тогда придется развлекать себя самой. Но что это означает? Что в три часа утра рядом с тобой никого нет и никто не посидит у тебя на кровати, когда ты больна, тебе даже некого попилить.
— Слушайте все! Слушайте все! К вам обращается пророк из Техаса!.. Так вот зачем ты выходишь замуж за Гая — чтобы пилить его в три часа утра!
— Поверь мне, я вполне могу допустить, что могут быть и худшие причины для замужества. Взять, к примеру, Николь. Несмотря на свое имя и состояние, ей хотелось выйти замуж за американца — и вот она имеет вместо мужа старомодного чудака. Пусть у него красивый дом в Париже и поместье в Палм-Бич, пусть он снимает номер в «Трамп Тауэр». Он на тридцать лет старше ее, он уже сто лет, как не удел. Я думаю, что трахаться с ним или со статуей — одно и то же. Она вышла замуж не из-за денег и не из-за секса. Почему же она вышла за него замуж, а?
— У меня нет ни малейшего представления. Я никогда ее не спрашивала, она никогда не говорила. Может быть, она его полюбила, хотя он не такой уж и сексуальный. В любом случае я уверена, что она его любит. Или глубоко уважает.
Глаза Пенни сузились:
— А почему ты сама не вышла замуж, Энни?
«Бог мой!»
— Наверное, потому, что я не встретила того единственного человека, который был бы мне нужен. А может быть, потому, что на первое место я поставила свою карьеру.
Пенни взглянула на нее отстраненным взглядом, не веря своим ушам.
— Не может быть, ты чего-то недоговариваешь! — Она наклонилась к ней. — Но это не из-за Гая? Я имею в виду то, что не вышла замуж?
— Если ты думаешь, что я до сих пор влюблена в Гая и поэтому не вышла замуж — ты ошибаешься. Никакой любви нет и в помине.
— Я имею в виду другое. Мы с Гаем женимся, и я хочу быть уверена, что у вас двоих больше никогда ничего не будет. Тогда в Испании я была уверена, что вы навечно вместе, и очень ревновала!
— Ну как же мы смогли бы быть вместе навечно? Гай и я были тогда очень молоды.
— И что?
— Я думаю, мы стремились к разному. В конце концов наши пути разошлись.
— Никто никогда бы не подумал этого, увидев вас двоих вместе. Вы были так близки… Что за лето мы тогда провели! Целыми днями пролеживали на пляже под солнцем, в одних плавках! Корриды и казино. Взбирались на Скалу над Гибралтаром. До утра шатались по ночным клубам. Пили джин с тоником в «Рог». Знаешь, одно из блюд в ресторане Гарри до сих пор в моей памяти — как самое вкусное, какое я когда бы то ни было ела.
— Да?.. — протянула Андрианна. — Какое же?
— Стейк и пирог с почками. Я знаю, что «Рог» — не место для гурманов, но пирог был дивный! Это было одно из его фирменных блюд.
Андрианна едва сдержала насмешливую улыбку. Она вряд ли смогла бы вспомнить что-нибудь из меню в ресторане у Гарри. А если бы кто и спросил ее о каких-то фирменных блюдах Гарри, она ответила бы: гашиш, очарование гадюки и взгляд бледно-зеленых глаз, от которого у нее пробегала дрожь по спине…
— Знаешь, Энни, иногда я лежу просто так, ночью, и начинаю вспоминать, когда и с кем я танцевала, и где, и в чьей постели встречала рассвет, но никогда не могу вспомнить ничего лучше того лета в Коста-дель-Сол. Прекрасно отдыхать в каком-нибудь красивом месте в компании приятелей, но лучше всего быть вместе со своими лучшими друзьями. Самое лучшее время, которое я вспоминаю, — это лето, проведенное с тобой и Гаем. С моими самыми близкими людьми.
Андрианна была тронута таким неожиданным признанием, она пожала руку Пенни, а та дотронулась кончиком пальца до своих губ — а потом до губ Андрианны.
— Как говорил Хэмфи Богарт Ингрид Бергман в фильме «Касабланка»: «Я люблю тебя, малыш».
