умеют считать и читать, но, как правило, это объясняется недостатком образования. Пираханцев же оказалось невозможно научить счету. В течение восьми месяцев племя присылало к 'белым людям' своих детей, однако результаты оказались неутешительны: к концу обучения никто из индейцев не мог сосчитать до десяти, не говоря уже о такой сложной операции, как сложение. Обучающиеся даже не видели разницы между кучками, в которых было соответственно четыре и пять предметов – для них они выглядели одинаковыми. В языке пирахан числительных нет, хотя есть несколько слов для оценки примерного количества чего-либо.

Еще одна странность: отсутствие прилагательных, обозначающих цвет. На языке пирахан вполне можно описать цвет объекта, но только путем сравнения с другим объектом ('Закат видел? Мой машин такой же, только зеленый' – дословный перевод этого анекдота на пираханский невозможен, потому что слова зеленый в этом языке не существует).

И – отсутствие рекурсивных структур в синтаксисе (и, как следствие, конечность языка). Строчка из популярной песни 'я обернулся посмотреть, не обернулась ли она, чтоб посмотреть, не обернулся ли я' на пираханский непереводима в принципе, потому что даже для перевода такой простой фразы, как 'дом брата Джона', пираханцу потребуется громоздкая конструкция из двух предложений: 'У Джона есть брат. У брата есть дом'. Но это простой случай – описать же чувства лирического героя песни Максима Леонидова попросту невозможно. Описать последовательность событий ('Я обернулся. Я смотрю на нее. Она обернулась. Она смотрит на меня'), конечно, труда не составляет, но смысл? До последнего времени считалось, что наличие рекурсии – обязательное свойство языка, одно из главных отличий человеческого языка от коммуникативных систем животных. И тут на тебе.

Если принять на веру данные Эверетта – а он является единственным ученым, который вплотную занимался племенем пирахан в течение тридцати лет, – то получается, что затерянное в амазонских джунглях племя самим своим существованием опровергает ключевой тезис Хомского. Но не только его.

Неуниверсальная грамматика

'Одно из главных – и чрезвычайно недооцененных – лингвистических открытий, – пишет Стивен Пинкер, автор нескольких научно-популярных бестселлеров, включая переведенную на русский язык книгу 'Язык как инстинкт', – заключается в том, что неуниверсальные, выученные, вариативные аспекты языка не позволяют нам судить о культуре, в которой этот язык развивался. Лингвисты набрали невероятное количество свидетельств таких вариаций и зачастую понимают их причины, но все эти причины лежат в самом языке и не являются частью символического или телеологического культурного плана. Существуют SVO-языки и SOV-языки [В предложении на SOV-языке в начале стоит подлежащее [subject], за ним глагол [verb], а потом дополнение [object] – так, например, устроен английский язык. Японский – это SOV-язык, а ирландский – VSO. – Прим. ред.], существуют тональные и атональные языки, языки, в которых можно построить предложение без подлежащего, и языки, в которых этого сделать нельзя, но не существует SOV– или SVO-культур, тональных или атональных культур и т. д. Вариации так же автономны, как универсалии'.

Обратное, кстати говоря, в какой-то степени скорее всего верно. Согласно гипотезе Сапира-Уорфа, язык влияет на то, как мы рассуждаем, а значит, на то, как мы видим мир, – и, следовательно, на культуру в целом. Сегодня большинство лингвистов не отрицает связи языка с мышлением, нет согласия лишь в том, насколько эта связь сильна. Впрочем, Пинкер относится к сравнительно немногочисленной группе ученых, которых гипотеза Сапира-Уорфа не убеждает. Но так или иначе, мы действительно не можем судить по языку о культуре, его породившей (такие научные дисциплины, как лингвистическая антропология и антропологическая лингвистика, сегодня, с одной стороны, не в фаворе, а с другой – даже в лучшие времена не давали оснований считать, что культура способна влиять на глубинные свойства языка).

Гипотеза Эверетта одновременно угрожает теории универсальной грамматики и консенсусу относительно независимости культуры и языка. Согласно Эверетту пираханцы не умеют и не могут научиться считать, а также не используют в речи рекурсию не потому, что они, скажем, глупее европейцев, и не потому, что в их языке нет необходимых элементов, а потому, что им это не нужно. И в языке нет числительных и рекурсии по той же самой причине – людям, в сознании которых существует только здесь и сейчас, не нужны усложненные конструкции для описания действительности. Ее прекрасно можно описать и с тем, что есть.

