Когда они подобрали в Атлантике немца с утопленной подводной лодки, штурман неожиданно ощутил в себе угасшие зачатки учителя и наставника. Он отчётливо почувствовал, что творится в душе Отто, этого счастливчика, единственного оставшегося в живых из всего экипажа и попавшего невесть куда, в чужой мир будущего, со своими правилами и порядками. Растерянного и подавленного. И тогда он взял над немцем шефство. Сначала учил русскому языку, а потом, когда подружились, любил устраивать Отто экскурсии по лодке и радовался, когда у того округлялись от изумления глаза и отвисала челюсть. Егор деликатно приподнимал ему подбородок двумя пальцами и важно говорил:
— Ну, этого ты не поймёшь, тёмный ты ещё, хотя послушай!
И Отто слушал, на радость штурману, ещё сильнее тараща глаза.
— Ты у себя был лейтенант, а я капитан третьего ранга! Кто у вас с таким званием мог быть?
— Командир эсминца или даже командующий базой.
— Да-а? — штурман удивлённо покачал головой. — Званиями у вас не швыряются. У нас командир эсминца — это капраз. Хотя и эсминцы нельзя сравнивать. Я тебя ещё штурманскому делу научу. Я в этом спец! Неувязка, ошибка на карте — ноль, это моё правило. Ты меня слушай. Я, сколько себя помню, на железе служу. Ничем меня не взять! Я, как медуза — щупальце отдавят, а у меня два новых растут. Эх, немчура, видел бы ты то, что я повидал! Ну, чего отстал? Шевелись, а то мне ещё за старпома суточный план на завтра писать.
Вспомнив о Долгове, штурман помрачнел. Ведь они уже трое суток безрезультатно ждут их у реки Поной. Ни весточки в эфире, ни засветки от прилетевшего гидросамолёта на экране. Забрезжившая поначалу надежда неумолимо гаснет. Егор тяжело вздохнул, и вдруг на него нахлынула неконтролируемая злость. Он вспомнил, как однажды в Питере, на день ВМФ, пытался рассказать, что такое автономный поход, какому-то прыщавому тинэйджеру, возомнившему себя бывалым матросом, потому что он переплыл на яхте Неву и на этом основании нахлобучил на голову морскую офицерскую фуражку.
Тинэйджер выслушал, затем пожав плечами, изрёк:
— Ну и что? Вы же не люди, вы военные.
— Идём, Отто, — проворчал Егор. — Мы не люди. Это у вас в Германии подводники — герои, а у нас — так, мелочь разменная.
Егор перевёл дух и, откинув запорную рукоять люка, подтолкнул Отто.
— Старпом — какой мужик! Кремень, кулак, лом в руках штангиста! Где он сейчас?
Штурман закрыл за собой люк и повел вокруг рукой.
— То, что это пятый отсек, ты уже знаешь. Вот это — опреснительная установка, а это — пост энергоустановки. О нём я тебе позже расскажу.
Вдруг ожил динамик внутрикорабельной связи, и в отсеке загремел голос командира:
— Штурману прибыть в центральный пост.
— Ну вот, — вздохнул Егор. — До химика мы так и не дошли.
Он с завистью посмотрел на вахту, занятую поеданием компота. Матросы запускали ложки в стеклянную литровую банку и вылавливали вишни. Консервированные фрукты от Ейского плодоконсервного комбината превратились в немыслимый деликатес. Это осталось то последнее, что напоминало о прошлой жизни. Банку выдавали на четверых человек, и прежде чем вскрыть, её трепетно гладили, читали состав, а главное — дату изготовления. Как магическая нить, цифры на этикетке связывали экипаж со «своим» временем. «Смотри, — подчёркивал ногтем дату один из матросов. — Десятое сентября! Это я как раз из учебки прибыл». — «А я в это время в отпуске был». — «А я в лазарете!»
Этикетку бережно отрывали и лепили на приборную доску или на стол под плексиглас, потому что знали: запасов консервированных приветов из дома осталось не больше, чем на неделю.
— Пошли, — штурман дёрнул смотревшего на матросов Отто. — Командир ждать не любит.
