клуб на станцию и посмотреть «Сыновья Большой Медведицы», можно и два сеанса подряд, дала Соне деньги на билеты и мороженое. Надька обрадовалась, но при этом, казалось Вере, она посмотрела на старшую сестру с усмешкой. Соня же была серьезна. «Я в шесть поеду на работу!» – крикнула Вера с крыльца вдогонку сестрам.
А сама поспешила к Сергею, чуть ли не бежала, нетерпеливая, радостная, мебель задевала, в комнате, где ждал он ее, дверь закрыла на крючок, даже стул к этой двери подставила для верности и прижалась к Сергею. Он ее целовал, и она целовала его, смеялась, позволяла ему снимать с нее платье и сорочку, сама расстегивала пуговицы его рубашки, радовалась тому, что его и ее вещи падают на стул вперемешку, как вещи одного человека, и все повторяла: «Сережка, Серый, родной мой Сережка!» Ей было хорошо, как никогда не было раньше, как не было в самые счастливые их минуты, хорошо, хорошо и больше так хорошо никогда не будет. Но и потом было хорошо, она спрашивала Сергея: «Тебе хорошо?» – он отвечал: «Да, а тебе?.. Я люблю тебя...» – «Ты мой!» – шептала Вера. Потом она рассказывала ему, как ждала его, как скучала без него по ночам и как не могла заснуть, как желала, чтобы при ней вспоминали о нем и называли его имя. Она и еще что-то говорила Сергею, слушала его, а сама думала о том, что они снова с Сергеем вместе, муж и жена, раньше она боялась, что этого не будет, а если будет, то все получится неприятно для обоих, но получилось хорошо. И она считала это очищением от скверны, от ее беды, – стало быть, жизнь для нее не кончилась. Она испытывала благодарность к Сергею, она понимала, что он обо всем помнит и ничего не сможет забыть, но сегодня любит ее так, будто с ней ничего не было. Значит, и не было... «Сергей, Сережка мой, давай и завтра будем вместе, давай и всегда будем вместе! Ты меня не бросишь? А? Сережка?..» – «Ну что ты, ну что ты, глупая, зачем плачешь?» – «Я так... Я не буду...»
19
Перед следователем Виктором Сергеевичем Вера чувствовала себя виноватой. Официальной бумажкой он пригласил ее явиться в прошлый вторник, а нынче был понедельник. То есть виноватой она чувствовала себя скорее не перед самим Виктором Сергеевичем, а перед строгим и огромным учреждением следствия и суда. Ну и перед Виктором Сергеевичем отчасти тоже. Она считала, что ее могут наказать штрафом или еще чем. Правда, она полагала сослаться на болезнь матери и операцию, но не верила в то, что сумеет разжалобить следователя. Поэтому ехать к Виктору Сергеевичу ей совсем не хотелось. А главное – теперь она не видела никакой нужды в продолжении следствия и особенно в суде. «А ну их всех! – думала Вера. – Пусть себе живут как хотят».
Ей было сейчас спокойно, у матери операция, слава богу, прошла нормально, тьфу-тьфу, не сглазить, так чего же злиться на людей? Ей хотелось, чтобы дело прекратилось само собой и никого бы не посадили. Пусть парни будут ославлены – и хватит. А потом пусть все и забудется.
Однако ехать к следователю было надо. Вера одевалась на этот раз тщательно, со старанием, из дома она вышла не мрачной, потерпевшей, с черной печатью несчастья в лице и наряде, а цветущей женщиной, праздничной и яркой, какой вовсе не безразличны взгляды мужчин. Не то чтобы она собиралась очаровать следователя, просто она хотела быть сегодня самой собой, хотела наконец надеть кофточку шелковую в огуречных разводах, с широким рукавом, не ношенную с памятного дня. Ну а если Виктор Сергеевич не сухарь и не слепой и не посмеет рассердиться на нее, так разве это будет плохо? Впрочем, эти соображения пронеслись мельком, расчета в них никакого не было.
Виктор Сергеевич был строг и серьезен, он отругал Веру за опоздание, потом, не глядя на нее, предложил ей снять плащ и сесть. Вера сказала про мать и про операцию, нескладно и фальшиво, будто бы она все придумала сейчас. Виктор Сергеевич взглянул на нее, как ей показалось, с усмешкой, и Вера совсем растерялась.
– Нет, правда, – сказала Вера. – Я могу принести справку из больницы...
– Ладно, – махнул рукой Виктор Сергеевич. – Не надо справки... Другое дело – я должен был бы да и хотел вести этот разговор в присутствии вашей матери... Но раз так, что же...
