пришел в кочегарку пьяный. Глазанов подметал пол.
— Здорово товарищ! Где можно отдохнуть и выспаться?
Глазанов с удивлением смотрел на мальчика. Размахивая руками, не договаривая многих слов, коверкая их, Олави стоял в позе оратора перед Глазановым и говорил, стараясь вылить наружу всю боль, которая накипела у него на душе за недолгую, но трудную жизнь.
— Почему вы сдались в плен? Политруки учили вас и говорили правду! Вы убедились, но ваше самолюбие не позволяет вам признаться, — так начал речь Олави — (слова заученные из споров Леонида с пленными возле костра, которые слушал он).
— Политруки не плохи! Колхозы не плохи — плохи вы!
Подняли руки и сдались в плен! Я знаю, что многие из вас, даже большинство, сдались не добровольно — это не ваша вина! Но я спрашиваю вас, почему вы не бежите? Леонид все равно убежит, он не боится: я это знаю! Ты спросишь, почему я так говорю: я не хочу воевать и быть калекой ради того, что Гитлер хочет завоевывать Россию! Какая мне от этого польза? У меня нет ни отца, ни матери, но есть Родина — я люблю ее, но я не хочу воевать за нее потому, что она с Гитлером и фашистами. Я не люблю ее такой, какой она есть сейчас: ее топчут немецкие сапоги.
Глазанов хотел прервать его, но он, заметив, замахал руками: — Ты думаешь, я пьян? Нет! Я уйду к русским, чтобы сражаться против Родины, и вернусь, когда она будет новой, счастливой, как и ваша … Нет, это слишком легкий выход из положения, я должен найти другой выход.
Из всего того, что усвоил Олави от русского, ему казалось, что он познал мир. И спроси его, он может ответить на все вопросы, вызывающие беды социальной и экономической жизни в стране. И жизнь для него не заключается больше в трех глотках водки, после которой кружится голова от опьянения, а утром болит, и необходимо опохмелиться. Он знал, что многие рабочие, которых раньше не замечал Олави, думают так же, как и он. Война для них была пагубна, они не хотели ее и протестовали против нее всем своим сердцем и смотрели на нее, как на социальную несправедливость: нажива и прибыль одних и гибель других.
Олави хотел сказать много, но не хватило запаса слов, и он закончил словами:
— Покажи мне место… Я хочу спать… Передай привет Маевскому и вот эти вещи… Я понял его и знаю дальше цель жизни!
Он свалился в угол на старый брезент и уснул детским, невинным сном.
15. На строительстве плотины.
Переводчик Иванов был из тех людей, которые не любят вспоминать о своей прошлой деятельности и не думают о будущем, не помня вчерашних событий, не прислушиваются ни к каким мнениям, не задумываются о последствиях своей работы, а живут сегодняшним днем и никогда не забывают личной обиды.
Привилегия карелам — переводчикам в плену большая. Они не чувствуют того угнетающего положения, нависшего над пленными во всех лагерях Финляндии. Иванов всеми силами старался войти в доверие к охране, не считаясь с интересами других. Не чувствуя поддержки со стороны отдельных начальников, для которых он был тоже пленным, Иванов устремил все взоры на часть охраны, наиболее враждебно настроенную к русским. В Никеле и Янискосках он был только переводчиком, выполняя распоряжения дежурных и солдат. Хозяином положения он почувствовал себя в Нискокосках — лагере, расположенном в восемнадцати километрах от «Заячьих порогов», куда была переброшена небольшая группа военнопленных. Он совершенно отстранился от пленных, душой и телом предался врагу и выполнял по его указке все грязные и подлые работы. Перед военнопленными предстал тип определившегося предателя по убеждению. Иванов больше не жил с русскими, а поселился вместе с охраной, натравливая против пленных финнов.
Семь десятков военнопленных занимали одну половину барака — десять финских солдат другую. Через стенку хорошо слышен разговор Иванова.
