нереальностью. Мало ли диковины или чепухи наблюдаем мы на холодных стеклах, все они никак не касаются наших житейских интересов и существуют некими фантомами в бескрайнем от нас отдалении. Ну слышал я слова Альбетова о запахах девственниц, ну видел его творческие страдания в Камергерском. И что? Даже если ему и открылась тайна исчезновения дома номер три, здание это так и не вернулось из отсутствия. И самого Альбетова, возможно, утянуло за собой.
Однако выходит, что не утянуло.
Оставалось обратиться к столичным легендам последних дней. И к сведениям людей осведомленных, каких в Москве - каждый третий. Не считая дворников. И футбольных фанатов. Именно от одного из фанатов я узнал, что плетется очередной мировой заговор против народной команды «Спартак», и что Сева Альбетов в этом плетении - в числе самых гнусных пауков. Что Альбетов прибыл в Охотск ни на каком не ките, а на капитане «Спартака» Титове, истинном ките европейского и тихоокеанского футбола, из-за чего Титов получил перелом челюсти и на три недели выбыл из календарных игр. Но это ладно, это - фанаты, им и конная милиция не помешает свободно мыслить и выражаться. А вот в кругу коллекционеров ходила смутная легенда о неприязни к Севе Альбетову отдельных антикваров и их отдельных покупателей. Тем более что к антиквариату наблюдалась нынче явная оголтелость со стороны новых русских, их жен и их подруг, обиженных достижениями культуры. Мол, Альбетов, пользуясь своим мировым авторитетом, позволял себе «химичить» в атрибуциях, правда, не часто, всего в двух-трех случаях.
В рассуждении, отчего Альбетов нигде не виден, почти все сходились во мнении: так надо. Тут и Государственная комиссия выяснения отсутствия дома номер три по Камергерскому переулку не видна и не слышна, будто бы ее нет, а она есть, штаны не просиживает, а то, что ее будто бы нет, так это - в интересах следствия.
Бродили по Москве слухи, из каких и складывается городская легенда, о неких точечных ударах. Некоторые добавляли с пафосной красивостью: а именно о точечных ударах судьбы. Якобы вот и Альбетова уберегают, как некую алмазную ценность, от точечных ударов юдоли земной. Но подобная мысль мало кому казалась убедительной. В ходу было выражение «точечные удары Лужкова», оно в особенности поддерживалось сообществом «Москва, которую мы потеряли». По их мнению, и впрямь точечные архитектурные постройки в центре Москвы были безобразные, радость они приносили лишь чиновникам- мздоимцам, земли раздававшим. Да и не одни постройки имелись в виду. К точечным ударам по москвичам относили и закрытие «Ямы» в Столешниковом переулке, и закусочной в Камергерском. И прочее. Но теперь обсуждались и точечные удары странствующей бочки. Как случившиеся (дом номер три по Камергерскому, лжефлигель дворца Шереметьевых в Газетном), так и ожидаемые, в частности, предсказанные искусствоведом П. Нечухаевым. В какой роли выступала бочка, московским жителям ясно пока не было. То ли, действительно, по глупости тыркалась в столичном небе, пытаясь отыскать для себя место пребывания. То ли она дурачилась, вырвавшись в воздушные пространства и резвилась после многолетнего заточения в среднекисловском подвале (кстати, дом с подвалом и своими квартирами Квашнин прикупил, и надо было бы узнать у известного мне дворника Макса-Максуда Юлдашева, как у него дела), а после кувырканий могла позволить себе планирующие полеты над московскими достопримечательностями (якобы ее видели зависшей над волхонским складом купеческих портретов художника Шилова). Но иные не исключали, что бочка не такая уж и безобидная, кувыркания кувырканиями, но она способна и на серьезные, даже нервические действия, ко всему прочему - загадочных свойств, которые не может исследовать даже уважаемая Государственная комиссия.
А вот Сева Альбетов все понял и затаился. Или его и впрямь уберегают в потайном месте. В бункере вблизи зоопарка.
