охрипну ли, явилась мысль. Мысль дурацкая. О простудах ли и хрипотах следовало беспокоиться сейчас? Но Сергей Максимович Прокопьев тотчас вернул опричников в свои видения. Трясло по-прежнему. И Москву, наверняка, трясло. И не одну Москву. «Это у нас бывает! - теперь я услышал голос Людмилы Васильевны, будто желавшей кого-то успокоить. - Все взбутетенится, искорежится, подскачет, всех потрясет, подкинет, раскидает, ну, думаешь, крышка, а потом и опустит, как кошку, на четыре лапы». Вряд ли кассирша Людмила Васильевна интересовалась биографией Теофиля Готье, а того упрекали в раздрызганности и нелогичности его обозрений и удивлялись тому, что в финале их - все, и мысли и образы, вставали на четыре лапы Соображения о Людмиле Васильевне и Готье были прерваны. Снова я оказался на Альтдорферовой высоте и увидел внизу под собой, как в Кремле сквозь казенные постройки полынных лет прорастает Чудов монастырь, где в одной из келий исполнял свой долг летописец Пимен, и Вознесенский монастырь, и как тает, исходя испарениями, белая коробка партийных кадильниц, и как восстает на Сухаревке диковинная башня навигаторов, математиков и астрономов, будто сохраненная чудесами фельдмаршала Брюса. На востоке (на востоке ли?) возник резкий источник света. Рассвет, что ли, начинался? Но какое же теперь было время? Никакое. Стрелки часов на запястье застыли. Начитанность моя снова проявила занудство. Если верить толкователям катренов французского лейб-медика и астролога (а их сотни и все они со своими толкованиями), Мишель Нострадам свет на полотне Альтдорфера, льющийся из туч на воинства Александра и Дария, назвал «блистающими лучами хмельного солнца». Люди, чаящие нынче прибытия пришельцев, отнесли бы «хмельное солнце» к светильникам кораблей инопланетян. Не гуманоиды ли с ниппелями, гости стервы-полковника, укрывшиеся, по предположению Людмилы Васильевны, в кухонной вытяжке, отряхнулись теперь и высветили для нас пространство над Москвой? Но куда подевались отечественные Нострадамусы - всемирный специалист Сева Альбетов, Александр Михайлович Мельников и дева Иоанна Паллад? И их я увидел. Но уже не из космоса, а с высоты птичьего полета (или с высоты полета бочки? Опять эта бочка!). Не на болоте, вблизи Репина и Кадашей, а на Кулишках, то есть метрах в ста к югу от станции метро «Китай-город» сражались в Куликовской битве, видимо, в одной из Куликовских битв, какие происходили в четырех местах одновременно. Вернее, сражались двое - Мельников и Иоанна. А Сева Альбетов на углу Солянки сидел у костра, швырял в огонь книги, ковырял в носу железным наконечником стрелы и трусами ловил в болоте зеленых головастиков. Рядом с ним на кочке стоял кулик. С кем сражались Мельников и дева Иоанна, определить я не мог, с монстрами какими-то, Мамая среди них явно не было. Сами же мои знакомцы то и дело преображались и меняли костюмы. Сашенька Мельников, как и было им предугадано, то стоял у болота, опираясь на трость, Людовиком Четырнадцатым, то, будучи маршалом бронетанковых войск, стягивал с головы шлем и вытирал пятерней пот со лба, то оказывался Батыем и требовал кумыса. Преображения его подруги случались более разнообразными, но не все ее персонажи были мне ведомы. Амазонку, Екатерину Великую, готовую основать Москву, Орлеанскую деву я угадывал, другие же костюмы и облики Паллад Фрегаты остались недоступны моему толкованию. И сам смысл Куликовской битвы стал от меня ускользать. А тут совсем недалеко от Камергерского вспыхнул пожар и отвлек меня от Кулишек. Пылал знаменитый меховой склад-холодильник, столб дыма доходил от него до небес, а внизу, возле пожарных машин прохаживался сомнительной внешности господин, чье рыло иногда вставляли в телевизионные рамки, богач, то ли Суслопаров, то ли Сусалоглотов. Он похихикивал и курил трубку. Впрочем, нынче он был похож на Бонапарта. А потом пошли по Москве и другие пожары. «Если приснится пожар, - вспомнил я разъяснения одной из тетушек, - не будет денег…» К чему бы это воспоминание? Во-первых, неужели я сейчас лишь вижу сон? И у кого не будет денег? У меня их и так нет. А у чиновников их прибудет в любом случае. Сейчас же продадут жулью земельные участки для офисов, казино и торговли коврами. А пепел от склада-холодильника опадал на мостовые и тротуары Большой Дмитровки, Тверской, Большой Никитской и переулков меж ними. Дворники с метлами, совками, мешками для сбора осенних листьев срочно выдвинулись к местам завалов, и все это были киргизы, киргизы, киргизы. А может быть, и китайцы. А может, и британцы с затопленных островов. Дворник (скорее всего бывший) Макс или Максуд Юлдашев выглядел среди них командиром. Но тут я усмотрел Андрюшу Соломатина, в коммунальной робе он орудовал метлой. А рядом с ним наблюдателем стоял подполковник Игнатьев.
