– Пойдем со мной. Увидишь.
– Я танцевать буду.
– Пошли, пошли. Не пожалеешь.
– Алла, извини…
– Не пожалеешь, – повторил Чеглинцев.
За столиком, уже сепаратным, куда вел Терехова Чеглинцев, сидело несколько парней и мужиков, и среди них были Испольнов с Соломиным, и Терехов подумал, что Испольнов, наверное, раздобрился спьяну и решил рассказать историю моста. «Садись», – сказали Терехову и протянули стакан с водкой.
– Значит, вырвал ты из наших дезертирских рядов Чеглинцева, – сказал Испольнов.
– Ага, – кивнул Терехов, – он сам вырвался.
– А ты ему настроение сегодня портишь, – показал свой золотой зуб Испольнов.
– Ладно, кончай, – проворчал Чеглинцев.
– Я порчу? – спросил Терехов.
– Ты его не слушай, – сказал Чеглинцев.
– Я бы как раз послушал. Только про другое.
– Многого ты захотел! – захохотал Испольнов.
– А то ведь уедешь дня через два…
– Дня через два, думаешь?
– Вода-то спадать начинает…
– Ну и хорошо, и уедем мы с Соломиным! – засмеялся Испольнов и ручищей своей похлопал задремавшего было Соломина по плечу, и тот встрепенулся и закивал на всякий случай.
– Вот я рассказал бы, – заискивающе улыбнулся Терехов.
– Держи уши шире, – нахмурился Испольнов. – Я не за этим тебя позвали.
– А зачем?
– Ты еще не выпил.
– Ну давай выпьем.
– Развлечь мы тебя хотели, – лицо у Испольнова стало неожиданно добрым, только хитроватые глаза выглядывали словно бы из-под маски. – Давай, Соломин.
Соломин проснулся еще раз, заулыбался Терехову, сказал, как бы извиняясь:
– Это меня один азербайджанец научил, мы с ним в армии в лазарете вместе лежали с дизентерией.
– Вместе с дизентерией вы лежали, – переспросил Испольнов, – или с азербайджанцем?
Но Соломин ему не ответил, а взял спичку, зажег ее от огонька свечки и спичку эту горящую сунул в растянутый рог и, подержав ее там несколько секунд, вытащил обратно и показал ее пламя всем, поклонившись направо и налево, как делал, видимо, лазаретный циркач, впрочем, поклоны получились у него неуклюжими и виноватыми.
– Ну и что, – сказал Терехов, – я тоже так могу.
Он тоже сунул спичку в рот, но она погасла. Испольнов загоготал, и Соломин засмеялся тихонько, словно провели они Терехова.
– Ну и все равно, – сказал Терехов, – ничего тут такого нет…
– Нет? – гоготал Испольнов. – Ничего, говоришь, нет? Смотри дальше…
Соломин схватил свечку и огнем воткнул ее в глотку, потом он поставил свечку на место, достал из кармана кусок газеты, поджег его и, когда бумага запылала, стал глотать огонь.
– Вот дает! – обрадовался Чеглинцев. – А ты, Терехов, говорил! Он еще и не такое может. Ведь можешь, Соломин, можешь?
Соломин кивал, подтверждая, что может, а в глазах его было что-то рабское и тоскливое, словно он шутом служил и понимал, что выше не прыгнет, и жалел себя. Он был пьян, но стал от этого еще тише.
– Знаешь, Терехов, – закричал Чеглинцев, радуясь, – бумага и свечка – это ерунда. Мы сейчас кусок тряпки найдем, бензином ее намочим, он и ее проглотит. Пойдем, Соломин!
И он потянул Соломина за руку, и тот, вставая, сказал:
– Это меня один азербайджанец научил. Мы с ним в лазарете лежали.
– Понял? – сказал Терехову Испольнов. – А тебя какая-то муть интересует. Ты вот горящую паклю попробуй проглоти!
– Зачем мне глотать-то? – спросил Терехов с вызовом.
– Ну просто так…
– Нет, зачем мне глотать-то? – спросил Терехов.
