Антон Орлов
Заклятые пирамиды
1. Дверь на берегу моря
Как бы наш мир
Эта грымза никому из подельников не понравилась. Сразу дала почувствовать: вы, гастарбаи обтрепанные, мне, культурной даме, не ровня. Вдобавок
Пожива есть пожива. Деньжата, мазуха, куш, заработок. Они из своих нищих дыр за тем самым сюда и прилетели, поэтому грех отказываться, если само в руки плывет. Только Сабен брякнул: где ж это видано, родную кровь изводить? Он с Беоры, у них там трепетное отношение к родственным узам.
– У меня еще двое внуков останется, – прошив его пронзительным взглядом, возразила госпожа Мангериани. – Милые двойняшки, Стив и Лаура – воспитанные дети, послушные… А этот – паршивая овца в семействе. Он, погань такая, еще в семилетнем возрасте угрожал, что убьет меня, когда вырастет, если я еще раз назову его мать проституткой. Она и есть проститутка рубиконская, бандитка с деньгами, только прикидывается тихоней, и старшее отродье у нее такое же бандитское!
Бугор, главный в их маленькой артели, взял на заметку: может, после пацана старая стерва еще и сноху закажет? Двойная будет пожива… Но о скидке на второй заказ не заикаться, разве только сама заведет речь.
– Он ядами интересуется, мечтает меня отравить. Ухлестывает за девчонкой, которая младше его на четыре года. Ее отец капитан Космопола, а девчонка эта больная, все над ней трясутся, что случись – будет скандал, нас же по судам затаскают, а ему хоть бы что! Никто ему не авторитет, по ночам где-то шлендает, всем дерзит, волосы выкрасил на позорище, как маргинал, и думает, что все должны с ним считаться…
У Жозефины Мангериани было по-мужски грубоватое лицо с натянутой, как на барабане, лоснящейся кожей, крупная бородавка на левом крыле породистого носа и настырные усики над верхней губой – иногда бывает, что лишнюю растительность никакой эпиляцией не выведешь, всякий раз лезет заново, посрамляя косметологов. Голос, по тембру тоже почти мужской, звучал властно и брезгливо.
Якобы графиня. Гелионская. Ага. Ни больше ни меньше, с правами на престол, поэтому ее предков отправили в изгнание – об этом она сообщила невзначай еще в начале знакомства, чтобы четверка неумытых мигров прониклась, с кем имеет дело.
Тряпки заношенные: тоже ввернула, что не хочет ронять достоинство и брать деньги у проходимки- снохи. Это при том, что в здешнем сытом раю навалом дешевых шмоток, давно могла бы справить обнову и не разориться. Блеклые и слегка истрепанные кружевные оборки на ее наглухо застегнутой аристократической кофте словно бросали презрительный вызов всем лицезреющим.
Напрашивался закономерный вопрос: при всей своей гордой бедности она все ж таки где-то нарыла мазухи на ликвидацию нелюбимого внука – или собирается обмухлячить гастарбаев-исполнителей?
– А давайте бабку ликвиднем, – предложил долговязый Рухлян – ранимый, как он сам о себе говорил, и неравнодушный к справедливости. – Химера самая натуральная, не успокоится, пока всю родню в гроб не заколотит.
– А заплатит за нее кто? – окоротил его инициативу Бугор, обрюзгший тяжеловес с бычьей шеей, могучими покатыми плечами и похожими на крупные булыжники кулаками.
– Так пацан и заплатит! Мы ему скажем, то да се, он обрадуется, что жив остался…
– И сдаст нас копам. Не глупите, парни. Берем заказ.
– Верно, – поддержал Бугра молчаливый Труш, сухощавый и пожелтевший от никотина мастер на все руки, с полными карманами подобранных где попало окурков.
Главный, как всегда, прав. По словам грымзы, пацан тот еще поганец себе на уме. Может, и обрадуется, но верняк сдаст. И мазуха на временные визы нужна поскорее, иначе выметут их из этого распрекрасного рая или обратно домой, где одно рабочее место на две-три сотни рыл, или в какой-нибудь галактический отстойник, где проще сдохнуть, чем выжить.
– Но мы же спервоначалу нанимались делать ремонт, – нерешительно возразил Сабен, и так-то по жизни бледный – у них на Беоре сплошная вечная облачность, – а теперь еще больше спавший с лица.
