выходе — ноль.
— А что с конвоем?
— Вот тут-то как раз обмануть не хотелось бы. Речь идёт о жизнях людей. Немцы обстоятельно к зиме готовятся. Стало известно, что для засевшего гарнизона в Петсамо, двадцатой горной армии генерала Дитля, пойдёт конвой с тёплыми вещами, топливом и продовольствием. Агенты передали, что в Нарвик целый транспорт с полушубками и саморазогревающимися консервами прибыл. Даже дрова везут. Сейчас линию фронта с места не сдвинуть, а если немцы обживутся, так ещё и в наступление перейдут. Нельзя этого допустить. Северный флот пока что молодой, и боевых кораблей — по пальцам пересчитать. Он ведь совсем недавно только флотилией был. Корабли ещё царской постройки, да из рыболовных сейнеров переделанные. Понятно, что моряки бросятся на конвой с отвагой обречённых, только вот цена будет очень высокой. Но хуже всего, что неизвестно, когда пойдёт конвой. Если бы мы знали день, могли бы организовать одну хорошую атаку, а держать под контролем морские пути немцев — таких сил нет. Вот Александр Иванович и рассчитывает на то, что я эту дату из Горбуна вытрясу. То есть из тебя.
— Понятно. Я сначала хотел предложить, чтобы ты мне побег устроил, но вижу — не тот случай.
— И куда бы ты побежал? Тебя же сразу схватят и пристрелят. Нет, сиди лучше здесь. Так для тебя безопасней. Да и я, как тебя увидел, так сразу решил, что это Всевышний за меня вступился и напарника прислал.
Долгов полез в сейф и достал бутылку коньяка. Посмотрев на пёструю этикетку задумчивым взглядом мыслителя, он поставил её назад и, пошарив в глубине, вытащил железную банку с кофе.
— Давай, Максим, взбодримся, — он открыл крышку и потянул носом горький запах. — Самый дефицитный здесь товар. Трофейный. Но сейчас ему самое время, а то усну. Ты не бойся, как-нибудь выкрутимся. Я когда два месяца назад здесь оказался, думал — всё! Труба! А ничего, как-то ещё жив. Выберемся. Если с лодкой свяжемся, то это уже, считай, на неё перебрались. А если честно, задвинув в угол шкурный вопрос, мне не даёт покоя мысль, как бы нашего «Дмитрия» на конвой натравить.
Долгов покрутил в руках чашку с кофе и внимательно посмотрел на Максима, пытаясь определить: как ему такая идея?
— Тяжело морякам. Ты бы видел, что было, когда здесь появился «Адмирал Шеер»!
— А это ещё что за корыто?
— Это, Максим, не корыто, это немецкий крейсер. И крейсер серьёзный. Глава британской миссии в Архангельске предупреждал Головко о выходе «Адмирала Шеера» двадцать четвертого августа из Нарвика в район Новой Земли, но у нас эту информацию пропустили мимо ушей. Подпрыгнули, лишь когда узнали, что он, обойдя северным путём Новую Землю, объявился в Карском море. Что тут было! И ведь противопоставить нечего. Всех сил — пять эсминцев, построенных ещё в четырнадцатом году, да из них два на ремонте. А у крейсера орудия калибром двести восемьдесят миллиметров.
— Он что, ещё здесь?
— Нет, ушёл. Утопил ледокол «Сибиряков», обстрелял порт на острове Диксон и ушёл. Честно говоря, я так и не понял, зачем он приходил.
— Наверное, пошуметь. Мышцами поиграть.
— Я уже здесь подольше тебя, Максим, и кое-что понял. Немцы очень рациональный народ и ради шума и понтов ничего делать не будут. Ты только подумай: поход крейсера обеспечивали шесть подводных лодок. В то время, когда каждая на счету и требуется для перехвата союзных конвоев. А тут сразу сняли с патрулирования шесть штук. Да и результат похода мизерный. Он больше топлива сжёг, чем стоит этот несчастный ледокол. Это всё равно, что из дробовика по мухам палить. Странный поход, я бы сказал — бестолковый. Если только в нём нет скрытого смысла.