Дмитрий Николаевич, не глядя на Сорокина, кивнул на карту и отвернулся.
— Уходим. Прикинь курс.
— Куда?
— Поближе к Мурманску. Куда-нибудь в район Рыбачьего или Кильдина.
— А здесь — всё?
Командир не выдержал и, развернувшись к штурману, крикнул:
— А ты сам не видишь?
— Может, ещё сутки подождём?
— Нет смысла. Что-то у Долгова не получилось. К Мурманску подойдём поближе — будет связь устойчивее. Там будем ждать. Вдруг ещё раз на связь выйдет.
— Да я-то что? — вздохнул штурман. — Я как пионер. У меня и так всё готово.
Шеффер кивнул солдату, и тот поднёс кольцо к двери. Они шагнули внутрь, и тут же вспыхнул яркий свет. Внутри просторного, похожего на ангар помещения ничего не было, кроме лежавшего на каменном полу прозрачного саркофага с протянутыми к нему шлангами.
— Смотри. Это обещанная мною плата.
Долгов подошёл к стеклянному ящику и заглянул внутрь. Совершенно чёрная поверхность скорлупы не отражала свет, а, казалось, даже поглощала его. Вогнутая толстая пластина, похожая на обломок оболочки неизвестного механизма или даже панцирь доисторического существа.
— Можешь считать, что тебе стоило жить хотя бы ради того, чтобы увидеть это.
Старпом промолчал и, отвернувшись от саркофага, обвёл глазами ангар. Большая, стальная, похожая на гаражную, дверь защищала от снега и завывавшего снаружи ветра. От неё тянуло холодом и сквозняком. Напротив, через окно из толстого стекла, была видна ещё одна комната. Ассистент Шеффера раскладывал на столе медицинские инструменты и ампулы. Почувствовав взгляд старпома, он поднял голову и, осклабившись, подмигнул. Разволновавшийся при виде объекта Шеффер посмотрел на безразличного Долгова, поджал обиженно губы и кивнул застывшим у двери солдатам. Старпома крепко взяли под локти и повели в соседнюю комнату.
Шеффер вошёл вслед за всеми и закрыл дверь.
— Рудольф, что там с прогнозом?
— Барометр падает. Надвигается циклон. Через несколько часов заметёт.
— А температура падает?
— Нет. Если опустится, то незначительно. Не ниже минус пятнадцати.
— Плохо.
— Через неделю ждём антициклон. Тогда можно ожидать понижение за тридцать.
Шеффер застыл, глядя на покоившийся за стеклом объект. Каменный пол под саркофагом блестел как отполированный, лишённый свойственных камню линий, трещин и слоёв смешанных пород кварца. Он обратил на это внимание Йордана.
— Это его так преобразил объект, — усмехнулся помощник. — Похоже на застывшее стекло. Для таких экспериментов у нас слишком полевые условия. Нужна солидная лаборатория где-нибудь в центре Германии.
Шеффер прекрасно понимал Йордана. Тот уже полгода сидел в норе на русском севере, и его, конечно, сейчас больше всего волновала мысль о доме, а не научные исследования.
— В Германии, Рудольф, как ни странно, бомбят. Днём американцы, ночью англичане. А работать и здесь можно. Я согласен, что создавать сверхсолдат лучше в лабораториях института. Но мне не разорваться. Я должен быть здесь. Будем совмещать два дела сразу. Рейхсфюрер торопит. По пути сюда я получил радиограмму, в которой сообщалось, что сейчас решается судьба всего нашего проекта. И от меня требуют немедленных результатов. Я не могу ждать, когда упадёт температура. Объект охладим азотом. А сейчас отправь за двойкой. Будем готовить к первой пробе. Приготовь кинокамеру и фотоаппарат, пошлем снимки в Берлин. Сейчас займёмся им, — Шеффер кивнул на Долгова. — А после будем снимать воздействие объекта на живой организм.
— Для подопытной двойки эта проба будет первой и последней. Экспериментируя на ненцах, я не сумел найти критическую грань. Объект их убивал без предупреждения.
— А нам критическая грань и не нужна. Мне важно, как он убивает. Какие органы разрушает? Что
