И, кажется, не только посмотреть…
– Что вы делаете?! – от вырвавшегося у него вопля задребезжали стекла в подпирающем потолок старом шкафу с манускриптами и свитками.
– Аннулирую твою оценку по классической логике, – невозмутимо отозвался Суно. – И по парадоксальной логике заодно, так как на парадокс эта чушь тоже не тянет. Не представляю, как ты умудрился сдать экзамены… Пойдешь на пересдачу, и я попрошу почтенного коллегу Нильямонга погонять тебя по предметам как следует, ибо твои умозаключения ни в какую дверь не лезут. Держи, – он швырнул книжку через стол потрясенному Дирвену.
«Ты у меня надолго эту экзекуцию запомнишь».
– Но ведь это же совсем другое… – запротестовал разочарованный влюбленный, чуть-чуть опомнившись. – Ведь я же не на задании и не в школе эти умозаключения сделал, а в своей частной жизни!
– Так, давай сюда снова экзаменационную книжку.
– Но, учитель…
– Я сказал, экзаменационную книжку.
Дирвен покраснел и слегка скривился, словно собирался расплакаться, но требование выполнил.
– Ты не знаешь Устава амулетчиков Светлейшей Ложи, поэтому твой зачет по Уставу тоже аннулирован.
– Я знаю Устав!
– Непохоже. Если б ты его знал, ты бы помнил пункт о том, что амулетчик Ложи при любых обстоятельствах должен держать под контролем свои эмоции, сохранять рассудительность и здраво мыслить. Заметь, при любых, а не только в школе или на задании. Будешь сдавать Устав заново. А теперь иди на тренировку.
Мальчишка пришибленно поплелся к двери, но возле порога остановился и с вызовом спросил:
– А она, по-вашему, не виновата?
– В чем? – Орвехт устало вскинул бровь. – В том, что из толпы своих поклонников выбрала самого отъявленного остолопа и согласилась лечь с тобой в постель? Действительно, сглупила.
– В том, что не сберегла свою девственность для любимого! – огрызнулся Дирвен.
– Ты считаешь, что девственность – это главное, а все прочие человеческие качества побоку? – оставив без внимания его непочтительный тон, поинтересовался маг.
– Если девушка не сберегла свою честь, такую любить не за что. И я теперь ни с какой не свяжусь, пока не буду уверен, что она этого достойна.
– Берегись, как бы не подсунули тебе боги девственницу, которая будет стоить всех демонов Хиалы, вместе взятых, – хмыкнул Суно.
– Такая и то лучше, чем шлюха, которая подстилается под каждого пастуха, – упрямо сверкнув глазами, буркнул Дирвен.
– Свободен. И смотри, что-нибудь сболтнешь о Хеледике – уши оборву. Отнюдь не в переносном смысле.
Он вышел в коридор красный и злой, обиженный на учителя до глубины души. Нет, разбалтывать направо и налево о своем разочаровании он не собирался, он же все-таки не трепло, так что Орвехт мог бы не угрожать… Но полюбить он сможет только настоящую девственницу, которая скорее умрет, чем потеряет свою честь. Хеледика ему больше не нужна. И теперь из-за этой шлюхи пересдавать целых три предмета, не говоря об унижении: учитель аннулировал его хорошие оценки по обеим логикам, да еще зачет – как будто он дурак, неспособный мыслить логически и вдобавок Устава не знающий!
Эдмар все еще не вернулся со своей морской прогулки, и крухутак до сих пор не объявился, а Зинту чем дальше, тем больше снедала тревога. Казалось бы, с чего ей маяться? Добрый куратор из школы магов вознаграждение посулил… И Эдмар, как ни посмотри, тот еще зложитель… А все же она к нему привыкла, притерпелась, даже привязалась, да и он, надо сказать, с ней всегда вел себя по- хорошему.
Кроме того, если с ним здесь случится что-нибудь худое, рыжая Мар, живущая в чужом мире, так и не получит своего лекарства – там ведь не знают, что для того, чтобы вылечить отравленного мага, надо расплести самопроизвольно возникшие чары. Зинта никогда ее не видела, но очень хотела, чтобы она выздоровела.