Разговор происходил на шаткой дощатой веранде коттеджа, окруженного садиком с клумбами и декоративным кустарником. Среди султанов зелени торчали садовые гномы – выцветшие, облезлые, похожие на маленьких покойников с землистыми лицами, да еще фигурки улиток, которые, по местным поверьям, приносят в дом благосостояние. На улитках краска тоже облупилась, словно неторопливые божки достатка подцепили паршу.
Гастарбаи подрядились наново покрасить садовую скульптуру и сделать косметический ремонт в обветшалом коттедже. Насчет убийства хозяйка завела речь только сегодня.
Вроде подфартило, но настроение повисло смутное. Прежние нелады артели с законом сводились к злостным нарушениям миграционного режима, безбилетным перелетам и мелким кражам. Было два грабежа почти без применения насилия: раз обобрали пьяного, еще раз полудохлого торчка, обе жертвы находились в невменяемом состоянии и не сопротивлялись. Но убийство – это, как ни крути, совсем другое дело.
Все вокруг было залито полуденным солнцем, расставленные среди клумб уродцы, которых предстояло ошкурить и покрасить, купались в золотом сиянии. Хленаункос, тихий городок, где жила грымза, находился в субтропиках, а здешняя столица и вовсе располагалась в тропическом поясе.
– Психи они, эти лысые местные чурки, то-то у них кожа серая, как асфальт, – высказался по этому поводу Сабен, болезненно щурясь. – Куда им столько солнца? Помереть от него можно.
У них на Беоре тоже тепло, но повсюду пасмурно: живешь, как под ватным пологом.
– Купи темные очки и шляпу, тогда не помрешь, – вынув изо рта окурок, скрипуче произнес Труш, окутанный облаком вонючего дыма.
– Так деньги нужны, где их прямо сейчас возьмешь…
– Во-во, верно сказал. Без мазухи никуда. И если хозяйке не потрафим, век будем вот таких дуриков раскрашивать, – он дернул небритым подбородком, указывая на «садовую скульптуру». – Не здесь, потому что вскорости нас отсюда турнут. Она сама же и стукнет копам, если мы от ее предложения откажемся, а нам, понятные дела, никакой веры. Надо соглашаться. До сих пор мы были кто? Мигры паршивые, гастарбаи, дешевая рабсила, а теперь вырастем до киллеров. Есть такие, кто против?
Остальным было непривычно, чтобы молчун Труш произносил такие длинные речи. Если уж он заговорил, это серьезно.
– Значит, все согласны, – подытожил Бугор. – Вечером тетка вернется, и я с ней по-деловому потолкую. Пускай задаток заплатит.
– Однозначно задаток нужен, – поддержал Рухлян, уже успевший найти компромисс между своей справедливостью и заманчивыми перспективами: Эдвин Мангериани натурально начинающий негодяй, если родная бабка на скопленные гроши нанимает убийц, чтоб от него избавиться. – Смерть пацану!
Мир Сонхи
Около Нежадного рынка Зинте встретилась процессия доброжителей, изгоняющих Шуппи- Труппи. Несколько десятков взрослых и детей в размалеванных масках и балахонах с болтающимися там и сям пестрыми лоскутьями. В руках трещотки, бубны с колокольцами и хормы – бумажные фонари на длинных палках, изображающие страшные рожи с шелестящей на ветру бахромой. Кое-кто был в обычной одежде: прохожие, приставшие к шествию по дороге.
– Доброжительница, пойдем с нами! – окликнул Зинту высокий мужчина в маске рогатого зайца с алыми полосками на картонной морде. – Хочешь избавить город от напасти?
Реветь ей хотелось. А еще бродить по улицам, снова и снова перебирая старые воспоминания, словно хрупкие вещицы, которые давно уже стали бесполезными, только душу бередят, а выбросить рука не поднимается. Но отказаться нельзя, еще зложительницей ославят… И она пристроилась в хвост процессии.
Участники церемонии колотили в бубны, гремели трещотками, пугая окрестных птиц, и выкрикивали:
– Шуппи-Труппи, уходи, у нас нет плохих детей!
Подростки и дети тоже старались вовсю:
