Заклятые пирамиды

бы восстановить прежний цвет, а лицо совсем молодое, как у двадцатипятилетнего, несмотря на то что ему уже за сорок. Наверное, это потому, что он маг, хотя у нас в принципе люди живут дольше, чем здесь, и стареют позже. Мама дружит с их семейством, и с ней он всегда приветливый, улыбается, с двойняшками то же самое… Это мои младшие, брат и сестра. А со мной он – сама ледяная сдержанность. За все время нашего знакомства ни разу не расщедрился на улыбку. Словно от него убудет, если он мне улыбнется.

Глаза мага-возвратника совсем ушли в прищур, губы кривились в презрительной ухмылке.

– Может быть, ты в чем-то провинился? – осторожно предположила Зинта. – Не было такого, чтобы ты мучил какое-то животное, а он увидел и рассердился?

– Животных я никогда не мучил. Других детей – да, бывало… Но я ни разу не обижал Мар. Когда мне было семь лет, я его однажды сильно напугал, только он еще до этого относился ко мне, как замороженный.

– Каким-нибудь волшебным фокусом? – понимающе хмыкнула лекарка.

– Если бы. Я всего-навсего добрался до маминой косметики, разрисовал себе мордаху и вышел к гостям при полном макияже. Мар, ей тогда было три года, начала смеяться и хлопать в ладоши, моя бабка-графиня вся на ор изошла, остальные взрослые заулыбались. А этот переменился в лице, словно ему паука в тарелку с салатом бросили. Всего на несколько секунд, но я заметил… Меня, естественно, прогнали умываться, и пока я плескался в ванной, перед глазами так и стояла его бледная застывшая физиономия. Зинта, он однозначно испугался! Взрослый мужчина, капитан Космопола с опытом боевых действий, маг умопомрачительной силы – и такая реакция на безобидную выходку семилетнего ребенка. Если б хоть намекнул, в чем дело… Но он даже Марсии ничего не объясняет, я пытался у нее выспрашивать.

– Думаю, он все же не так плохо к тебе относился, если разрешил своей дочери с тобой дружить.

– Это ни о чем не говорит, – фыркнул Эдмар. – Мар хорошо защищена, у нее телохранитель-призрак. Он и при жизни был крутым мужиком, а после смерти стал еще опасней. Его коронный прием – порвать в хлам нервные волокна и капилляры в мозгу у тех уродов, которые попробуют на нее покуситься.

– Как я слышала, заклясть призрак умершего человека на охрану – сложное колдовство.

– Его никто не заклинал, он сам так захотел. Он был телохранителем Мар и погиб, когда ей было шесть лет, – спасал ее от одной чокнутой террористки. Марсия сказала, что он попросил у своего бога разрешения оставаться рядом с ней, пока он ей нужен, и ему разрешили. Он все время около нее, но видеть его и разговаривать с ним могут только Мар и ее отец, они оба сканеры… То есть, по-вашему, видящие. Только насчет бога не знаю – насочинял он или правда. А в прошлом он, говорят, чуть ли не в какой-то банде состоял, но об этом тоже ничего точно не знаю.

– Если отец Марсии видящий, тогда мало ли, что он там еще увидел или почуял, когда на тебя смотрел.

– Не имеет значения, – процедил Эдмар сквозь зубы. – Я этого человека не выношу.

«А по-моему, ты им восхищаешься, – мысленно возразила Зинта. – Небось в ученики к нему просился, а он не взял».

– Я с детства мечтал, как отомщу ему за все хорошее… Он принципиальный, как и полагается доброму полицейскому, – в голосе парня проскользнул сарказм, смешанный с надрывной горечью, – но за лекарство для своей дочери он душу продаст. Наши врачеватели предупредили: если противоядие так и не найдется, она проживет лет до тридцати, не больше. Ей об этом не говорили, но она же видящая и без них, наверное, знает. Зинта, я иногда представляю себе, как принесу это лекарство и швырну ему в лицо. Или швырять не буду, а просто положу перед ним и уйду без единого слова, это сильнее его унизит. Ему придется выскочить следом за мной на улицу, чтобы сказать «спасибо».

– Так ты хочешь найти лекарство, чтобы вылечить девочку или чтобы утереть нос ее отцу, который смотрел на тебя неласково?

– И то и другое.

