Но почему-то мистическое — не страшно. Страшно совсем другое… Не железо, не кости… Нет…
Страшного хватает много. Но осознание этого страшного приходит потом, порой через годы. Хотя вот вспоминаю сейчас — ну что такого уж страшного?
Подумаешь, противогазные трубки из земли торчат… Штук сто… Как черви. Большие черно-зеленые черви, вылезающие из земли. На поляне больше ничего. Только брошенные противогазы.
В километре от этого места, на самом берегу Волхова — место санбата. Зимнее. Потому как нашли яму — сотня ампутированных ног. В ботинках. Аккуратно распиленные кости. Кто-то из тех, кому отрезали обмороженные ноги, возможно, еще жив. А кости мы похоронили.
Страшно было, наверное, Толе Бессонову, когда он нашел и поднял своего однофамильца и тезку. Бессонова Анатолия. Когда развернули медальон и прочитали записку — он просто ушел в лес. Один через час примерно вернулся. Хмурый, серьезный, сосредоточенный.
Мне всегда жутко — когда поднимаешь санитарное захоронение. Нет. Не кладбище.
Огромная яма — пять на пять и глубиной метра два. Туда немцы поскидывали после боя убитых десантников из 204-й воздушно-десантной бригады.
Убитых и раненых. У некоторых прострелены черепа. Бинты и пластыри…
Один боец стоял в углу ямы. Вытянув руки вверх. Хотел выбраться. Не смог. 82 бойца в той яме было.
Кто сверху — одни косточки. Ниже — сохранение идеальное — кожа, подкожный жир, волосы, ногти, мясо.
Мне подают снизу здоровый кусок глины:
— Леха, посмотри медальоны в карманах!
Все черное. В органической жиже. На куче этой глины — человеческая лопатка. Хочу посмотреть под ней. Не отдирается. Прилипла, что ли? Поддеваю саперкой кость. Подается. А под ней — мясо. Белое, волокнами. Это не кусок глины. Это человеческое туловище — конечности отгнили, голова тоже. Дурно как-то становится. Сжимаю зубы. Обыскиваю карманы. Вернее то, что от них осталось. Медальона нет. Только остатки какой-то газеты…
За день мы управились. И пять медальонов все-таки нашли.
Два раза я принимал участие в подъеме захоронок. И каждый раз не по себе.
Еще страшно становится, когда поднимаешь бойца… А у него ножки маленькие, размер 35–36. И коса девичья. Вот это страшно.
А основное чувство — тоска. У меня, по крайней мере.
Особенно тоскливо было на немецком заброшенном кладбище под Демянском. Сотни могил. Зимних могил. Не глубоких.
И все вскрыты «черными».
Все обшарили и останки раскидали.
Мы собрали их в кучу, закидали землей. Постояли молча. Ну, пару сигарет положили. И понимаешь, что к немцам туда — никто и никогда не приедет. Наши хотя бы в своей земле лежат. В родной.
А эти…
А черт с ними!
Сюда их никто не звал, вот и пусть лежат там, на заброшенных немецких кладбищах.
11. ПОИСКОВЫЙ БАРДАК
На самом деле нас надо разогнать к чертовой матери. Забудьте то, о чем я писал до этого.
Мы не святые. Мы похоронная команда и не более того. А как в любой организации — в нашей среде очень много дерьма.
Помните — я писал о детях и женщинах в «Поиске»?
Так вот…
На детях делают деньги. Я уже писал об этом. Чем больше детей едет — тем больше денег выделяет государство под статью «Военно-патриотическое воспитание». Часть этих денег оседает наверху, часть доходит до организаций, часть доходит до людей.
Синявино. 2009.
Был как-то свидетелем одного забавного диалога:
— Вань, чеки на продукты дай.
— Э? Какие чеки?
— Ваня, дурку не включай. Вы продукты покупали?
— Ну…
— Товарный чек давали?
— Не… Счет-фактуру и накладную. Мы на базе!
— Давай сюда.
— Зачем?
— Мне отчитываться надо?
— Перед кем?
— Перед департаментом по делам молодежи.
— А он тут при чем? Мы собрали по пять сотен с человека, вот тут еще ребята приезжали, помогли продуктами и деньгами. Это я перед ними должен отчитываться, не перед тобой и не перед департаментом.
— Иначе финансирования больше не будет.
— И что? Это мои деньги. Это я их тратил!
— Ваня, дай чеки!
— Поздно, мать. Я с ними в сортир сходил.
Вот так!
Деньги есть. И они пилятся наверху. Не в кабинетах чиновников. В кабинетах поисковых командиров.
Знаете, как легко отличить поисковика полевого — рабочего — от парадного?
Да как раньше. По наградам.
Синявино. 2009. Захоронение.
Несут пацаны гроб с ребятами. Пацаны как пацаны. Камуфляжные, усталые… И у каждого орден Отечественной войны.
Нет, я не ослеп! Действительно — орден Отечественной войны!
Присмотрелся… Слава Богу — я ослеп. В центре, вместо серпа и молота, красное знамя и мелкими буковками название отряда.
А вот рядом идут…