Пленные на строительстве плотины, которая должна поднять уровень воды перед гидростанцией, дающей энергию заводу, который спешно монтировался, и с минуты на минуту должен был вступить в строй. В лагере полный хаос. На работу выгоняют, когда вздумается Иванову. Он не считался ни с чем: ни с тем, что люди только что пришли и не успели поесть, ни с больными и раздетыми. Раздается свисток, и вылетай из барака в строй. Не успеешь проскользнуть мимо него незаметно — получишь удар плетью. В строю не разбирают, отсчитывают нужное количество и гонят на работу. Производились срочные бетонные работы. Военнопленные работали в три смены. Сильные морозы подгоняли в работе. Необходимо спешить: не успеешь — бетон прихватывает морозом и приходит в негодность. Труднее всех приходилось тем, кто подносил воду к бетономешалке. Там бьют больше. Тело и руки ноют от напряженной работы, останавливаться нельзя: обувь и полы шинелей обледенели. Просушиться негде, да и нет времени. Увильнуть от работы нельзя: пленные следуют один за другим.
Если кто уйдет, вся тяжесть ляжет на товарища, который идет впереди или сзади. Иванов безжалостно избивает. Он знает всех наперечет и ставит на трудную работу того, кто не понравился или не угодил ему. Мастера руководят работой. Расстановка рабочей силы поручена Иванову.
Громов и Леонид подносят воду к бетономешалке. За весь день нет возможности переброситься словом. Рабочие пьют кофе. Небольшой перерыв. Пленные бегут к печам и, прислонившись к ним, стараются обогреться и подсушить промокшую одежду. В это время не до разговоров.
Григорьеву немного посчастливилось. Он топит печи; работа не трудная и в тепле. Услужливо предлагает теплое место финнам, получая от них папиросы и табак, но больше не предлагает закурить своему другу. На табак выменивает хлеб и суп: бережет здоровье. Все делает тайком от Леонида — стесняется, Леонид был его командиром.
Мучительно медленно тянется время. Громов до точности подсчитал, сколько раз нужно сходить за водой до перерыва. Неожиданно бетономешалка остановилась. Причину знает только Рогов — виновник аварии, да Леонид. Он по совету Леонида бросил в указанное место ключ, предполагая, что это вызовет тяжелые последствия. Так и случилось. Забегали мастера и рабочие. Пришел инженер. Тщательно осмотрел выведенную из строя бетономешалку, объяснил причину аварии небрежностью слесаря и распорядился топить сильнее печи, кока ремонтируют машину.
Был ли умышленный поступок, или они руководствовались одним стремлением отдохнуть, пока не работает бетономешалка, никто не знал.
Иванов заявил открыто: «Умышленное дело чьих то рук!» Сказанному не придали значения.
— Слышишь Леонид, что говорит Иванов? — спросил Громов, бросая ведра в сторону.
— Слышу!
— Кто по-твоему мог это сделать?
— Спроси у того, кто это сделал!
— Все ж — таки интересно!
— Какое нам дело до того, кто испортил бетономешалку. Пойдем к Николаю, погреемся!
Раздраженного тона Громов от Маевского не слышал за весь период пребывания в плену и решил, что у него нет настроения разговаривать, и не стал допытываться.
Укромным местом, где можно было греться и сушиться, была кузница, в которой работал Солдатов. После первой порки, полученной в Никеле, он не дружил ни с кем и держался стороной. Ему принесли срочную работу, но он не особенно торопился с выполнением заказа. Мастер своего дела не проявлял ни малейшего желания к подневольному труду, если он не приносил ему выгоды, и работал из-под палки. Еще в Лахти он привязался к Леониду, но после злополучного случая отшатнулся. Встречались редко, как будто бы не знали друг друга.
Николай отличался от кузнецов других смен тем, что не выгонял товарищей из кузницы, как делали другие, они боялись Иванова и мастера. Солдатов не боялся потерять теплого места и всегда предлагал удобный уголок для сушки мокрой одежды и усиленно раздувал горны. Иванов не любил Солдатова, пытался убрать из кузницы, объясняя мастеру, что он «худой мужик». Мастер наотрез отказался исполнить просьбу
