Показания об этом были неистребимо достоверными, давали их свидетели атаки бочки на производителя Бельведера, а потом и на мачту в райотделе милиции, отметая обвинения в том, что они будто бы приволокли в пункт приема утильсырья чуть ли не тонну цветного металла. Да смогли бы они приволочь? А вот бочка смогла бы… Но случай с Бельведером и мачтой был мелкий. У нас в последние годы много чего горело. То склад с иноземными лекарствами для пенсионеров, то торговый городок с деревянными теремами в Измайлове, то спорный производственный корпус на Васильевском острове, то бывше-знаменитая молодежная газета на Нижней Масловке… Конечно, имелись злопыхатели, способные корысти ради здания поджечь. Но думать так было скучно, да и злопыхателей со спичками в руках ни разу не отлавливали. А вот грешить на странствующую бочку оказывалось делом угрюмо-романтичным. Тем более что происхождением она была от «Бакинского керосинового товарищества». То есть вполне могла сначала полить раздражавший ее объект керосином, а потом и шваркнуть спичкой. Правда, водила-бомбила Василий Фонарев, наблюдавший некогда открытие мемориала в саду-огороде водопроводчика Каморзина, уверял меня в том, что и бочки никакой нет, а есть измятый кусок ржавого металла, и ни одна капля жидкости, керосина ли, бензина ли, в нем удержаться не смогла бы, а стало быть, ни на какой объект не пролилась бы. И что же, спрашивал я, и дом номер три по Камергерскому переулку бочка забрать тоже не могла бы? Васек задумывался, вздыхал и приходил к мнению да, дом номер три забрать она могла. Оснований своего мнения, впрочем, он не приводил. Полагал, что Государственная комиссия выяснения отсутствия заодно разберется и с пожарами, и с обрушениями развлекательных центров. Тем более что Сергей Максимович Прокопьев вернулся из секретных странствий и на вид уже совсем не мрачный, будто открыл что-то или сыскал место, где кормят хорошей солянкой.
Известие о пружинных дел мастере меня обрадовало. Я давно желал встретиться с ним и побеседовать кое о чем. Но где его найти? Вроде бы он служил на бульварах, то ли на Рождественском, то ли на Сретенском, но точное место приложения его усердий было мне неведомо. У Мельникова, я помнил, был номер его телефона, но где теперь Мельников? Оставалось рассчитывать на Гнома Телеграфа Арсения Линикка, однако и Линикк в Щель меня не приглашал.
А тут опять загорелось и сгорело. Для корпоративных застолий и гуляний был хорош шестипалубный ресторан «Вице-адмирал», тихо покачивавшийся на клязьминских водохранилищных волнах вблизи платформы «Водники». Местные жители с добродушием отмечали, что гости шестипалубного гиганта, вечерние и ночные, и прежде позволяли себе поддать огонька, но обычно особых ущербов плавимуществу они не наносили и айсбергов к клязьминскому «Титанику» не подгоняли. Теперь же так увлеклись петардами, шутихами и китайскими фейерверками, причем на всех палубах разом, что огонь взбезобразился, разъярился и спалил красавца «Вице-адмирала». Вокруг была вода, но она не помогла. Пожарники печально и кротко смотрели на безобразия пламени. Хорошо хоть гулявшие и прислуга оказались расторопными и вовремя выбрались на спасительную сушу.
И вновь прошипело: да и что могли поделать водяные струи, если «Вице-адмирала» полила керосином и подожгла известная в народе бочка? А тут подоспели извержения камчатских вулканов Безымянного и Шивелуча, уже удивлявшего геологов выбросами черных изумрудов, а также чрезвычайное происшествие на Байкале. Столб пепла над Шивелучем был редкостных красы и роста - в десять километров, а пеплопад засыпал ближайшие поселки. На Байкале же, на острове Ольхон, на деревья залезли нерпы, вначале признанные смурным наблюдателем рыбаками со льдины, из-за чего были введены в заблуждение местные спасатели, потратившие горючее на рейды катеров и вертолетов. Ясно, что и в случаях с вулканами привиделась бочка. Странное поведение байкальских тюленей, конечно, можно было объяснить их озорством или страхами, но и здесь взволнованный искусствовед П. Нечухаев углядел малодоступные пониманию обывателя действия бочки, хотя, возможно, и вызванные доведением исторического предмета, лишенного места проживания, до безрассудства. Не исключалось, что и резкое падение цен на нефть, обидное для составителей отечественного бюджета, произошло из-за нервического состояния бочки, а вовсе не из-за происков барыг из Железного Миргорода.