— А что моряки говорят?
— Официальная версия, что крейсер пришёл для нарушения советского судоходства на трассе Северного морского пути. Да какая здесь трасса? Ненцы на каяках, да одна баржа в месяц пройдёт. Здесь, Максим, у меня сам собой напрашивается ответ по Станиславскому: не верю! Ну вот не верю, и всё!
На столе вспыхнула лампа, запрашивающая позволение адъютанту войти в кабинет. Вальтер Шелленберг нажал кнопку разрешения и, отложив в сторону стопку с документами, посмотрел на дверь. Адъютант щёлкнул каблуками и, демонстрируя безупречную арийскую выправку и внешность, вздёрнул подбородок и застыл с папкой в руке.
— Что у вас?
— Донесение от оберштурмфюрера СС Шеффера!
Шелленберг заинтересованно взглянул на зажатую в руках адъютанта папку и встал из-за стола. Доклады профессора он приказал приносить вне очереди. Операция «Wunderland» набирала обороты, и каждая весточка с далёкого Севера была бесценна. Прочитав первые строки, руководитель VI управления РСХА удивлённо выгнул брови. Донесение профессора несколько отличалось от его представления о ходе операции. Шелленберг протёр глаза и начал читать сначала:
«Обстановка предельно накалена. Есть информация, что против меня разработана секретная операция. Подробности неизвестны. Помощником недоволен. Работает грубо, непрофессионально. При выполнении последнего задания, во время закладки радиомаяка, только чудом не попал в руки спецслужб. Помощника считаю потенциально опасным для себя и операции в целом. По Горбуну приму решение дополнительно, по обстоятельствам. При невозможности организации побега — ликвидирую. Также считаю необходимым устранить помощника, как не представляющего никакой ценности и ставящего ход операции „Wunderland” под угрозу срыва. Профессор».
Шелленберг вернулся за стол и задумался. Потом поднял трубку телефона и потребовал соединить его с канцелярией Гиммлера.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
НА СВОЕЙ ВОЛНЕ
Радиоузел представлял собой небольшую комнату с железной дверью и окнами, завешенными чёрными шторами. Вдоль стены громоздились металлические этажерки усилителей со светящимися ярким светом лампами. На двух рабочих столах стояли радиостанции с телеграфными ключами — основная и резервная. Открыл им дежуривший радист. Увидев Долгова, он посторонился и пропустил гостей внутрь.
— Свободен! — старпом жестом, не терпящим возражения, указал на дверь. Заметив, что радист не решается покинуть пост и нервно топчется на месте, он подошёл к нему вплотную и, взяв за пуговицу на груди, заглянул в лицо. — Не ясно? Идёт спецоперация! Дальше я сам.
— А разве вы умеете? — продолжал упираться радист.
— Я всё умею! — И старпом снисходительно похлопал его по плечу.
Теперь подействовало. Радист снял с шеи наушники и бережно положил на стол. Затем, оглянувшись, хотел дать совет по особенностям работы со станцией, но, увидев злющий взгляд Долгова, попятился и, пожав плечами, вышел, громыхнув дверью.
— Ну наконец-то! Давай, Макс, вникай, а то сколько у нас времени — неизвестно.
Максим почувствовал, как у него на руках от избытка в воздухе электричества зашевелились волосы. Взглянув на этажерки с лампами, он не удержался от удивлённого возгласа. Защитные экраны и заземляющие контуры, очевидно, ещё считались ненужным баловством и дурным тоном. Трансформаторы жужжали, облепленные притянутой пылью. «Правильно! — подумал он. — Радист должен быть со стоящими дыбом наэлектризованными волосами и при рукопожатии бить током. Тогда никто не будет сомневаться, с кем он имеет дело». Максим осторожно потрогал горячий колпак лампы. Рукав куртки тут же, как намагниченный, потянулся к гудящему усилителю.
— Толик, это мрак! Это полный мрак! Я ничего не смогу. Это как если бы ты всегда работал с ядерной