«Третья сила! Третья сила! - теперь уже возопил почитатель мужика с бараниной. - И банки сгорят. Не держите деньги в сберегательных кассах!» Вопли его заглушили лязги, трески и звуки падающих камней. А внутри татлинской спирали (опять это упрощение!) возникла палка без начала и конца, уходившая в небеса и в подземелья, уготованная для стриптиза, и на ней стали крутиться неуспокоенные поисками чего-то Ардальон Полосухин и нынешняя спутница его в красной каскетке, одежды они, правда, не сбросили, но позы принимали самые завлекательные, отчего в голову стали приходить мысли о фаллических символах праздника Дионисия. Но праздником и не пахло. А ардальоны и красные каскетки расплодились и стали занимать всю бесконечную палку, мельтешили, безобразничали и кривлялись, и мне даже захотелось, чтобы явился мужик с бараниной. Однако вместо мужика влетели в срединносутие Щели дева Иоанна с Мельниковым, дева снова была в латах, но с кожаными крыльями, Мельникова она левой рукой волокла за собой, стало быть, победила в Куликовской битве и прибыла удивлять публику в московском завихрении. И действительно, не отпуская от себя Мельникова, мечом в правой руке стала крушить ардальонов и девушек в красных каскетках, сбивать их с бесконечной палки, перерубила и саму палку. Ей бы теперь и застыть в воздухе победительницей монстров и принимать восторги удивления. Однако не вышло. Великаны-громилы с бейсбольными битами и деревянными толкушками для приготовления пюре из картофеля в руках, числом пятеро (а то и больше), один рылом - в Суслопарова, с гоготом свалили Иоанну с Мельниковым с высот к нашим столикам и заорали злорадно, пусть и вразнобой: «А-а-а! И эти еще здесь! Огрызки! Обломки! Лишние люди! Умять их в Щель! В подпол! В самый нижний ярус! Или на выселки в Южное Бутово! Чтоб не мешались под ногами!» Тут-то и пришел ужас! Тут-то из нас и должно было быть изготовлено пюре. И началась настоящая тряска. И все взлетело ввысь, а потом ухнуло вниз, в глубины, в катакомбы Щели, в тартарары. Но уже в темноте и в беззвучии…
«…и все опустится на четыре лапы», - прекратил тишину шепот Людмилы Васильевны.
И вспыхнул свет, и все мы сидели за столиками в спокойствии при своих кружках и стаканах, а перед Сергеем Максимовичем Прокопьевым дымилась тарелка с солянкой.
– Полагаю, что нет нужды, - произнес Арсений Линикк, - рассказывать сейчас об увиденном каждым и пережитом.
Спорить с ним не стали.
А Людмила Васильевна предложила всем не спешить, отойти от сотрясений и воспользоваться услугами буфета, что и было сделано.
– Э, нет! - не выдержал Фонарев. - Надо бежать! Эти гуманоиды-то, небось, повылезали из своих дыр и опять - в форточку, к моей стерве-полковнику!
И был таков.
Но минут через пять он вернулся, взбудораженный, однако как будто бы и чем-то довольный.
– Ну и как же это, Людмила Васильевна! - заявил он. - Где же ваши четыре лапы? Прямо так и на четыре лапы, да?
– Что случилось, Васек? - удивилась Людмила Васильевна.
– Первым делом, при выходе из Щели мне не вернули деньги!
– Какие такие деньги, Васек? Разве ты за что-нибудь платил?
– Как это?! - возмутился Фонарев. Но тут же и остыл. - Ну ладно. Обожритесь вы своими деньгами. Это мелочи. Идите, поглядите, что теперь в Камергерском. Только «Медицинскую книгу» не тронули. Потому как там в витрине череп и скелет. И клизмы. А так… Вон, напротив было «Артистико», а теперь там трактир «Овес». Вместо «Красных дверей» - кабак «Ватрушка». И цены как в «Метрополе». А что в нашей закусочной! Идите, взгляните!
Мы высыпали в Камергерский.
Падал снег, мягкий, ровный, доброжелательный. Никакими пожарами, пеплом и дымами не пахло. Но над бывшей закусочной была укреплена теперь вывеска «Роял-кафе» (ниже - «ресторан»), а на заманных ценниках под стеклом сообщалось, что ресторан «Роял-кафе» угощает японскими блюдами, то есть не исключалось, что в морепродукты тут попадут, в лучшем случае, валдайские пескари, мурманская треска, а то и крабовые палочки производства Тарабинского завода комбикормов (опыт предупреждал). Вместо «Пушкинской лавки» существовало теперь пустое, но драгоценное кафе. Чукчей с их ярангой вытеснил аристократ-ресторан с иностранной фамилией, имеющий как будто бы отношение к жизни артистов. Кроме