Впрочем, сейчас же рядом с Байкалом с его нерпами в Иркутской зоологической галерее в неволе состоялось рождение летучего крылана или нильской собаки, что было явлением чрезвычайным. Появление на свет нильской собаки в Сибири должно было бы обрадовать не одних лишь любителей фауны и флоры, а всех, но нет, оно было истолковано как дурной знак и вызвало смятение душ. Чудачества и нервы бочки были явно ни при чем. Тут уж не только скорым затоплением Британских островов запахло, но и очередным дефолтом.
А в Москве чуткие коты, в первую очередь лысой ростовской породы из коллекции сказочника Садовникова, и рыбы барбусы в аквариумах взволновались. Будто вот-вот должно было начать трясти. Пошли слухи, что Жириновский уехал в Куртамыш Курганской области и там живет в палатке. Почему именно в Куртамыш и зачем ему обязательно нужна палатка, никто не знал, и от этого беспокойство усиливалось. Шепотом добавляли, что он приобрел собачью упряжку. И это настораживало. Куртамыш-то ладно, может, узнал наш баритон, что в Куртамыш астероид не шлепнется, но упряжка-то ему зачем? А не выкопать ли нам погреба и подполы, приходило теперь в голову многим.
Нет, будут завихрения, будут. Но я-то ни на какие подполы с запасами картофеля и телевизором рассчитывать не мог.
Не отправиться ли мне в Щель, единственно о чем думал я. Не дожидаясь приглашения Гнома Телеграфа Арсения Линикка. Наверняка, кассирша Людмила Васильевна о всяческих завихрениях и трясках осведомлена и крохой знаний о них позволит себе поделиться со мной. Кстати, не исключено, что на этот раз в Щели может оказаться и Сергей Максимович Прокопьев, коли он вернулся из своих следопытств в Москву, отчего же ему, возможно оголодавшему в поездках, не учуять, что в Камергерском возобновилась солянка?
А и я почувствовал, что стало трясти. Поначалу подумал о простудном состоянии и об ознобах, с ним связанных, готов был проглотить таблетку аспирина, достал банку малинового варенья. Но понял, что не простужен, и не ознобы привязались ко мне, а некая странная вибрация. Позвонил жене. Нет, у них на работе не трясло. Впрочем, в их модном деле трясти не переставало, и возможно, ощутить какие-либо внешние сотрясения они были уже неспособны.
Для меня же по дороге в Камергерский вибрация усиливалась, стало казаться, что и дома принялись вздрагивать, шататься, будто порченые кариесом зубы, в особенности заметно дергалась черно-стеклянная коробка «Макдональдса», и в небе, и без того мрачно-нервном, странным образом начали носиться и скручиваться облака. У «Макдональдса»-то, на подходе к телеграфу, я и услышал тогда взволнованно- удивленное: «Это - торнадо! Это - торнадо!» «Какое такое торнадо! - собрался возразить я. - Торнадо случаются известно где! На нас хватает своих вьюг, метелей и гроз!» Но промолчал. Тем более что ни снежинки, ни капли из поднебесий на мостовые и тротуары не опадали. Подумалось, а чем мы хуже Америк или Таиландов с Индонезиями, отчего же и нам не быть одаренными торнадами, тайфунами и цунами?
Небо тем временем из печально-серого превратилось в багровое. По инерции собственного мышления я стал вглядываться в небо в ожидании увидеть пикирующую на Москву бочку. Не увидел. Подземным переходом я направился в Камергерский переулок. И услышал гул из московских недр. «А не возвращают ли из отсутствия дом номер три?» - предположил я. Однако напротив Антона Павловича по прежнему наблюдалась пустота. Теперь уже пошли опасения: а не задраена ли сегодня в связи с шатанием домов, подземными гулами и багровым небом Щель? И если не задраена, то впустит ли она меня, особу, возможно, сейчас излишне обеспокоенную? И если не впустит, то что останется делать мне под багровым небом?
Но Щель впустила.
Наставления Арсения Линикка я вспомнил, действия с Дверью произвел по правилам и тут же оказался перед кассой Людмилы Васильевны.
– Дома не сидится? - спросила кассирша.
– Беспокойство какое-то, - будто оправдываясь, произнес я. - А у вас тихо. Или мне не положено было открывать нынче Дверь?
– Пока тихо, - сказала Людмила Васильевна. - А раз Дверь отворилась, значит, отворилась…
Интонации ее при этом особо приветливыми назвать было нельзя.
– Я не ворчу, - сказала Людмила Васильевна. - Просто настроение у меня нынче поганое. Что-то в природе не так… Пусть бы даже этот наглец Васек Фонарев к нам заглянул. Все бы повеселил…
– Вам-то что волноваться, Людмила Васильевна? - сказал я. - Ваша касса в любом случае будет
