— Слышь, Михалыч, а чего тебе этот парень-то сказал? — поинтересовалась нянечка. — Тихонько так, я и не разобрала…
— Сказал, чтобы я не мешал. А еще велел помалкивать. Ну, да это мы понимаем. Служба…
…По тонкому лучику охотники легко вышли на нужную улицу. Огляделись. Вечер уже окончательно вступил в свои права, но, хотя на улице не было ни единого фонаря, видно было вполне прилично. И не только потому, что оба — и волк, и человек — прекрасно умели ориентироваться в абсолютной темноте. Просто в северных широтах России летние ночи не слишком темные. Вернее, темные, но короткие. «Одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса».[22] Поэтому, несмотря на позднее время, света было достаточно.
Охотники остановились шагах в двадцати от желтых ворот. Краска на них была веселая, солнечная даже в сумерках, но сейчас она словно издевалась, вызывая ощущение беды и горя. Постояли минут пять, переглянулись. Затем человек шагнул в сторону и практически исчез в синей сумеречной тени, а волк неторопливой рысцой затрусил к воротам, совсем по-собачьи вывалив на сторону малиновый язык.
Возле ворот Вауыгрр приостановился и, словно настоящая бродячая собака, сел, плюхнувшись на задницу. Посидел минутку, поднялся и с видом крайнего равнодушия потрусил вдоль забора. Туда, потом обратно. Из-за забора послышалось неуверенное гавканье. Волк не остановился — даже ухом не повел. Дошел до конца забора, еще раз продефилировал туда-обратно, а затем с беззаботным видом развернулся и так же неспешно двинулся обратно…
«Там несколько Черных врагов».
«Несколько?»
«Не меньше трех, не больше шести. Точнее определить не могу. И несколько человек. И трое предателей…»
«Предателей?»
Волк оскалился:
«Собаки-предатели. Их я возьму на себя».
«Люди — пленники?»
«Не все. Есть люди, которые вместе с Черными врагами».
Сашка тихонько присвистнул. Люди, живущие в симбиозе с оборотнями, — явление не такое уж и редкое, но только не с ликантропами. Вот это редкость — так уж редкость. Ликантроп чересчур жесток, а когда голоден, еще и плохо соображает. Голодный человек-волк запросто может забыть, что тот, кто стоит рядом, — его друг, брат, жена или ребенок. Сожрет и не подавится. Потом, может, и будет выть от горя на луну, но недолго. Ликантропы вообще одиночки по натуре. А тут и оборотней чуть не полдесятка, и еще люди…
«Пленников много?»
«Не знаю. Может, и ни одного. Те, что живут с Черными врагами, тоже чего-то боятся…»
«Не «чего-то», а «кого-то». Нас».
Волк одобрительно рыкнул, соглашаясь с человеком, затем наклонил голову:
«Ну что, подождем темноты или прямо сейчас?»
Сашка задумался. Если пленников нет, то разумнее было бы дождаться темноты. Чтобы точно знать: тот, кто не спит, — враг. Но если есть пленники, то они могут просто не дождаться темноты.
«Сейчас».
Волк кивнул.
«Удачи тебе, брат», — и бесшумно метнулся к забору.
Сашка пожелал удачи Вауыгрру и быстро двинулся к воротам, стараясь не выходить из тени. На ходу взвел пистолет, заранее приоткрыл тубус с катаной. Остановился у ворот.
— Эй, хозяева! — громко позвал он. — Это какой адрес, не подскажете? Заблудился я.
Несколько мгновений за воротами было тихо. Потом беззвучно распахнулась калитка, и оттуда выглянула девчонка лет пятнадцати, хорошенькая, как чертенок. Невысокая, стройная, с короткими темными волосами и большими угольно-черными глазами.
— Заблудился? — насмешливо протянула она. — А какой тебе адрес нужен-то, путешественник?
Краем глаза Сашка заметил, как через забор перелетела длинная серая тень, и напрягся:
— Улица Ленина…
Девчонка рассмеялась:
— Это тебе не ближний свет. Ты бы слушал лучше, когда тебе объясняли. Это, — она повела рукой, — Ленинская улица. А на улицу Ленина тебе крюк — будь здоров какой давать.
Сашка смотрел на девчонку, а сам прислушивался. Все тихо. Значит, Вауыгрр все делает как надо…
— Слушай, парень, — девчонка решительно взяла его за руку, многозначительно пожала, — тебе дорогу сократить можно. Через наш огород выйдешь к ручью, переберешься — там бревнышко лежит — и попадешь на Калинина. А оттуда до Ленина — рукой подать, понял?
На последних словах она ласково и призывно посмотрела на Сашку В ее глазах читалось: «Наш огород — пустой, темный, а я пойду тебя провожать, и там мы будем одни. Совсем одни…»
— Понял, спаси…
Сашка не договорил. Коротко, полузадушенно всхрипнула собака. Девчонка тут же отскочила назад и прищурилась. Как-то совсем не по-человечески повела носом. Втянула воздух, раздувая ноздри. Должно быть, что-то учуяла, потому что взгляд ее стал жестоким, холодным. Отшагнув еще на шаг, она прошипела:
— Ах, это вон кто у нас заблудился…
Оборотень уже трансформировался. Убралась высокая грудь, и из футболки полезла клочковатая шерсть, холеные ногти обернулись когтями. Из-под темных волос показались заостренные уши…
Сашка не стал дожидаться окончания трансформации. Чехол-тубус упал на землю вместе с ножнами катаны, и взятый обратным хватом меч чуть только не располовинил оборотня. Жалобный вой оборвался под сталью…
Из тени забора вынырнул Вауыгрр, взглянул на мертвое тело:
«У меня тоже порядок».
«Что там было?»
«Три добермана. — Волк обнажил клыки, точно ухмылялся. — На первое, второе и третье».
Сашка чуть потрепал Вауыгрра по могучей шее. Затем указал на видневшийся в глубине участка дом:
«Пошли?»
Они призраками скользнули сквозь сад и оказались возле стены дома. Присели, чтобы не попасть в поле зрения из окон.
«Давай с двух сторон. Ты в окно, и я — в окно».
Сашка отрицательно мотнул головой:
«Погоди. Планировку дома мы знаем? Нет. Можем оказаться в разных комнатах…»
Волк посмотрел на человека с уважением:
«Ты прав. Тогда как?»
«Я — первый, ты — за мной. Чуть выжди, хорошо?»
Вауыгрр встал, отряхнулся и коротко ткнулся носом Сашке в плечо:
«Удачи!»
Сашка прыгнул. Еще не утих треск выломанной рамы, еще жалобно тренькало разбитое стекло, а он уже прокатился по полу комнаты в угол и взял остальную комнату под прицел, готовый стрелять при первом же намеке на звук или на шевеление. Но вокруг никого не было…
Бесшумно приземлился Вауыгрр. Обвел пустую комнату взглядом, потом принюхался:
«Поблизости никого».
Сашка легко вскочил, перетек к двери, приоткрыл ее и замер…
По коридору шлепал босоногий мальчишка лет десяти, в трусах и разорванной на животе майке. Одной рукой он вел по стене, а другой отчаянно тер заспанные глаза:
— Мама! Папа! Светка! Где вы все?! Тут окно разбилось… ой! — Мальчуган наконец кончил протирать
