если хочешь», но что-то его удержало. Успокоить он себя успокоил, но настроение у него все равно оставалось поганое. Да, думал он, тот счастливый день, когда они с Верой, стосковавшись друг по другу, бродили по городу, может быть, и не повторится никогда, а если и будет в их с Верой жизни хорошее, то не меньше им выпадет и скучного и плохого, вроде сегодняшнего путешествия. Ему представились будущие недоразумения, обиды, шумные разговоры, какие случались у его отца с матерью. Зачем это ему? Не слишком ли рано все это для него начинается? Может, взять все и прекратить?.. От этой мысли он сам себе стал неприятен. И Вера стала ему неприятна.
– Ну, мне нужно идти, – холодно сказала Вера.
– Пошли, – встал Сергей.
Шли молча. Вера ждала от Сергея хоть каких-нибудь слов, а он ничего не говорил: «Не будь того проклятого дня, – с горечью думала Вера, – и нынешнего бы дурного дня не было. И ведь бежать-то из Никольского собираюсь я, а не они. Вот ведь как получается...»
У ворот больницы остановились. Постояли, не глядя друг на друга. Потом Сергей вспомнил зачем- то:
– Знаешь, а ведь это Нина мне сказала, в какой день твоей матери будут делать операцию. Нашла меня и сказала...
– У тебя что-нибудь было с ней?
– Ничего не было. Так, симпатия... Она ведь хорошая девушка...
– Еще бы не хорошая...
Сергею стало жалко Веру, ему захотелось напоследок успокоить ее, найти слова примирения и пошутить хотя бы, а он взял и сказал:
– А почему Вознесенское? Может, куда подальше уехать? Ведь никольские бабы ездят и сюда.
– Это мое дело, – сказала Вера резко.
– Ну, смотри, – сказал Сергей и ткнул ногой камешек.
Они даже руки не подали друг другу на прощанье. Разошлись – и все. В воротах Вера не выдержала и обернулась, увидела, как Сергей, понурый, скучный, бредет под липами, гонит как бы нехотя камешек по рыжей тропинке. «А ведь и вправду, – с тоской подумала Вера, – сейчас он мне совсем чужой. Вдруг на самом деле он уйдет так, и я его никогда не увижу больше и в жизни моей от этого ничего не изменится?»
25
Клавдия Афанасьевна Суханова, как и обещала Вере, через несколько дней съездила в город и попала на прием к районному прокурору. Когда прокурор спросил ее, чьи интересы она представляет, Клавдия Афанасьевна объяснила, что представляет интересы общественности поселка Никольского. Общественность эта живет в неведении, прекращено ли дело Навашиной или нет, и если прекращено, то почему. А то пошли про Навашину всякие обидные разговоры.
Прокурор некоторое время молчал, и Клавдия Афанасьевна, не выдержав его молчания, сказала:
– Может, то, что я одна к вам пришла, – это не солидно? Так я вам целую делегацию приведу.
– Нет, достаточно солидно, – улыбнулся прокурор. – Видите ли, вы, наверное, сами имеете представление о таком понятии, как тайна следствия. Поэтому я могу сообщить вам только о сути дела. Следствие не прекращено. Областная прокуратура разрешила продлить срок расследования. Дело будет вести теперь другой следователь. Вот пока и все.
– А старого-то следователя погнали, что ли? – удивилась Суханова.
– Виктор Сергеевич Шаталов – работник опытный и толковый, однако сейчас обстоятельства сложились так, что следствие будет вести Десницын. И потом...
– Ага, – кивнула Суханова. – Я понимаю, тайна следствия...
Потом она добавила:
– Но учтите: это дело в поселке всех волнует.
В Никольское Клавдия Афанасьевна вернулась возбужденная, еще в электричке успела рассказать знакомым, что дело Навашиной и парней вовсе не закрыто, а будет назначено доследование. Она и сама еще не понимала, радоваться ей этой новости или огорчаться, Клавдии Афанасьевне просто не терпелось сообщить о ней всем, кому только можно. Быстро прибежала она к Навашиным, чуть ли не закричала с порога:
– Доследование, Верка, будет, доследование!
Вера услышала от нее о разговоре с прокурором и расстроилась.
– Да зачем мне это доследование!