Но Мельников-то, Александр Михайлович, встречался с Альбетовым. Встречался. Я верил ему. И не у Мельникова ли и было теперь то самое потайное место? Не у него ли (на квартире или на даче) и коротал свои московские досуги недоступный обществу Сева Альбетов? Встретив Мельникова в коридоре ГИТИСа, я высказал Александру Михайловичу свои соображения. Мельников растерялся. Ему хотелось и важность на себя напустить: да, мол, он кое-что знает, но не имеет права хоть и капельку доверенной ему стратегической тайны выпустить из себя. Но и вечная его потребность, коли можно, хвастануть, дала о себе знать. Ко всему прочему я был для него человек выгодный (хотя бы в случае с номинацией П. Фрегаты), и Мельников признался, что да, встречи с Альбетовым у него происходят. Но свести меня с Севой он не может. Ну и ладно, сказал я. Вы передайте ему вопросы, объясните, что я человек любопытствующий, ну и все такое прочее…
Вопросы мои были короткие. Два слова о бочке, в чем ее суть, без всякой связи с пропажей дома номер три. Где нынче буфетчица Даша из Камергерского и где некий Агалаков, Николай Софронович, попросивший меня месяц назад написать эссе для журнала «Кабриолет» и более мне не звонивший? Выиграет ли «Барселона» в этом году Лигу чемпионов? Помогает ли отвар из травы чабрец от звуков передачи «Кривое зеркало»? Каковы были коммунальные условия проживания на спине кита? Правда ли, что богатей и державный благодетель Суслопаров перекупит у Квашнина Щель в Камергерском переулке? Вот, пожалуй, и все.
Через день вечером Мельников отыскал меня в никитской «Рюмочной» взъерошенно- взволнованный.
– Что вы наделали с Альбетовым, что вы наделали!
– А что? - удивился я.
– Выслушав ваши вопросы, он в обморок упал. Почти что. Дрожь его била, пока я не налил ему коньяку!
Но оказалось, что не все вопросы вызвали дрожь Альбетова. Поначалу он выслушивал их спокойно, поедал бисквитный торт. Иногда и улыбался. Про суть бочки он не знает, а если б знал, то не сказал бы. Буфетчица Даша жива, но в темнице и дела ее плохи. Агалаков Николай Софронович из журнала «Кабриолет» тоже жив и рядом. Рядом не с нами, уточнил Мельников, а с буфетчицей Дашей. Да, конечно, это удивительно. Но мало ли что. Далее. «Барселона» Лигу чемпионов не выиграет. От звуков «Кривого зеркала» не поможет не только отвар чабреца, но и отвар верблюжьей колючки. Условия плавания на ките были самые комфортные, как на спине млекопитающего, так и в чреве его, но разглашать подробности путешествия не позволяют навигационные тайны. Однако когда дело дошло до богатея и благодетеля Суслопарова, сообщил Мельников, тут-то и начались вскрики Альбетова и его дрожь. Чем была вызвана чуть ли не истерика Альбетова, Мельников объяснить не брался. Уходя, уже с порога, Альбетов выкрикнул:
– Бочка - это перст указующий! А Щель - без дна, и в нее еще кто-то провалится!
– Возможно, он хотел назвать Суслопарова, - сказал Мельников. - Но не назвал. Вот такие пироги.
А из кухни повариха Света принесла только что испеченные пироги с яблоками и ливером, и мы их с Мельниковым заказали.
53
Даше было тошно.
Единственной радостью в ее нынешней жизни стало теперь оконце. И не оконце даже, а будто бы амбразура. Протяженное, в полметра длиной, сантиметров в десять ростом, отверстие в стене, закрытое по всей вероятности пуленепробиваемым стеклом. Сегодня сквозь оконце-амбразуру было видно, как из фуры дальнобойщиков люди в синих комбинезонах сгружали на поле перед Дашиным затвором камни. Сгружали осторожно, словно имели дело с мраморными изваяниями, а не с вовсе ничего не стоящими каменюками. Вчера с поля убрали снег, желтенькая примятая трава открылась, в мороженную землю вбивали острые палки, шнуры разметок протянулись от колышка к колышку. Глядеть в оконце-амбразуру можно было, положив руки на спинку дивана, позу Даша приняла приятно-удобную и от нечего делать начала считать камни.
Закурлыкал сигнал, схожий с вокзально-аэропортовскими звуками, отвлек Дашу от наблюдений.
Отъехала дверь из гостиной в спальню, и Щупачиха в переднике и с наколкой официантки ввезла на столике горячие (пар!) и прочие обязательные блюда.
