– Однако, - протянул Ардальон, - кинжал Корде и револьвер Гаврилы Принципа… А может, и еще что- то?
Соломатин остро взглянул на Полосухина. Помедлив, сказал:
– Может, и еще что-то. Но об этом помолчим.
– Хорошо, - кивнул Ардальон. - Остановимся на кинжале и на револьвере.
«Валяет дурака? - подумал Соломатин. - Или ему и впрямь далеко не все дано знать? И уметь».
– Отчего Квашнин, - спросил Соломатин, - проявлял интерес к бочке Каморзина? Или, скажем, к мемориалу на его даче?
– Квашнин - человек загадочный, - сказал Ардальон. - И одинокий. Прислугу держит на дистанции. И Фонд Квашнина, будто бы благотворительный и культурологический, тоже загадочный.
– Агалаков важен в Фонде?
– Именно, что важен. А потому я явился посмотреть на Альбетова. И тебя пригласил. Ты ведь знаком с Альбетовым. Откуда мне известно? Оттуда!
– Да, - сказал Соломатин. - Некогда был знаком.
– И теперь придется иметь дело с этим замечательным знатоком и оценщиком.
– Вот и имейте. Фонд и Агалаков. У меня для этого нет корысти.
– Появится корысть! - радостно заверил Ардальон и Соломатина по плечу похлопал. - Чтобы содержать красивую женщину, нужны деньги.
Соломатин надменно сбросил руку Ардальона с плеча. Не сбросил, а сбил.
– Неприятно слушать об этом, Соломаша? - рассмеялся Полосухин меленьким гадким смешком. - Одна твоя дама из Бутурлиновки с розой на груди пожелала стать столбовой дворянкой. И чем это кончилось? Но тогда ты был романтиком. У тебя и сейчас по поводу любовей свои заблуждения, слова и понятия с красивостями. А я циник. И ты, сам знаешь, поведешь теперь себя циником. Такова правда наших дней. Да и при Дульсинеях и Роландах удач добивались только циники. Но хватит отвлечений. Рядом с Альбетовым помимо всего прочего произрастают и большие деньги.
– Не желаю иметь ничего общего с этим шарлатаном, - сказал Соломатин.
– Шарлатан он - по твоим представлениям. И это впечатления давних лет. А сейчас он специалист с мировой репутацией.
– Он плохо кончит, - мрачно сказал Соломатин. - Рано или поздно в его делах случится прокол.
– Знание об этом бесспорное? - спросил Полосухин.
– Нет. Кое о чем наслышан. Интуиция. И убежденность в правоте своих предположений.
– То-то и оно. Фуфло - твои интуиции и убежденность в правоте. Севу призывают в консультанты аукционы «Сотби» и «Кристи», приватные коллекционеры с замками в Пьемонте, он - в доверии у Исторического музея и Эрмитажа. А что значат твои смутные ощущения морализатора? Горсть семечной шелухи. Потому-то тебе и придется выходить на Альбетова. Меня он раскусит вмиг. С Агалаковым он и разговаривать не станет. Что, впрочем, и замечательно.
– Ты в этом предприятии заказчик? - спросил Соломатин.
– Нет… - замялся Ардальон. - Но я - доверенное лицо. А заказчик нынче за пределами нашей с тобой досягаемости.
– Дело иметь я буду только с заказчиком, - сказал Соломатин.
– Он тебя не удостоит.
– Значит, он глуп.
– Важничаешь ты, Соломаша, не по чину! - возмутился Полосухин. - Кто ты таков-то! Пока что - неудачник. Пасынок судьбы. Мелкий грешник. Или полагаешь, что кисловские приобретения и впрямь дают тебе силу?
– Не намерен обсуждать, Ардальон, степень моих возможностей, - сказал Соломатин холодно. - И не доставай из своих штанин листочки с якобы роковыми расписками, не размахивай ими перед моим носом. Закусочная в Камергерском закрыта давно. Ее не было, и мы там не сидели.
– Мы сидели в Щели, - прошипел Полосухин.
– А заказчик ваш пусть сам выходит на Альбетова. Коли у него есть нужда…
– Он чист и целомудрен, как невеста в день девичника, - захихикал Полосухин. - Альбетова, если и примет, то на три минуты. Когда все будет оговорено. И вряд ли подаст руку!