Быть может, та ведьма, которая встретилась Эдмару на празднике Доброго Урожая, морочила его своими снами, чтобы предупредить: лучше тебе утопиться, пока не поздно, иначе ждет тебя жизнь хуже смерти?
Ерунда какая, подумала Зинта обессиленно. Накопитель – это ведь не каторга и не тюрьма, и попасть туда – очень почетно… Только почему же те, кого туда взяли, даже проведать своих близких никогда не выбираются?
На второй день она вернулась с работы в сумерках и бродила по комнатам, как неприкаянная, не находя себе места. Есть и то не хотелось. Когда в спальне задребезжало от стука оконное стекло, она туда бросилась, испытывая одновременно и надежду – сейчас все разъяснится, наконец-то можно будет успокоиться, – и холодок страха.
– Я тут как тут! – доложился птицечеловек, тяжело дыша. – Летел к тебе две ночи и два дня, не жалея крыльев… Надумала, чего спросишь?
– Да. Только не здесь. Возле дровяных сараев за нашим домом, где растет жимолость. Подожди там, я сейчас выйду.
Мелькнула мысль, что соседям незачем слушать их разговор.
Затворив окно, Зинта выскочила в коридор, спустилась на первый этаж по темноватой лестнице черного хода, где витали запахи прокисшего капустного супа, лежалого лука и мышей, и, отперев заднюю дверь, выбралась на задворки. Фонарей здесь не было, вокруг клубилась темень позднего весеннего вечера, но крухутака она в два счета нашла по зловонию: и захочешь – не ошибешься.
– Отдам тебе должок, все по-честному! – заверила из гущи жимолости крылатая тварь. – Задавай вопрос.
Зябко поежившись – и от вечерней прохлады, и от нехорошего предчувствия, – Зинта обхватила руками плечи и потребовала:
– Расскажи мне все, что ты знаешь о Накопителях.
Свое первое задание Дирвен получил раньше, чем предполагалось. От овдейских шпионов Ложи подоспело донесение, что из Овдабы в Ларвезу отправились еще две ктармийских ужасательницы с «ведьмиными мясорубками». Не морем, тогда их было бы несложно перехватить и пустить на дно, а через территорию Молоны. Приметы неизвестны, где собираются пересечь границу, тоже неизвестно. Как обычно.
Ктармийские проповедники и вербовщики утверждали, что весь этот мир погряз в пороках, люди живут неправильно, лишь одна Ктарма живет правильно, ибо знает, чего хотят боги.
Дожидаться, когда у богов лопнет терпение по поводу того, что какие-то смертные лучше них знают, чего они хотят? Но боги терпеливы и вдобавок любопытны. Они не станут вмешиваться без крайней нужды, лучше посмотрят, как будут развиваться события своим чередом.
Возможно, Светлейшая Ложа давно бы справилась с этой угрозой, если бы Ктарме не оказывала всяческую поддержку просвещенная Овдаба, стремившаяся любыми путями ослабить просвещенную Ларвезу. Овдейские власти укрывали и недурно финансировали ужасателей. Когда Дирвен жил в Овдабе, ему доводилось слышать пафосные рассуждения о «благороднейших ктармийских воителях за свободу и чистоту нравов, которые противостоят ларвезийскому имперскому засилью», а теперь ему предстояло сорвать игру этим «благороднейшим воителям». Вернее, воительницам: в качестве расходного мяса Ктарма чаще использовала женщин.
Порой ему мерещилось, как наяву, оборотное лицо серой бабочки-мертвяницы, страшное покойничье лицо той гадины, которая убила людей на площади Полосатой Совы. Мутные глаза, приоткрытый темный рот с запекшейся в уголках кровью, слегка попорченные, но крепкие зубы. Дирвен дал себе слово, что хоть в лепешку расшибется, хоть наизнанку вывернется, но ее товаркам сделать то же самое не позволит.
Перед отправкой на перехват с ним побеседовал учитель. Совсем не так, как в прошлый раз, и Дирвен