Посеяв в журнале 'Современная антропология' (Current Antropology, 2005) ветер, Эверетт пожал бурю. Ноам Хомский с бывшим адептом публично пререкаться не стал, но Дэну Эверетту и без него нашлось с кем подискутировать. Оппоненты пустили в ход даже старую диссертацию Дэна – ту самую приглаженную и подстроенную под теории Хомского версию, которую Дэн Эверетт впоследствии переосмыслил. Впрочем, их несколько извиняет то, что эта диссертация – один из немногочисленных источников информации как о племени пирахан, так и о языке, на котором это племя говорит. Так что рекурсивный вызов диссертации Дэна Эверетта был неизбежен, других данных у лингвистов просто нет (точнее, почти нет – есть свидетельства бразильского этнографа сорокалетней давности и данные, собранные учеными, которых привозил Эверетт, – впрочем, никто из этих ученых языка не знает). Как водится, стороны ни о чем не договорились и расстались слегка недовольные друг другом. Противники Эверетта считают, что его предположения противоречат современным представлениям о развитии языка и его взаимосвязи с культурой. Эверетт полагает, что так называемые современные представления, мягко говоря, неполны, а те, кто отвергает его предположения, только вредят развитию лингвистики.

Не исключено, что членам племени даже польстило бы, что они стали главными героями растянувшегося на два года ученого диспута. Но из-за того, что в синтаксисе их языка нет рекурсии, рассказать эту историю было бы трудно. Отдельную – и, похоже, неразрешимую – проблему представляет перевод и объяснение того факта, что Дэниел Эверетт обсуждал пираханцев с лингвистами, многих из которых никогда не видел: причем трудно не столько объяснить, как он это делал, сколько зачем. В конце концов, о чем можно говорить с человеком, если ты не знаешь, какого он роста?

МЫСЛИ: Взять на испуг

Автор: Ваннах Михаил

Определение науки как способа удовлетворения своего любопытства за чужой счет хорошо известно. Но как побудить потенциального жертвователя ради этого расстаться со своими кровными?

Страх

Начиная с Жан-Жака Руссо, через пирамиду потребностей Маслоу, проходит представление о стремлении к выживанию, сохранению себя, как о первейшей потребности потомков Евы. И представляется вполне разумным, что тот, кто уговаривает других тряхнуть мошной, должен начать с эксплуатации их страха.

Можно вообразить себе первобытный базар, на котором владелец кремневых отщепов и булыжников нахваливает свой товар, пригодный для того, чтобы соорудить копье, способное уберечь обладателя от клыков саблезубого тигра, и топор, который не подведет во время обороны родного стойбища от супостатов из пещеры за бугром. Наукой тут и не пахнет – чистая коммерция плюс запасы сырья на естественных «складах»: кремня для наконечников копий, нефрита, идущего на топоры, обсидиана, из которого получались превосходные ножи, вызывавшие зависть хирургов вплоть до появления лазерных инструментов. Ну и сверхтрадиционные, проходящие через десятки поколений технологии их обработки.

Но страх уже заставлял людей раскошеливаться.

Пройдет время, и 'на помощь' страху придет знание…

Болеслав Прус в романе «Фараон» превосходно описал этот процесс. Для сохранения своего влияния египетские жрецы используют солнечное затмение. Астрономические знания позволяют им, играя на суеверных страхах толпы, сохранить власть и, следовательно, доходы храмов. Часть которых, возможно, пойдет и на пополнение знаний.

Трудно сказать, случались ли такие сцены на самом деле, но вот страх голода, неурожая эксплуатировался наверняка. И хранители календаря, позволяющего определить точные сроки сева, получали за свое знание сполна.

Тут мы говорим не о науке, но о знании. Земледельческие цивилизации долин великих рек Востока, несмотря на колоссальный объем накопленных знаний, – в том числе и математических, и астрономических, – несмотря на мастеровитость в вычислениях, науки не породили. Ее создали греки с их

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату