Федотов взлетел, набрал высоту и через несколько минут доложил, что на борту неисправность и он прекращает задание. По записи КЗА выяснилось, что сработала сигнализация выработки одного из фюзеляжных баков, обязанная сработать при общем остатке топлива чуть более 5-ти тонн, а она загорелась при 12-ти… Выйдя на точку на высоте примерно 3 км, Саша сказал, что пройдет над полосой на 1000 м и попросил, чтобы с земли посмотрели, нет ли следа вытекающего керосина. Он снизился для прохода, но тут же быстро сказал, что выполнит вираж и сходу будет садиться. Запись КЗА показала, что в этот момент сработала сигнализация выработки всех баков, в том числе и сигнализация аварийного остатка.
Очевидно, в полной уверенности, что топливо из самолета вытекает и что показания расходомера о наличии большого остатка не соответствуют действительности, Федотов энергично ввел машину в разворот на посадочный курс, чтобы успеть приземлиться до остановки двигателей.
Случай утечки топлива из разрушившейся топливной магистрали уже был на МиГ-31 у Меницкого, и Валерий, заметив, что топливомер быстро уменьшает свои показания, обгоняя расходомер, немедленно пошел на посадку. Керосин из самолета окончательно вытек на подходе к ВПП, двигатели продолжали крутиться от набегающего потока воздуха, постепенно замедляя свое вращение, еле-еле поддерживая давление гидравлики, без которого рули встают намертво. Когда стало ясно, что до аэродрома не дотянуть, Меницкий предложил Рындину, сидевшему в задней кабине, катапультироваться, но Виктор Васильевич отказался, сказав, что будет с командиром до конца. Валерий, чуть шевеля ручкой, чтобы сохранить давление гидросистемы, подвел 25-тонную машину к земле и приземлился на грунт, на пробеге зацепив пару бетонных столбов ограды аэродрома.
Тогда все обошлось, но Рындин, из задней кабины почти ничего не видевший и до конца пробега не очень уверенный в том, что дело кончится добром, сказал, вылезая из самолета, что «в кабине пахло цветами», теми, стало быть, что носят на могилку…
Без сомнения, Федотов считал, что и у него произошло аналогичное разрушение, самолет почти пустой и можно маневрировать энергичнее. Но самолет не был пустой: керосина в нем оставалось ровно столько, сколько показывал расходомер, а вот система сигнализации выработки по бакам отказала…
МиГ-31 самолет тяжелый, с большой нагрузкой на крыло, а крыло-то тонкое, «сверхзвуковое», не приспособленное для энергичного маневрирования. Когда топлива в баках остается меньше половины, на МиГ-31 с его мощными двигателями можно выполнить весь сложный пилотаж, хотя и с небольшой перегрузкой, но при полной заправке самолет даже в обычном горизонтальном полете летит, если скорость невелика, с очень небольшим запасом по углу атаки: стоит немного взять ручку на себя и можно выйти на углы сваливания, тем более, если не по чему их контролировать: на том самолете не был установлен указатель угла атаки…
Вот так и произошло, на развороте самолет свалился. На долю секунды Саша дрогнул, чуть отклонил ручку против крена, но тут же сделал то, что мог сделать только летчик его класса и с его опытом: отклонил ручку по вращению самолета и дал ногу против вращения, чем сразу же вывел самолет из сваливания. Но, увы, эти действия были уже бесполезными: самолет оказался в крутом пикировании, выйти из которого не мог из-за малой высоты. Экипаж привел в действие систему катапультирования, кресло Зайцева вышло из самолета, но скорость снижения была такова, что летчик ударился о землю, будучи еще пристегнутым к сидению, а кресло Федотова, должное сработать вторым, начало свое движение по направляющим, и тут самолет столкнулся с землей…
Это было четвертое катапультирование Федотова и первое Зайцева.
Первый раз Федотов прыгнул из МиГ-23, когда решили попробовать вывести машину из штопора переводом крыла в положение максимальной стреловидности, при которой самолет лучше выходит из штопора, чем при стреловидности 45°. Решили правильно, да не учли, что при складывании крыла резко изменяются инерционные характеристики самолета, и он увеличивает скорость вращения, как фигурист, в «волчке» прижавший руки к груди.
Введя самолет в штопор, Федотов сложил крылья, и машина завертелась, как волчок: вся аэродинамика куда-то пропала, осталась только динамика… Летчик перевел крыло в исходное положение, отклонил, как положено, рули, самолет стал выходить из штопора, но высота уже была мала и пришлось прыгать.
Второй раз он катапультировался, когда на МиГ-29 развалился двигатель в полете на большой скорости и небольшой высоте. Управление отказало, и самолет резко пошел вниз. Саша катапультировался на отрицательной перегрузке, повиснув на ремнях; в результате компрессионный перелом позвоночника и два месяца неподвижности.
В третий раз Федотов прыгнул из МиГ-23УБ вместе с Таскаевым, о чем я уже упоминал. Пообещав показать в полете все, «кроме катапультирования», Саша действительно показал Роману многое, на что способен МиГ-23, но в конце полета, в разгоне большой скорости у земли, самолет неожиданно «встал на дыбы»: прогорела форсажная камера и пережгло тягу управления стабилизатором. Перегрузка подскочила к «десятке», самолет сорвался, и пришлось Федотову показывать и катапультирование…
Первым и последним оказалось катапультирование у Зайцева…
Какой же это был человек Валерий Сергеевич, просто Валера, в обиходе еще проще Заяц! Такую доброту к людям, да и ко всему живому, такую безотказность, такое добродушие и незлобивость редко когда приходилось мне встречать. Про него мало было сказать «отдаст последнюю рубашку», он кусок собственной кожи отдал обгоревшему товарищу!
Бывший военный летчик, командир тяжелого транспортного самолета Ан-12, списанный по здоровью с летной работы, он окончил институт и работал у нас на фирме по радиоэлектронным делам, а когда на МиГ- 31 потребовался человек, знающий радиолокацию, знакомый с аэронавигацией и имеющий летный опыт, Федотов каким-то образом узнал про Зайцева и предложил ему эту работу. Для оператора здоровье у Валерия было подходящее, и он стал летать в задней кабине.
Остроумный, общительный человек, эрудированный и толковый инженер, к тому же и внешне очень симпатичный: высокий, с пышными волосами, с чеканным лицом, на котором светились удивительно прозрачные сероголубые глаза, обведенные, как у шахтера, темной полоской по векам, Зайцев всем нам понравился и как-то очень естественно вошел в нашу команду Он вообще на редкость легко сходился с людьми, и люди тянулись к нему соответственно, может быть, еще и потому, что Валерий всегда был готов выполнить чью-нибудь просьбу или оказать какую-либо услугу. Его услужливость не казалась чрезмерной, происходила она из искреннего желания именно услужить человеку, а не прислуживать, тем паче, не выслуживаться. Помогая Федотову мыть машину, он и мне предлагал свою помощь в этом деле… Но соглашаться на такое было рискованно: как-то он со своим приятелем Шурой Токаевым, летчиком нашего транспортного отряда, тоже не ленивым на проказы, мыл машину Меницкому, вроде бы в благодарность за доставку на работу и обратно; помыли и тихонько удалились, а Меницкий, как всегда, куда-то торопившийся, подойдя к машине, обомлел, грязь была смыта только с одной половины «Волги»…
Перед Федотовым, по-моему, он в душе благоговел, хотя внешне этого не показывал, наоборот, ворчал иногда, изображая неудовольствие: «Опять Федот в горы зовет… Ну его, не поеду! Таскайся там за ним, как оруженосец…». Входил в комнату Федотов, спрашивал, поедет ли с ним Зайцев кататься на лыжах, и мы слышали в ответ бодрое: «Нет вопросов, Александр Василич!». Все ехидно ухмылялись, наблюдая такую метаморфозу, а Валера за спиной Федотова разводил руками что, мол, тут поделаешь…
В нашем домике в «степи» ужин обычно готовили Зайцев или прикомандированный к нам из ЛИИ для испытаний МиГ-31 Леня Попов, умевшие и любившие заниматься стряпней. Обычно раздевшись до трусов, опоясанные по чреслам передником или без оного, утирая пот, в кухонном чаду, они возились с кастрюлями и сковородками, готовя вкусную и обильную еду, не очень, правда, разнообразную. Однако, если в командировку прилетал Федотов, Валера пытался изобрести что-нибудь особенное, а на мои шутливые упреки, чего ж мне-то он так не потрафляет, каждый день, поди, вместе в одном самолете паримся, он резонно отвечал, что и кормит он меня каждый день, а Александр Василича редко, вот и старается. Работал он прекрасно, вначале один, потом ему на помощь пришел, как я уже сказал, Попов, и до этого летавший у нас на разных «спарках», и они практически вдвоем «довели до ума» очень непростой комплекс вооружения и навигации МиГ-31.
После гибели Зайцева Леонид Степанович Попов перешел к нам окончательно, много потеряв в налете и заработке, но приобретя, мне кажется, большее — возможность участия в создании совершенно