– Ну а что же делать-то?
– Зачем оно теперь! Я ведь им простила... Сама простила... Господи, опять все снова! Вопросы эти, хождения... Опять! Зачем оно мне!
26
Прошел август, так и не одарив грибами.
И ведь случались дожди, земля стала помягче, однако неожиданно холодные ночи помешали грибу. Навашины закрыли всего восемь банок маринованных белых, а шляпок насушили лишь четыреста граммов. Разве ж это добыча! Оставалось ждать милостей сентября, грузди и подрябиновки обязательно должны были появиться. Не было года, чтобы их не солили с запасом.
Вера за грибами ходила мало, времени не было. Начались занятия в училище, хорошо хоть училище было в соседях с больницей. Вера со страхом думала о встрече со своими девочками, ехала первого сентября в Столбовую как на казнь, нервная, пуганая, пальцы у нее дрожали, однако все обошлось. Будто бы никто и не знал о ее каникулах. И полетели училищные дни. Посылали на картошку – удивительно, что всего на три дня. Ездили в районный город на осеннюю спартакиаду. Вера из сырого круга толкала ядро и метала диск – принесла команде зачетные очки. Городской тренер в кедах по лужам подбежал к ней, оценив Верины плечи и руки, зазывал в секцию. «Где уж мне!» – отмахнулась Вера. В училище в перерывах Вера вела строгие разговоры с девчонками из самодеятельности. Вера была членом комсомольского комитета, и ей поручили провести в сентябре первый «Голубой огонек» для своих и для медиков из больницы. И дома не убывало хлопот. И при этом каждый день Вера находила время для встреч с Сергеем. А грибы могли и потерпеть.
Получили письмо и посылку от отца. Три месяца он молчал, а тут исписал мелким почерком лист с двух сторон. В фанерном ящике, годном для фруктов, он прислал две пары недорогих туфель – для Надьки и Сони. Туфли были японские, береговой торговли, и Надька, разглядев знак фирмы, запрыгала от радости. Соня не хотела и прикасаться к туфлям, но мать упросила ее принять отцов подарок. В письме отец сообщал, что чувствует себя хорошо, ходит в океан, пьет мало, чего и всем желает. Интересовался он здоровьем Настасьи Степановны и дочерей. Много писал, как разводит в саду ягоду лимонник, писал он, какая это полезная ягода, и если она интересует никольских, пусть напишут, он пришлет семена. «Жив, слава богу!» – обрадовалась мать. Были позваны Клавдия Афанасьевна Суханова и Тюрина, и они читали письмо, а прочитав, вместе с матерью судили по-главному – вернется отец или не вернется. «Вот сучий кот, дармоед! – ругалась Клавдия Афанасьевна. – Туфельки за копейки раз в год прислал! Да он тебе хотя бы по тридцать рублей в месяц должен!» Мать жалела мужа и защищала его. «А в чьем это он саду ягоду растит? – негодуя, спрашивала Суханова. – Я бы на твоем месте давно бы ему оторвала башку!..» Успокоившись, снова просмотрели письмо строчку за строчкой, старались увидеть за словами потаенный смысл и в вопросе отца, не вернулся ли в Никольское из Тулы его приятель Шибанов, учуяли намек на сомнения самого Алексея: а не вернуться ли? «Вот тут прямо так и пишет – не вернулся ли Валька Шибанов из Тулы... А? – растерянно повторяла Настасья Степановна. – Вот, глядите...» – «Воротится Лешка, – говорила Клавдия Афанасьевна. – Помяните мое слово, через год, через два, а воротится...» – «Да зачем он нам нужен, дьявол-то этот?» – вздыхала мать. Вера слушала их разговор, а сама думала: если вдруг что случится, отец, какой бы он ни был, младших девочек не оставит. И от этой мысли Вере становилось спокойнее.
Однажды Вера вытащила из почтового ящика вместе с «Известиями» и «Работницей» письмо от Леши Турчкова. Она хотела сразу же разорвать письмо, однако прочла его. Письмо пришло из Кинешмы, Ивановской области. Турчков печалился о том, что он давно не видел Веру и ничего не знает о ней. Все, что он говорил ей в последний раз, писал Турчков, не устарело и не умерло. Пусть ей смешны и противны его