В комнате стало темновато, за окном синели сумерки и слышался скрип – это добрый фонарщик возился с фонарем напротив их дома. Зинте подумалось, что Эдмар впервые так разоткровенничался. Наверное, ему здесь по-страшному одиноко.

Допив молоко, парень усмехнулся, белки его глаз и зубы синевато белели в полумраке.

– Одна радость – бабка уже за решеткой и навредить маме теперь не сможет, хоть меня и нет рядом.

– Мама у тебя тоже знатного рода?

– Нет, в том-то и дело, из-за этого бабка на нее и взъелась. Мама в молодости работала у какого-то мафиози или в этом роде, и тот завещал ей свое состояние. Наверное, она с ним спала. Нисколько не осуждаю. С бабкой я бы сам разобрался – так, чтобы за это не сесть, но сейчас она по-любому в тюрьме и на этот раз малым сроком не отделается.

– Хорошо, если ее разоблачили.

– Тут сомневаться нечего, отец Марсии наверняка захочет выяснить, куда я делся. А это для него легче легкого, он же видящий. Он общался со мной, как замороженный, но никогда меня не игнорировал, наоборот, такое впечатление, что постоянно мониторил… то есть наблюдал за мной. Как за преступником, которому дали условный срок. И самое подлое то, что так было с тех пор, как я себя помню.

Он замолчал. Пора было зажигать масляную лампу, но Зинта сидела напротив Эдмара, задумчиво стиснув кружку с молоком на донышке, и размышляла, сказать о своей догадке или лучше не надо.

– Что я ему сделал? – прошипел Эдмар еле слышно, словно разозленная змея.

– Ты, такой умный, действительно не понимаешь или делаешь вид? – не вытерпела лекарка.

– Думаешь, он хотел жениться на моей маме, а она ему отказала, и я как будто крайний? Ничего такого. С мамой и нашими младшими он ведет себя иначе, со всей теплотой. И любит госпожу Ивену, свою жену. Она тоже относится ко мне с какой-то странной прохладцей, хотя я всегда был с ней вежлив. У меня память хорошая, если б я перед ними в чем-то провинился, я бы это запомнил.

– Ну, тогда вспоминай, что ты им сделал не так в своем прежнем воплощении! – поднявшись со стула и уперев руки в бока, посоветовала Зинта.

– Смеешься? – Бледное в сумеречной синеве лицо Эдмара протестующе скривилось.

– Объясняю тебе, в чем дело. Ясно же сразу… Я чуток погорячилась, сам ты, наверное, ничего не помнишь. Даже из опытных магов не всякий что-нибудь знает о своих прошлых рождениях, но если сходишь к гадалке или в храм Двуликой Госпожи, там тебе помогут разобраться.

– Никуда я не пойду, еще чего! – Его голос снова стал похож на змеиное шипение. – Бредни ваши дурацкие… Мне шестнадцать лет, я знать не знаю, что со мной было якобы раньше, и знать не собираюсь. Ничего не было!

Зинта мысленно хмыкнула: я угадала, рыльце у тебя в перьях.

– Пожалуй, теперь уже семнадцать, – добавил Эдмар после паузы другим тоном. – Пока я валялся больной в той деревне, у меня должен был пройти день рождения. Вот тоска… Не пойду я ни к гадалкам, ни к этой вашей Двуликой Госпоже.

– Пойдешь или нет, дело твое, но не вздумай отзываться о ней неуважительно. Она Госпожа Вероятностей и Развилок, один ее лик смотрит в будущее, другой – в прошлое, и она о каждом знает все.

О том, что Двуликая проявила личный интерес к его судьбе и это благодаря ее участию он сидит тут живой-здоровый и пьет молоко, Зинта решила Эдмару не сообщать. Перебьется. У него и так непохвального индивидуализма на десятерых хватит, а если возомнит себя избранником богини, с ним и подавно не будет никакого сладу.

– Мне не кажется, что я жил когда-то раньше, – произнес он с таким несогласным выражением, словно на самом деле эта мысль у него нет-нет да и закрадывалась.

– В Сонхи ты жил совершенно точно, у тебя аура изначально здешняя, добрые маги умеют это определять. А потом ушел через Врата Перехода посмотреть на другие миры и решил остаться там насовсем, если тебе твой Нез больше приглянулся, с магами-путешественниками это бывает.

– Земля, – возразил Эдмар. – Наверняка сначала это была Земля, у нее с Сонхи поразительно много