– А я, значит…
– Да! Да! А вот ты - «значит»! И не ерепенься! Коли имеешь виды на Елизавету, ныне - любезную дочь известного шоумена и светскую штучку. Ты лучше изобрази мне свои находки. Возьми-ка мою записную книжку и ручку. Изобрази! Вещи-то эти имели хождение по свету. И цена их, кому интересно, знакома. Коллекционеры, они ведь предприимчивее и осведомленнее Бондов и Штирлицев. И куда злее, да и коварнее, чем те.
– Я плохой рисовальщик, - сказал Соломатин.
– Как же! Как же! Знаем, какой вы рисовальщик. Недобрал два балла в Строгановском. Но рисунок оценили высоко. Рисуй, рисуй, а потом я спрошу, с чего бы вдруг кинжал Корде и револьвер Гаврилы Принципа оказались в одной ржавой коробке, да еще и найденной в подвале консерваторского дома.
Вот в те минуты я и увидел, как в толчее оставшихся в Камергерском после убытия Севы Альбетова, Соломатин и его пройдошистый спутник принялись заниматься изобразительным искусством. Причем не только на меня они не обращали внимания, но и на людей, своей суетой мешавших их штудиям. Соломатин показался мне взволнованным…
Волнение Соломатина было объяснимо. Кинжал Корде и сараевский револьвер он видел лишь в книжных иллюстрациях. И память о них была размытая. А главное, в горячке блефа он будто бы забыл, что называет вещи, какие могли быть знакомы Ардальону по их описаниям. А Ардальон сейчас погонял его, подпрыгивал рядом в ожидании его конфуза.
– Давай, давай! Уорхолл и вовсе не умел рисовать, а его бутылки и банки приносили миллионы!
К удивлению Соломатина, рука его, давно не державшая ни кистей, ни карандашей, ни мелков, в мгновение изобразила в записной книжке Полосухина и кинжал, и револьвер. Да с такими подробностями и мелкими штришками, будто Соломатин был не Соломатин, а нюрнбергский гений Дюрер.
– Не шельмуй! - подпрыгнул Полосухин. - Ствол-то Гаврилы был куда короче!
Ардальон выхватил из пальцев Соломатина ручку и принялся укорачивать на бумаге ствол сараевского револьвера.
– Шельмуешь ты, - сказал Соломатин. - Или никогда не видел то, что держал в руке идиот по фамилии Принцип.
Ручка так и оставалась во владении Полосухина, а и без ее участия ствол револьвера сам по себе вытянулся.
«Вот-те раз! С чего бы это? - удивился Соломатин. - Да ведь я и вовсе не помню, чем был убит Фердинанд. Может, и не револьвер был у Принципа, а пистолет. Или даже бомба. Отчего же в голову мне втемяшился револьвер? Неужто подсказал кто-то? Этого еще не хватало…»
– Ну ладно, - сказал Ардальон. - Рисунки твои убедительны, но повторю то, что сразу приходит в голову: отчего в ржавой коробке улеглись вместе эти кинжал и револьвер? И, может быть, еще что-то…
– Об этом «еще что-то» забудь, - сказал Соломатин.
– Конечно, конечно, как прикажете, ваше превосходительство, - обрадовался Полосухин. - Там, понятно, волшебная палочка или посох. Либо меч Ланцелота, коим вам позволено отрубать конечности драконам и всякой нечисти, вроде меня, а красавицам добывать яхты, шиншилловые шубы и бриллианты. Но меч, судя по размерам коробки, - складной. Однако оставим волшебный посох и складной меч вам, Соломаша, на десерт. Я опять же насчет кинжала и револьвера…
– Один из князей Голицыных, - сказал Соломатин, - в девятнадцатом веке признал в себе вину за убиение королевы Марии-Антуанетты и, деньги свои не пощадив, а всю Европу прощупав, собрал в своем имении мемориал из предметов гражданки Капет…
– Это я понимаю, - сказал Ардальон. - И допускаю, что коробку, среди прочей мусорной дряни, мог приволочь в свое хранилище дворник Макс, по фамилии Юлдашев. Чего только не отыщешь в московском мусоре! Но из всяких достоверностей мне известно, что две вещицы со склада Макса совсем недавно находились в коллекции не объявлявшего себя миллионера и совсем же недавно были приобретены