— Он вовсе не так говорил, — запротестовала Андрианна, чувствуя, как слезы наворачиваются на глазах. — Он говорил ей: «Я заглядываю в твою душу, малыш».
— Хорошо, «я заглядываю в твою душу, малыш», — повторила Пенни, подняв бокал с водкой. Убедилась, что он пуст, и поставила бокал на стол. — Ты уверена, что не сможешь поехать со мной в Даллас?
— Совершенно.
— Ладно. Но я хочу, чтобы ты была моей почетной подружкой на свадьбе, — произнесла Пенни, наливая в бокал водки из уже наполовину опустошенной бутылки.
— Посмотрим, — мягко сказала Андрианна, отодвигая бутылку из-под ее нетвердой руки и подозвав официанта, чтобы он отнес бутылку.
— Ну и могу я осведомиться, что же ты такое делаешь? — спросила Пенни жалко. — Я думаю, что ты всегда была тем, что я называю — убийца из радости.
— Когда же я кого-нибудь убила из радости?
— Когда я вспоминаю подробности нашей жизни в Испании, то думаю, что ты была не слишком весела.
— Ну вот, только что ты взахлеб говорила о счастливом времени в Коста-дель-Сол, когда ты делила время со мной и с Гаем. Или водка уже изменила твои мысли?
— Я умею вести себя, даже выпив водки. Она, наоборот, дает мне ясность видения и понимания. Поэтому именно я вспоминаю, как раздражительна и ворчлива была ты тогда. Как будто шлея под хвост попадала.
— Ну-ну, Пенни, — засмеялась Андрианна.
— Я совершенно серьезна. Поначалу я думала, что у тебя раздоры с Гаем.
Пенни была права, подумала Андрианна. Она вспомнила длинную вереницу девиц, которые чуть ли не на коленях умоляли Гая взять их в рай Танжер — Испания, в то время как она сама ездила на пароме раза два, не больше. Ее мучил вопрос: о чем они еще умоляли Гая во время путешествия? Она не говорила об этом вслух, зная, что Гай зацелует ее, заласкает, будет смеяться, но ничего не ответит. Но все незаданные вопросы мучили ее, как незаживающая рана…
— Потом я думала, что ты негодовала на то, что я зашла на твою территорию, съездив с Гаем в путешествие за гашишем, — продолжила Пенни задумчиво.
Андрианна усмехнулась:
— Моя территория? Пенни, больше всего в жизни мне был ненавистен этот танжерский бизнес! Я так нервничала, я всегда была в плохом настроении, когда Гай ездил в Танжер. Мне не нравилось, что ты тоже этим занимаешься, но лишь потому, что беспокоилась за тебя. Я беспокоилась, что нас схватят. Когда ехала какая-нибудь другая девушка, я бывала рада, что это не я, не думая о том, какими острыми ощущениями это будет сопровождаться.
— На самом деле я испытывала острые ощущения! Это нас всегда объединяло с Гаем — стремление испытать в жизни самые острые ощущения, которые возможно испытать. Мы всегда стремились подвергнуть себя как можно большему риску, бросить вызов судьбе. Ты же, дорогая Энни, не из тех, кто бросает вызов судьбе.
Андрианна внутренне поежилась, вспомнив, какому риску она подвергала себя, перевозя не гашиш, а другой наркотик, за который вполне можно было загреметь в тюрьму. Вот что значит любить! Она-то это знала!
«Неправда, Пенни, что чем ты выше, тем больнее падение, чем больше ты имеешь, тем больше рискуешь потерять. У вас с Гаем было все, и вы никогда ничем серьезно не рисковали, потому что ваше к вам потом и вернулось бы: семья, имя, деньги».
— Уже тогда я думала об этом, — продолжала Пенни. — Может быть, уже тогда я по нему сохла. Правда, ты не замечала моих переживаний, правда же? Поэтому я не могла быть причиной твоего плохого настроения? Тогда я даже думала, что ты беременна. Твое настроение было бы объяснимо — в семнадцать лет оказаться с ребенком на руках, а Гай тогда вряд ли был готов стать отцом. Но оказалось, что ты не была беременна.
Нет, она не была беременна в Марбелле, когда приехала Пенни. Но она ждала ребенка за месяц до
