знают. Зачем еще раз показывать свою смелость и силу?
Вел рассмеялся.
— Какую смелость? Неужели ты, Мудрая Зачинательница Нового рода, хочешь плыть дальше, все время ожидая засады и нападения? Разве не лучше покончить со всем этим здесь, сразу? Одноглазый и Вьюн не поедут за Яром. Они сами захотят добыть Сверкающий меч. Но сегодня они не могут напасть на нас. Нынешнее Солнце видело, как они грелись у нашего огня, как ели нашу с тобой пищу. Они должны ждать нового Солнца, прежде чем напасть. Разве ты забыла об этом?
— Но утром, как только новое Солнце взойдет, они подкрадутся и издалека убьют тебя стрелами!
— Пусть убивают. А потом Вел встанет и убьет их своим сверкающим мечом! Не бойся ничего, займись лучше сыном и сушкой одежды. Набери побольше травы для подстилок. А я пойду в лес, на охоту.
Взяв прочное, с широким и длинным железным наконечником копье, тугой лук со стрелами и свой неразлучный меч, Вел не спеша пошел к опушке дубовой рощи. Был тот весенний предзакатный час, когда солнце освещает лишь верхушки деревьев, а внизу, под кронами, меж стволов уже сгущаются сырые, прохладные сумерки. Лес, как путник после целого дня ходьбы, устало и неторопливо готовился ко сну. То там, то здесь взлетали с земли и устраивались на ночь среди густых ветвей черные тетерева и пестрые, хохлатые рябчики. Было их столько, что Вел мог, не сходя с места, сбить стрелами не менее четырех штук. Но не охота интересовала его. Велу надо было узнать, тут ли Одноглазый и Вьюн, или они умчались за