Потом они молчали. Вера сидела у стола Виктора Сергеевича, спину ей холодил мокрый плащ, повешенный на стул, но она не смела сдвинуться с места и перевесить плащ. Хотела положить сумочку, мешавшую ей, на стол, и положила, но сразу же подумала, что это некультурно и Виктор Сергеевич рассердится, воровато взяла сумочку, устроила ее на голых коленях и тут заметила, что с зонта на рыжий, вощеный паркет натекла лужица, она быстро неизвестно зачем наклонилась к луже, выронила сумочку, прошептала: «Ах, господи!» Ей было совсем неловко и стыдно. Она выпрямилась и заулыбалась на всякий случай. А Виктор Сергеевич и не взглянул в ее сторону. Он ходил от стола к столу, был чем-то озабочен, когда зазвонил телефон, он чуть ли не подбежал к нему. Однако голос звонившего его разочаровал, это было заметно по лицу Виктора Сергеевича. Положив трубку, он взял зеленую картонную папку и стал не спеша проглядывать листы в ней, на одном из них Вера увидела свою руку.
– Вот что, Вера, – начал Виктор Сергеевич строго. – Сегодня у нас с вами будет серьезная беседа. Я прошу ко всем моим словам отнестись внимательно, не горячиться и помнить о своей гражданской ответственности.
Тут он замолчал. Закрыл папку и отложил ее в сторону. Заговорил. Говорил долго. Речь его была не злой и даже не сердитой, скорее спокойной и монотонной. Впрочем, Вера поначалу и не очень вслушивалась в слова Виктора Сергеевича. Она все переживала свои неловкости, уверена была, что следователь посчитал ее рассказы о матери враньем, и ждала, что вот-вот он скажет про штраф. Ей было обидно. Она не так уж часто врала, а про мать и никогда не врала, да и какие у них сейчас деньги, чтобы платить штраф. Кроме всего прочего, Веру удручала лужа от зонтика, и она старалась прикрыть ее, неестественно и напряженно вытянув ноги вправо. Сумочка, раздражавшая теперь Веру, сползла с колен, и Вера потихоньку подтягивала ее обратно.
– Вы понимаете, Вера, что я имею в виду? – спросил Виктор Сергеевич.
– Да, да, конечно, – торопливо сказала Вера и улыбнулась, но по удивлению Виктора Сергеевича поняла, что улыбнулась невпопад.
Теперь она стала вслушиваться в слова Виктора Сергеевича. Среди этих слов было много ученых и незнакомых ей, к тому же все, что говорил Виктор Сергеевич, казалось Вере, он говорил не про нее и не про парней, а про кого-то другого. И все же Вера уловила суть его слов. А суть была такая: суд над парнями не обязателен и скорее всего не нужен, потому что Верины обидчики уже пострадали и будут страдать всю жизнь, а помочь предотвратить суд над ними может именно она, Вера. Если, конечно, разум возьмет в ней верх над чувством мести. Но в любом случае он имеет право прекратить дело.
– Если суда не будет, выходит, что я виноватая, – сказала Вера.
– Нет, не выходит, – сказал Виктор Сергеевич твердо. Он прижал подбородок к груди, выставив лоб вперед, нахмурился, вид у него был такой, словно он не желал дальше говорить в Вериных интересах, но она вынуждала его делать это. – Хотя я не уверен, что вы не без греха. Вот тут показания свидетелей, из них ясно, что вы могли дать повод гостям... Вы были навеселе, вели себя, мягко сказать, нескромно... Синяков вам достаточно поставила подруга, но вы ведь не подали на нее заявление в милицию!.. Впрочем, мы об этом обо всем говорили. А показания парней противоречивы.
– Я не давала им повода! – возмутилась Вера, она хотела сказать следователю, что он ее оскорбляет, но, наткнувшись на его сердитый взгляд, испугалась и сникла.
Виктор Сергеевич опять придвинул к себе папку. На ее зеленую обложку и глядела сейчас Вера, волновалась, словно Виктор Сергеевич мог достать из папки документы, подтверждающие, что она, Вера Навашина, и есть подлая женщина. Однако Виктор Сергеевич папку не открыл, а просто положил на нее руки.
– Хорошо, – сказал Виктор Сергеевич. – Я хочу объяснить вам причины своего решения, чтобы вы, Вера, не посчитали его несправедливым и не носили в душе обиды. У вас и у ваших бывших товарищей вся жизнь впереди. Рана тяжела, но она не смертельна. Надо ее залечить – и навсегда, так, чтобы через год, через пять лет, через двадцать лет она не открылась снова. Вы со мной согласны?
Вера кивнула.
– Я хотел бы спросить вас, – сказал Виктор Сергеевич, – а какое бы вы приняли решение, если бы оказались сейчас на моем месте?
– Я не знаю, – растерялась Вера.
– Ну хорошо. А если бы не на моем, а на своем, но вам бы сказали: «Вот, Вера, решайте, как с ними быть. Хотите – казните, хотите – наказывайте, хотите – как хотите, но постарайтесь быть справедливой...»
